Гораздо ниже по своим качествам была четвертая историческая хроника того времени: «Цепь преданий» («Salselet ha’kabbala») Гедалии ибн-Яхии, напечатанная в Венеции в 1587 году. Ибн-Яхия, потомок знатной сефардской семьи, жил в разных городах Италии и особенно болезненно ощутил результаты папских гонений: при Пии V он был изгнан из Церковной Области и лишился всего своего состояния, сожжение еврейских книг опустошило его библиотеку, и он часто не имел книг для справки при составлении своей хроники. По своему содержанию «Salselet» приближается к историко-литературным хроникам Ибн-Дауда и Закуто. Автор дает хронологический перечень великих мужей в еврействе, начиная с древнейших времен, но часто сопровождает характеристики их нравоучительными сентенциями, превращая историю в проповедь. Он начинает с Адама и патриархов, цитирует по поводу многих библейских имен Талмуд и порой даже «Зогар», в биографии талмудистов и средневековых раввинов вплетает разные легенды, преимущественно мистические — о вещих снах, предсказаниях и чудесах. Во второй части своей книги он совершенно оставляет историю и рассуждает о сотворении мира, об астрологии, физиологии, о душе (которую он считает «тончайшей материей, выделенной из ангелов небесных и вошедшей в тело человека») и ее странствованиях, о чародействе, о демонах («sedim»), об аде и рае и т.п. Автор был проникнут идеями тогдашней палестинской мистики, верил в злых духов и даже уверял, что сам видел духов и говорил с ними, когда их изгоняли из тела больных, «одержимых нечистой силой». И только в последней части книги Ибн-Яхия, входя в роль хрониста, перечисляет гонения на евреев от крестовых походов до буллы Пия V. Потрясенный всем лично пережитым при Павле IV и Пии V, хронист гадал о времени пришествия мессии, которое ему чудилось очень близким. Несмотря на то что он тут же приводит ряд несбывшихся предсказаний своих предшественников, он считает долгом рассказать и о своем личном откровении: «Расскажу тебе, что случилось со мной, и клянусь в правдивости моих слов. В 5326 году (1566), в ночь на седьмой день Пасхи, я лежал в своей постели и не мог заснуть. И углубился я в созерцание и вопрошал: когда же будет чудо конца? Затем я заснул, а когда проснулся утром, меня вдруг озарил стих Писания: «Вижу его, но не близок он» (Числа 24, 17). Я сосчитал буквы этого стиха и нашел, что они составляют число 5358». Это означало, что мессия должен прийти в 1598 г. христианской эры. Автор едва ли дожил до этой даты. Писатель следующего поколения, Иосиф Дельмедиго, дал резкий отзыв о «Цепи преданий» Ибн-Яхии, назвав ее «цепью выдумок» (Salselet sekarim). Включение сказок и фантазий в цепь исторических событий несомненно портит книгу Гедалии йбн-Яхии и ставит ее ниже других хроник той эпохи. Впрочем, этот недостаток книги больше всего содействовал ее популярности: она перепечатывалась в разных странах и охотно читалась любителями исторических сказок.

В связи с великими географическими открытиями эпохи Колумба, Васко де Гамы и Магеллана развилась и географическа я литература. Комментатор Библии и автор апологии иудаизма Авраам Фарисоль, живший в Ферраре, написал в 1524 г. книгу по географии «Пути мира» («Orchot olam», Венеция 1586). При всех своих научных познаниях автор не чужд легковерия: в его географии можно найти рассуждения о легендарной реке Самбатион и затерянных за нею коленах Израиля, о месте первозданного земного рая и т.п. Когда Фарисоль писал свою книгу, Давид Реубени туманил умы в Италии своими рассказами о загадочном еврейском царстве в Аравии, и автор «Путей мира» упоминает о нем мимоходом. По части географии писал и историк Иосиф Гакоген. Он перевел с латинского на еврейский язык книгу немецкого писателя Иоанна Боема «Законы и обычаи всех народов» («Omnium gentium leges et ritus», по-еврейски: «Maziv gevulot amim»), а с испанского — две книги об Индии и Фернанде Кортесе, но все эти сочинения остались неизданными и сохранились только в манускриптах.

