Апостолы практической каббалы посылали на Запад своих пропагандистов. В Италию прибыл в конце XVI в. ученик Ари, Израиль Сару к, и стал деятельно распространять здесь новое учение устно и письменно, раздавая посвященным «писания Ари», т.е. свои сочинения и писания других сафедских каббалистов, основанные на откровениях учителя. Этих пропагандистов взял под свое покровительство мантуанский каббалист, меценат Менахем-Азария да Фано. Горячий почитатель «Зогара», Менахем-Азария сначала увлекся учением Моисея Кордоверо и после его смерти приобрел от его наследников в Сафеде всю коллекцию рукописей покойного в 16 томах. Когда же вслед за тем в Италии появился ученик Ари, Израиль Сарук, меценат стал покупать у него «писания Ари» и находил в них новые божественные откровения. С тех пор Менахем-Азария стал издавать обширные компиляции из систем обоих мистиков, Кордоверо и Ари («Assara maamarot», Венеция, 1597; «Pelach ha’rimmon», 1600, и др.). Как раввинский авторитет, он доходил до того, что иногда основывал свои правовые решения на тексте «Зогара», ставя его рядом с первоисточниками еврейского законодательства. При поддержке мантуанского мецената Израиль Сарук развил широкую пропаганду в Италии, устраивал кружки для изучения новой каббалы и, по выражению его покровителя, «осчастливил эти места истинным учением». Во многом поведение Сарука напоминало приемы его товарища Хаима Виталя на Востоке. Венецианский раввин, великий скептик Леон Модена рассказывает о Саруке, с которым он часто встречался и спорил в Венеции, что главное его искусство заключалось в том, чтобы распознать, чья душа из великих покойников Переселилась в тело данного живущего еще человека. «Часто, — иронически замечает Модена, — я наблюдал, что такое размещение душ делалось в зависимости от богатства или общественного положения данного человека». Впрочем, сам обличитель свидетельствует, что Сарук занимался и разъяснением теории каббалы. Модена полагает, что в этой теории «сефиры» тождественны «идеям» Платона, а вера в переселение душ заимствована у пифагорейцев.

В народной массе практика новой каббалы действовала сильнее, чем ее теория. Особенно влиял ее аскетический и мессианский элемент. В Италии, как в Палестине, установился обычай ночных бдений для чтения молитв об искуплении грехов и об избавлении еврейской нации от неволи. Мрачный аскетизм все более укоренялся в гетто, в стране голубого неба, еще недавно преклонявшейся перед античным культом красоты. Даже в высшем обществе серьезно рассказывали об изгнании злых духов из «одержимых» людей, т.е. душевнобольных, путем заклинаний и окуриваний, как это делалось в Сафеде (§ 8). Такие опыты производились иногда публично и в Италии как демонстрация переселения душ. Легковерный хронист Гедалья ибн-Яхия рассказывает следующее о своем личном участии в таком акте, состоявшемся в Ферраре в 1575 г.: «Я посетил одну молодую женщину, 25 лет. Явившись в сопровождении многих почетных лиц, я увидел больную, лежавшую в постели на спине, с закрытыми глазами, разинутым ртом II сильно утолщенным языком. Ухаживавшие за ней мужчины и женщины объяснили мне, что сейчас дух находится у нее в языке. Я подумал: вот наконец мне предоставляется случай узнать новое об исходе души из тела. Я стал упрашивать духа отвечать на все мои вопросы. Он ответил ясно по-итальянски, и мне послышалось, что имя его Батиста ди Модена: так звали преступника, повешенного за кражу. Я стал его расспрашивать о душе, об исходе ее из тела умирающего и о судьбе ее потом, а также что такое ад, — о рае я не спрашивал, ибо знал, что он не мог туда попасть. На все он отвечал как простолюдин и наконец сказал: не знаю. Когда по требованию заклинателя дух перемещался из языка больной в другое место тела, больная корчилась в судорогах. Затем, открыв глаза, рассказала, что дух вселился в нее ночью, когда она одна пошла к колодцу за водой...» Ибн-Яхия прибавляет, что он слышал еще более удивительные рассказы в этом роде и читал официальные сообщения с подписями о таких случаях: одно от ученых Сафеда, а другое от итальянских ученых о происшествии в Анконе. Там сообщалось о душах убитых и повешенных людей, переселившихся в тела живых людей, о том, как путем заклинаний и окуриваний серой заставляли этих духов открыть свое имя и рассказать о своей прошлой жизни и грехах, за которые они подвергались переселению и скитанию по миру. Этот своеобразный спиритизм был связан с той системой демонизма, аскетизма и созерцания загробного мира, которую выработали отшельники Сафеда. В Италии, как и в других странах, ее усердно распространяли «мешулахим», уполномоченные от палестинских общин, которые периодически отправлялись в Европу для сбора пожертвований на содержание пилигримов Святой Земли. Чтобы приохотить людей к пожертвованиям, странствующие сборщики рисовали в ярких красках чудеса, совершаемые там святыми людьми, которые предаются посту и молитве и стараются воздействовать на небесные сферы с целью ускорить пришествие мессии, избавление от мук «голуса».

