Так гласил сеймовый закон, изданный в угоду мелкой шляхте и мещанству. А между тем стоявшая выше закона крупная шляхта добивалась того права широкой опеки над евреями, которое по традиции принадлежало королю. Будучи маленькими королями в своих имениях, в состав которых входили и многие заселенные евреями местечки, польские феодалы добились признания своей власти над этой частью населения. На сейме 1539 года Сигизмунд I объявил, что евреи, живущие в шляхетских городах, могут поступать под опеку владельцев-панов и платить им подати, но в таких случаях они лишаются покровительства короля и его воевод: «Пусть защищает евреев тот, кто извлекает из них пользу». Отныне и в Польше, как раньше на Западе, евреи стали делиться на королевских и феодальных.

Из всех пунктов «конституции» 1538 года имели серьезные последствия для коронных евреев (литовских она не касалась) запрещение податных откупов и узаконение стеснений в торговле; каноническое же правило об отличительном знаке было только демонстрацией со стороны католического духовенства, которое в то время было встревожено первыми успехами реформации в Польше и опасалось влияния иудаизма на развитие церковной ереси. Напуганное воображение клерикалов видело признаки иудейской пропаганды в зародившемся тогда учении «антитринитариев», отрицателей догмата Троицы. Следующее происшествие взволновало краковских жителей. Одна старая католичка в Кракове, вдова немецкого ратмана Вейгеля, Екатерина Малхерова, была уличена в склонности к иудаизму. Краковский епископ Петр Гамрат, после тщетных усилий возвратить Екатерину в лоно церкви, осудил ее на смерть. Несчастную сожгли на краковском рынке (1539). Очевидец этого события, писатель Лукаш Гурницкий рассказывает о подробностях допроса, которому подверг обвиняемую краковский епископ в присутствии клира. Когда Екатерину спросили, верит ли она в «Сына Божия Иисуса Христа, который был зачат от Духа Святого», она ответила: «Не имел Бог ни жены, ни сына, да Ему в не нужно этого, ибо сыновья нужны только тем, которые умирают, а Бог вечен, и как Он не родился, так и умереть не может». Все увещания священников не могли отвлечь Екатерину от «жидовской ереси». «На смерть она пошла без всякого страха», — свидетельствует Гурницкий. Известный тогда летописец Бельский прибавляет: «Она шла на смерть как на свадьбу».

В это же время распространились слухи, будто в различных местах Польши, особенно в краковском воеводстве, многие христиане переходят в иудейскую веру, «принимают обрезание» и для большей безопасности выезжают в Турцию, которая тогда давала приют всем «иудействующим». Какой-то ренегат-авантюрист из турецких евреев донес Сигизмунду I, что он видел в Молдавии целые возы с направляющимися в Турцию поляками, принявшими иудейство. Он еще прибавил, что польские евреи просили султана Сулеймана о дозволении им переселиться в Турцию и получили ответ, что султан сам скоро будет в Польше и расправится с христианами. Эти ложные доносы не могли не подействовать на доброго католика Сигизмунда в такое время, когда в реформаторских сектах склонны были видеть руку евреев и когда соседний богемский король Фердинанд I задумал изгнать своих евреев по подозрению в сношениях с Турцией (см. выше, § 33). По приказу короля были арестованы в Кракове и Познани старшины еврейских общин, а в Литву были посланы королевские комиссары для розыска бежавших туда иудействующих христиан, которые в сопровождении евреев готовились эмигрировать в Турцию (1539). Началась паника. Комиссары производили обыски в домах евреев, арестовывали невинных, останавливали проезжих по дорогам, так что купцы не решались даже ехать на Люблинскую ярмарку. Розыски ни к чему не привели. Депутация от общин Бреста, Гродны и других литовских городов жаловалась королю на причиняемые обиды и уверяла, что евреи преданы своему отечеству, не думали выезжать в Турцию и никогда не укрывали у себя беглых прозелитов. В то же время краковские и познанские евреи хлопотали перед Кмитой и другими сановниками из свиты королевы Боны об освобождении арестованных старшин, под крупный залог в двадцать тысяч дукатов, впредь до расследования дела. Король согласился: он велел освободить узников и запретил притеснять литовских евреев. Скоро следствие выяснило, что обвинения против евреев лишены всякого основания. Дело было прекращено. Успокоенный Сигизмунд вернул евреям свое благоволение. Особой грамотой, выданною в Вильне в 1540 г., он объявил евреев свободными от всяких подозрений и обещал впредь не тревожить их по голословным доносам.

