Ближе к фактам Капсали стоит в своей хронике о Венеции («Divre ha’jamim lemalche Venezia»), написанной в 1517 г.[17]. Здесь автор рассказывает преимущественно о том, что он лично пережил во время войн в Венеции, Падуе и Кандии, о судьбе еврейских общин во время германской оккупации в Верхней Италии. Тут его описание имеет ценность показаний очевидца. Большой интерес представляет, между прочим, его описание талмудических иешив в Падуе, где он учился под руководством известного раввина Иуды Менца.
Как поэт-трагик подходит к истории своего времени Самуил Уске (Usque), марран из Португалии, бежавший от инквизиции в Италию. В середине XVI века он жил в Ферраре и там напечатал на португальском языке историю бедствий евреев, под заглавием «Утешение Израилю в его скорбях» («Consolaçao as tribulaçoens de Israel», 1552). Автор предназначил свою книгу преимущественно для своих земляков-марранов, избавившихся от инквизиции на родине и вынужденных скрываться от зоркого ока папской инквизиции в Италии. Он больше размышляет по поводу событий, чем рассказывает о них. Рассказ его начинается с декрета вестготского короля Сизебута о насильственном крещении всех испанских евреев и доводится до времени автора. Уске пользовался для этой цели испанскими и французскими хрониками, а может быть, и еврейскими рукописными источниками. Книга изложена в форме диалога между тремя пастухами, из которых один, Яков (еврейский народ), жалуется на страдания, пережитые им в разных странах, а товарищи утешают его, как друзья утешали страдальца Иова. Яков говорит о муках «еврейских овец» среди народов-волков и восклицает: «Европа, Европа, мой ад на земле! Что мне сказать о тебе, украсившей свои победы моими трупами? Как мне хвалить тебя, порочная, воинственная Италия? Ведь ты, как голодный лев, пожирала истерзанные тела моих овец! Гибельные пастбища Франции, мои ягнята питались вашими отравленными злаками! Гордая, дикая, гористая Германия, ты низвергала моих детей с грозных высот твоих Альп!.. А ты, ханжеская, жестокая и кровожадная Испания! Голодные волки пожирали в тебе и еще пожирают мои стада». С гневом мученика рисует Уске инквизицию: «Из Рима выступило дикое чудовище, с таким странным лицом и ужасным взглядом, что при виде его содрогнулась вся Европа... Из его глаз и рта извергаются потоки пламени, оно питается человеческими телами... Своей черной тенью оно распространяет густой мрак всюду, куда оно является. Как бы ярко ни светило там солнце, чудовище оставляет за собой тьму египетскую. Куда оно направляет свой бег, там сохнут зеленые луга, вянет цвет деревьев, земля превращается в мрачную бесплодную пустыню». Друзья скорбящего Якова утешают его тем, что нация, очищенная страданиями, становится нравственно лучше, совершеннее других. Истребить всю нацию нельзя, ибо, «если одно царство в Европе подымется, чтобы предать тебя смерти, у тебя остается другое царство в Азии, где можешь жить. Когда испанцы тебя изгнали, Бог открыл тебе путь в страну, которая тебя приютила и позволила свободно жить: в Италию». Эти строки были напечатаны за один год до сожжения Талмуда в Италии, за три года до обнародования буллы Павла IV и за четыре года до сожжения марранов в Анконе по приговору папекой инквизиции. В эти годы автору пришлось бы вычеркнуть Италию из списка стран, пощаженных «чудовищем». Папская цензура включила в «Индекс запрещенных книг» писанный кровью сердца мартиролог Самуила Уске, этот живой протест против деяний католической церкви. Свое сочинение, появившееся почти одновременно с напечатанной в Турции хроникой «Шевет Иегуда» (см. выше, § 8), Уске посвятил бывшей марранке и меценатке Грасии Мендес в Константинополе. Вскоре он сам переселился в Турцию, куда в то время бежали многие марраны из Италии. Сохранилось смутное известие, что Уске провел последние годы жизни в Палестине, в гнезде каббалистов Сафеде, где увлекся мессианской мистикой школы Ари.
