С крайней осторожностью подходит Азария де Росси в своей книге к критике исторических легенд Талмуда и доказывает их несоответствие историческим фактам. Агада и Мидраш, говорит он, пользовались историей для притчей и нравоучений и совершенно не считались с действительным ходом событий. В обширном отделе «Дни мира» («Jeme olam») Азария доказывает несостоятельность талмудической хронологии и традиционного исчисления «от сотворения мира» вообще. В Талмуде имеются такие неточные даты, которые совершенно путают счет времени: например, определение продолжительности персидского владычества в Иудее в 34 года, между тем как оно длилось около 200 лет, от царя Кира до Александра Македонского. Вследствие таких неточностей в определении исторических эпох не может быть речи о точности принятого летосчисления. Мы, говорит Азария, не можем утверждать, что стоим сейчас в 5334 году от сотворения мира (год печатания книги — 1574 по христ. эре), ибо эта сумма составилась из сумм лет отдельных эпох, где счет запутан. Попутно автор сообщает интересный факт: в Италии многие еврейские мистики ждали пришествия мессии в 1575 году христианской эры на основании следующей комбинации: по талмудической Агаде мир должен просуществовать шесть тысяч лет, разделенных на три равных периода, из которых последнее двухтысячелетие есть «период мессии»; в книге же Даниила предсказано: «Блажен, кто дождется конца 1335 дней», а «дни» здесь означают годы; следовательно, мессия должен явиться в 1335 году «периода мессии», то есть в 5335 году (4000+1335) от сотворения мира, или в 1575 году христианской эры. Но если само летосчисление от сотворения мира установлено неправильно, возражает автор, то напрасно гадать о годе пришествия мессии, тем более что и стих Даниила не находится ни в какой связи с изречением Талмуда о трех периодах мира. Азария указывает на многие несбывшиеся предсказания относительно срока пришествия мессии, сделанные в разные эпохи, и советует воздерживаться от таких рискованных «исчислений сроков».
Как только вышла из печати в Мантуе (1574) книга «Светоч», начались волнения. Раввины были возмущены критикой талмудических легенд и традиционной эры. На борьбу с потрясателем основ выступили духовные и светские представители общин Венеции, Пезаро, Анконы, Падуи, Вероны, Рима, Феррары, Кремоны и Сиены. Весной 1574 г. они опубликовали воззвание, запрещающее всем верующим держать в своем доме книгу «Светоч» Азарии де Росси и читать ее без особого разрешения от местных раввинов. Венецианский главный раввин Самуил-Иуда Каценеленбоген первый подписал это воззвание. Во многих синагогах Италии воззвание было оглашено с присовокуплением угрозы «херемом» для нарушителей. Итальянский «херем» нашел отклик в далекой Палестине. Сафедский кружок каббалистов обратил внимание Иосифа Каро на появление книги, разрушающей устои раввинизма, увековеченного им в «Шулхан-арухе». Престарелый законоучитель согласился подтвердить своим всееврейским авторитетом решение итальянских раввинов, но между тем заболел и умер, не успев подписать «херем». Тогда каббалист Элиша Галико поспешил оповестить об этом весь мир от имени сафедских раввинов (1575). Взволнованный всеми этими нападками, Азария де Росси написал трактат в защиту своих взглядов («Mazref la’kessef»), но ему не удалось очиститься от подозрения в ереси.
Судьба де Росси могла устрашить тех свободомыслящих, которые готовы были идти по тому же пути. Люди более смелых воззрений были вынуждены таить их, писать и не печатать, оставляя свои рукописи для будущих поколений. Таков был венецианский раввин и образованнейший писатель своего времени Иегуда-Арье (Леон) Модена (1571-1648). Он родился в том году, когда Росси начал писать свою книгу, и умер спустя три четверти века на посту правоверного раввина-проповедника, и только позднее потомство узнало в нем скептика с раздвоенной душой, который всю жизнь колебался между верой и сомнением. Член зажиточной купеческой семьи из Модены, изгнанной при Пии V из папских владений и поселившейся в Ферраре, Леон получил разностороннее образование: кроме Торы и Талмуда, он хорошо знал латинский язык и итальянскую литературу и даже усвоил светские искусства — пение, игру на инструменте и танцы. В молодости он занимался разными профессиями: был учителем, переписчиком, корректором в типографиях. Сделавшись членом раввинской коллегии в Венеции, Леон Модена проповедовал в разных синагогах и обратил на себя внимание как даровитый оратор. Его речи на итальянском языке привлекали иногда и слушателей-христиан. Вообще Модена вращался в образованном христианском обществе и имел наклонности к светской жизни, не исключая и отрицательных. В молодые годы издал он анонимную книжку под заглавием «Sur тега» («Подальше от греха!») — диалог против распространенной тогда карточной игры (Венеция, 1595), а между тем он сам увлекался впоследствии этой азартной игрой, впадал в долги и не мог избавиться от этого «искушения сатаны» (по его выражению в автобиографии). Из многочисленных литературных трудов Леона Модены появились при его жизни наименее значительные, как, например, собрание его первых проповедей в обработке на еврейском языке («Midbar Jehuda», Венеция, 1602), лексикон труднейших еврейских выражений с объяснениями на итальянском языке («Galut Jehuda», 1612), руководство по мнемотехнике, антология из талмудической Агады и т.