Пробужденный гуманизмом и затем подавленный реакцией, дух свободного исследования еще не окончательно ушел из итальянских гетто. Порой этот вольный дух прорывался сквозь цензурные заграждения и проникал в неприкосновенную область священной традиции. Одинокие критические умы выступали, открыто или под маской, и вносили свет знания в темное духовное гетто, которым себя ограждали обитатели еврейских кварталов.

Один из этих рыцарей свободного исследования осмелился внести свет критики в область древней истории еврейства, откуда слепая традиция изгоняла все ей неудобное. Талмудисты и раввины совершенно игнорировали всю полосу еврейской культуры, лежащую между Библией и Талмудом, всю иудео-эллинскую эпоху с ее богатой письменностью апокрифов и псевдоэпиграфов, философией Филона Александрийского и историографией Иосифа Флавия. Сама историческая перспектива так называемого «периода второго храма» была так искажена, даже по части хронологии, что этот период как бы стушевался в национальном сознании. Этот темный материк еврейской истории открыл отважный исследователь, Азария де Росси (точнее: dei Rossi, а по-еврейски, в буквальном переводе: min ha’adumim, т.е. «из красных»). Он родился в 1513 г. в Мантуе, жил в Болонье, Анконе и Ферраре и умер в 1578 г. Это был многосторонне образованный человек, изучивший, кроме еврейской письменности, античную литературу греков и римлян, творения отцов церкви и новых итальянских гуманистов. В молодости Азария так погрузился в чтение книг, что довел себя до крайнего физического истощения. Живший тогда в Анконе гениальный врач Амат Лузитан излечил его от последствий умственного переутомления и тем дал ему возможность перейти от усвоения чужих мыслей к творению своих собственных. Долго не решался Азария предать гласности свои мысли, но одно пережитое им душевное потрясение побудило его, уже под конец жизни, написать и напечатать все передуманное им за много лет. Покинув Болонью после декрета Пия V об изгнании оттуда евреев (1569), Азария де Росси поселился в Ферраре. В ноябре 1570 г. там произошло землетрясение; много людей погибло под развалинами своих домов. Азария бежал из разрушенного города и поселился в какой-то деревне на берегу реки По. Там он познакомился с одним христианским ученым, который тогда с увлечением читал древнее «Послание Аристея» о переводе Торы на греческий язык. Ученый был удивлен, узнав от Азарии, что эта книга, где так стройно развито этическое учение иудаизма, не переведена на еврейский язык и неизвестна евреям. Азария давно сознавал, как вредно отражается на понимании иудаизма изъятие из еврейской литературы целой ее отрасли — иудео-эллинской письменности, захваченной христианскими теологами. Он засел и в три недели перевел все «Послание Аристея» на еврейский язык. Это привело его к осуществлению общей задачи: раскрытию других сокровищ иудео-эллинской литературы. Полтора года писал он свой обширный труд «Меор Энаим» («Светоч для глаз»), который действительно мог бы просветить умы современников, если бы они хотели прозреть. Многие впервые из этой книги узнали о системе философско-этического иудаизма, созданной Филоном в Александрии в тот век, когда в Иудее закладывался фундамент талмудического иудаизма. Автор сближает систему Филона с учением эссеев и относится к ней критически, но вместе с тем не может скрыть своих симпатий к великому мыслителю, вычеркнутому из списков духовных вождей еврейства. В той же книге он говорит о Септуагинте и ее погрешностях против еврейского оригинала, но тем не менее признает мировое значение перевода Библии на греческий язык. Хорошо знакомый с подлинными историческими книгами Иосифа Флавия, он открыл раввинам, что излюбленный ими «Иоссипон» есть только позднейший суррогат этих классических книг.