Особенность той эпохи заключалась в том, что многие представители интеллигенции не были профессиональными раввинами, а занимались свободными профессиями — медицинской, литературной или типографско-издательской. Начиналось разделение труда в сфере умственной, раньше монополизованной раввинизмом. Однако и раввинизм продолжал развиваться и достиг высокого уровня в первой половине XVI века. Два города, Падуя и Мантуя, были его главными центрами. Талмудические академии, основанные там к концу предыдущего столетия Иудой Менцом и Иосифом Колоном (том II, § 61), привлекали учеников из всех городов Италии и других государств. Даже из далекой Польши ездили в Падую учиться Талмуду, причем некоторые соблазнялись там вольной наукой и поступали в местный христианский университет для изучения медицины. Духовными вождями итальянского еврейства считались падуанские раввины Авраам Менц, сын упомянутого Иуды, и Меир Каценеленбоген, более известный под именем Меир Падуа (или Падова), избранный главным раввином Венецианской республики. Рабби Меир видел торжество раввинской науки, когда Талмуд в 1520-х годах впервые появился целиком в печати, в знаменитом венецианском издании, и распространился в огромном количестве экземпляров, но он дожил и до гонений на Талмуд и был свидетелем целого ряда аутодафе над опальной книгой в разных городах Италии (1553-1565). Дошло до того, что престарелый раввин не имел под рукой для справок полного экземпляра Талмуда. Из-за недостатка книг работа в иешивах остановилась, и ученикам приходилось ездить в иешивы Германии и Польши. Позднейшее разрешение книг Талмуда в «очищенных» цензурой изданиях восстановило академическую деятельность, но уже не в ее прежнем объеме.

К ослаблению талмудической схоластики вело и настроение общества под гнетом реакции: усилился интерес к Агаде и Мидрашу, к нравоучительной проповеди, к эмоциональному элементу религии. Раввин-казуист, герой умственных турниров в иешиве, теперь отступает перед раввином-пастырем, духовным оратором, увлекающим слушателей своими проповедями в синагоге. Сын Мейра Падовы и преемник его на посту главного раввина Венеции Самуил-Иуда Каценелленбоген сходит с холодных высот раввинской учености к уровню понимания народа в своих проповедях на разные темы («Derasot», Венеция, 1594). Даровитейшим проповедником того времени был Иуда Москато, раввин в Мантуе (ум. ок. 1590 г.), автор комментария к религиозно-философской системе Иегуды Галеви («Кол Иегуда»). Собрание его проповедей («Nefuzot Jehuda», Венеция, 1589) знаменует переход от религиозной метафизики к популярной морали. Проповедник следующего поколения Азария Фиго в Венеции (ум. в 1647 г.) оставил по себе обширный сборник синагогальных речей («Bina le’ittim»), которые по изяществу стиля служили образцами для позднейших духовных ораторов.

Ухудшение общественного положения евреев в Италии в эпоху католической реакции располагало потрясенные умы к мистицизму. Было что-то символическое в том, что в те самые годы, когда папская инквизиция жгла печатные книги Талмуда, в Мантуе и Кремоне впервые печаталось священное писание каббалы, «Зогар», одновременно в двух изданиях (1558-1559 гг.). На заглавном листе кремонского издания «Зогара», одним из редакторов или цензоров которого был Витторио Элиано, крещеный внук грамматика Илии Левиты, значилось: «Печатано с разрешения викария и генерал-инквизитора». Папская цензура сначала покровительствовала «Зогару», найдя в некоторых его двусмысленных выражениях подтверждение христианскому догмату Троицы (позже она нашла там и многое, неприятное для церкви «Эдома», и книга включена была в индекс запрещенных). На первых порах пыталась ограничить распространение «Зогара» раввинская цензура, так как тайное учение, доступное лишь посвященным, не подлежало распространению в массе. Мантуанские издатели поместили в книге разрешение, подписанное раввином-каббалистом Исааком де Латесом, который признал возможным печатать «святое творение рабби Симона бен-Иохаи» ввиду того, что уже стали появляться другие книги по каббале. Распространение «Зогара» быстро сблизило Италию с гнездом каббалистов в Палестине (§ 8). Между обеими странами установились постоянные сношения: Италия снабжала Палестину печатными книгами по каббале, а Палестина посылала в Италию рукописи Моисея Кордоверо и Ари. Западные странники, ездившие в каббалистическую Мекку, Сафед, писали оттуда восторженные письма на родину. Один из таких пилигримов (Самсон Бак) пишет оттуда в 1582 г.: «Вот уже восемь лет, как здесь умер каббалист и благочестивей, божественный муж рабби Исаак Лурия Ашкенази[19]. Он понимал шелест деревьев и чирикание птиц, говор скота и журчание воды. Когда он всматривался в тень человека или в воздух, окружающий его тело, он различал доброго и злого духа, сопровождающих всегда человека, и угадывал, какие грехи он втайне совершил. Он знал, какая душа переселилась в каждого человека. Он разговаривал с душами святых на земле. Дивные вещи открывались ему в тайниках каббалы. Здесь он оставил двух учеников. От одного из них, Иосифа Мукраки (Маараби?), я приемлю учение каббалы, а другой, рабби Хаим (Виталь), находится в Иерусалиме. В учении каббалы они отличаются от всех прочих каббалистов, имея преимущество перед ними, как свет перед тьмой. Все (ученики Ари) согласны с «Зогаром», но не с прочими книгами каббалы».