п. Появлению лучших трудов Модены мешала либо католическая, либо еврейская цензура. Когда он захотел издать Библию в новом итальянском переводе, католическая цензура нашла перевод противным духу церкви и запретила печатать его. По просьбе своих христианских друзей Модена написал по-итальянски книгу о еврейских религиозных обрядах («Historia dei Riti ebraici etc.», напечатана в Париже в 1637 г., а затем с дополнениями — в Венеции 1638 г.). Автор сообщал здесь сведения о всех мелких, порой даже курьезных обрядах, не стараясь оправдывать их, «как человек совершенно посторонний». Эта предназначенная для внешнего мира книга очень понравилась христианам; в течение нескольких десятилетий она распространялась в разных странах в переводах на английский, французский, голландский и латинский языки. Но то важное и существенное, что хотел сказать Модена евреям и что написал в оригинальнейших своих трудах, он не смел печатать, ибо это принесло бы ему незавидную славу еретика и навлекло бы на него гонения.
В склонном к скептицизму уме Модены постепенно зрели сомнения, опасные для официального раввина. Он начал с отрицания поэтических сказаний Агады и мистических идей каббалы и дошел до сомнения в верности талмудической традиции, основы раввинского иудаизма. Официально он еще искал примирения между преданием и разумом. В своем комментарии к агадической антологии («Bet-Jehuda» или «Ha’boneh», Венеция 1625, 1635) он в осторожной форме старался рационализировать талмудические легенды. Но в душе у него уже пошатнулась вера в святость «устного учения». В те годы (1616-1624) в разных местах показались признаки такой ереси. Какой-то вольнодумец в новой сефардской общине Гамбурга выступил с проповедью отрицания Талмуда, а когда дело поступило на рассмотрение раввинской коллегии в Венеции, Модена лично и в составе этой коллегии подписал послание об отлучении еретика и его последователей от еврейской общины. Для опровержения «тезисов», посланных этим анонимным еретиком в Венецию (по новейшим исследованиям, тезисы были посланы Уриелем да Костой, вскоре наделавшим много шума в Амстердаме; см. дальше, § 25), Модена написал краткую апологию Талмуда под названием «Щит и ограда» («Magen we’zina»). А между тем в оставшихся после Модены рукописях, которые удалось напечатать лишь спустя двести лет после его смерти, нашлась писанная около 1623 года книга, дающая основание подозревать самого автора в тайном увлечении той ересью, против которой он официально боролся. Этой странной книге предпослано предисловие, в котором автор рассказывает, что ему принесли рукопись давно умершего испанского еврея, Амитай бен-Раз (явно вымышленное символическое имя, означающее: «Правдивый, сын Тайны»), где содержится резкая критика Талмуда, и просили написать опровержение; он согласился и озаглавил принесенную рукопись «Голос глупца» («Kol sachal»), а свое опровержение — «Рычанье льва» («Saagat Ari»). В «Голосе глупца» оказалось много разумных мыслей. В ней говорится, что «устное учение», которое выдавалось фарисеями за «предание с Синая», есть измышление людей, которые после падения Иудейского государства стали во главе народа. Вместо того чтобы укрепить фундамент Моисеевой Торы, законоучители надстроили над ним два этажа: Мишну и Гемару, а затем раввины подняли здание еще выше созданием огромнейших сводов законов вроде «Турим» и «Шулханарух». Так нагромоздились кучи законов и обрядов, соблюдение которых стало непосильным для народа. Произвольно были установлены многочисленные, не имеющие корней в Торе, законы о богослужении (напр., ношение молитвенных ремней, «Тефиллин»), о субботнем покое и о запрещенных родах пищи и т.п. За этим «Голосом глупца», звучащим силой глубокого убеждения, следует в рукописи слабый ответ Модены, весьма далекий от «рычанья льва». Это было, в сущности, только начало ответа, ибо после короткого вступления возражения обрываются и в рукописи помечено, что больше из них не сохранилось. Это значило, что Модена дал высказаться «глупцу», а свои возражения прервал. Такую книгу он, конечно, не мог опубликовать, и она пролежала в рукописи до середины XIX века, когда итальянский ученый С. И. Реджио ее откопал и напечатал («Bechinat ha’kabbala», 1852).