На границе хронографии и историографии стоят труды Иосифа Гакогена (1496-1575). Его личная жизнь тесно связана с печальными кризисами тогдашней еврейской истории. Член изгнанной из Испании семьи, Иосиф Гакоген провел первые годы жизни в папском городе Авиньоне, в Южной Франции; оттуда семья переехала в Италию и поселилась в Генуе. Двукратное изгнание евреев из города Генуи (в 1516 и 1550 гг.) заставило странствующую семью Когенов временно приютиться в соседних городах Нови и Вольтаджио, но в промежуточные годы она возвращалась в Геную. Здесь Иосиф занимался врачебной практикой и был очень любим населением, даже христианским. Когда в 1567 году последовало изгнание евреев из всей территории Генуэзской республики, власти хотели сделать исключение для еврейского врача и оставить его в Вольтаджио, но он отверг милость гонителей и ушел вместе с изгнанниками. Только за три года до своей смерти возвратился он в Геную. Будучи врачом по профессии, Иосиф был историком по настоящему своему призванию. История не только еврейская, но и всемирная его волновала, как переживания современности, которые он также рассматривал под историческим углом зрения. В течение многих лет писал он свой обширный труд «Хроника Франции и Оттоманской империи» («Divre ha’jamim le’malchut Zarfat etc.»), составленный на основании общих средневековых хроник. В этой книге, написанной прекрасным для того времени еврейским языком, представлена многовековая борьба христианства с исламом, Европы — с Азией, от эпохи крестовых походов до середины XVI века, в связи с событиями еврейской истории. По форме это — хроника, лишенная даже прагматической связи, но оживляет ее яркая оценка событий. Автор ненавидит деспотов и насильников и везде проводит идею исторической Немезиды, в особенности когда дело касается обращения с евреями. Национальное чувство историка прорывается в страстных воплях гнева и скорби, когда он рассказывает о мученичестве братьев в христианских странах во время крестовых походов, о гонениях в средневековой Франции, об изгнании из Испании и Португалии. В одном месте книги он делает такое замечание: «Изгнание евреев из Франции и Испании побудило меня написать эту книгу. Пусть знают евреи, что сделали нам (враги) в своих землях, в своих дворцах и замках. Ибо вот придут дни...» В этой прерванной взволнованным автором пророческой фразе звучит призыв к страшному суду истории над мучителями еврейства.
Хроника Иосифа Гакогена была закончена писанием в 1553 году, и последние строки посвящены в ней тому зловещему событию этого года, которое в Италии положило грань между эпохами гуманизма и католической реакции: там говорится о сожжении Талмуда в Риме и Венеции по повелению папы Юлия III. Книга была напечатана в следующем году в Саббионете. Но она еще не удовлетворила автора. Ему хотелось (очевидно, под влиянием появившейся тогда португальской книги Самуила Уске) собрать воедино события еврейского прошлого, которые в «Хронике» терялись в изложении общей политической истории Европы, слить в один сосуд все слезы народа-страдальца, дать систематический мартиролог еврейства. Иосиф Гакоген сделал это в своей книге «Долина плача» («Етек ha’bacha»), в которую включил все касающиеся евреев места из своей общей «Хроники» с дополнениями и вместе с тем заключительную часть — события еврейской истории после 1553 г. Раньше он довел свое описание до 1558 года, но потом все прибавлял из событий, происходивших на его глазах, и закончил свой труд в 1575 году, то есть в год своей смерти. Последний отдел «Долины плача», повествующий о жестокостях римских пап Павла IV и Пия V («Impius», бесчестный, как историк его гневно называет), есть сплошной крик негодования, Некоторые описания кончаются призывами вроде следующих: «О Боже, судья праведный, к Тебе обращаюсь я с тяжбой моей!», или: «Спеши, Боже, к нам на помощь и воздай по заслугам врагам твоего народа!» В стихотворении, помещенном в начале «Долины плача», автор просит, чтобы эту книгу читал всякий еврей в день «Тиша-беав», траура по случаю разрушения Иерусалима. И действительно, в некоторых общинах Италии установился обычай публично читать отрывки из этого мартиролога в пост Девятого Ава. Однако «Долина плача», в отличие от общей «Хроники», не была напечатана (сначала, вероятно, из-за папской цензуры) и в течение почти трех столетий распространялась только в списках[18].