Не могло только успокоиться католическое духовенство. Под предводительством фанатичного епископа Петра Гамрата оно не переставало агитировать против евреев. Оно возбуждало против них общественное мнение посредством обличительных книг, написанных в духе западных церковных памфлетов («De stupendis erroribus judaeorum», 1541; «De sanctis, interfectis a judaeis», 1543). Синод польского духовенства, заседавший в Петрокове в 1542 г., когда масса еврейских беженцев из Богемии хлынула в Польшу, обнародовал «конституцию» следующего содержания: «Синод, принимая во внимание, как много опасностей грозит христианам и церкви со стороны множества изгнанных из соседних государств и допущенных в Польшу евреев, постановил: 1) ходатайствовать перед его величеством королем, чтобы число евреев в провинции Гнезненской и, главным образом, в городе Кракове было уменьшено до определенной нормы, какую отводимый им район может вместить; 2) чтобы в прочих местах, где евреи с давних времен не имели пребывания, не давать им права селиться и покупать дома у христиан, а купленные обязать их продать христианам; 3) чтобы новые синагоги, даже те, которые построены ими в Кракове, приказано было разрушить; 4) так как церковь терпит евреев лишь для того, чтобы они напоминали нам о муках Спасителя, то численность их отнюдь не должна возрастать; согласно же постановлениям святых канонов, им разрешается только починять старые синагоги, а не воздвигать новые». Далее идут семь пунктов: о запрещении евреям держать в своих домах слуг и особенно кормилиц из христиан, занимать должности управляющих имениями у панов («дабы те, которые должны быть рабами христиан, не получали через это власти и суда над ними»), работать и торговать в дни христианских праздников и т.д. Не опущено, конечно, и правило об отличительной одежде для евреев. Ближайшим результатом решений Синода было то, что Сигизмунд I обратил внимание на наплыв еврейских эмигрантов из Богемии и призадумался над тем, следует ли ему, католическому королю, допускать в Краков тех, которых не терпит в Праге столь же добрый католик король Фердинанд. В 1543 г. Сигизмунд I, указав в своем декрете на большой наплыв иноземных евреев в столицу Польши, запретил дальнейшее поселение их в Кракове. Так как еврейское население пригорода Казимежа распространилось за черту своего участка и свободно занималось торговлей и шинкарством, то король обязал тех, которые приобрели дома вне пригорода, продать их и подчиниться в своей торговле правилам, установленным городским советом.

Более спокойно, чем в коронной Польше, протекала жизнь в больших еврейских общинах Литвы: в Бресте, Гро дне, Пинске и в других городах. Еврейское население здесь уживалось более мирно с христианскими соседями, которые еще не восприняли западную юдофобию в такой мере, как мещанство больших польских городов. К своим еврейским подданным в Литве, где панская юрисдикция не соперничала с королевской, как в Короне, Сигизмунд I относился более патриархально и заботливо. В 1533 г. он разослал из Вильны всем литовским воеводам, старостам и магистратам декрет, требующий соблюдения «стародавних прав и вольностей», которые даны евреям для облегчения возложенного на них тяжелого бремени податей. «Ведь евреи, — говорится в декрете, — вконец погибли бы под тяжестью, взваленной на их плечи, если бы им не оказывалась справедливость в их делах».

Преемник Сигизмунда I, образованный и до некоторой степени свободомыслящий король Сигизмунд II Август (1548-1572), держался по отношению к евреям того же принципа веротерпимости, которым он вначале руководился в своих отношениях к польским «нововерам», приверженцам реформации. В первый год своего царствования он, по просьбе великопольских евреев, подтвердил на генеральном сейме в Петрокове старый либеральный статут Казимира IV. В том же году он выдал особую милостивую грамоту еврейской общине в Кракове. Во вступлении к этому акту король объявил, что считает своим долгом подтвердить права и привилегии евреев на тех же основаниях, как и права других сословий, в силу данной им присяги (vigore praestiti juramenti) — редкое признание принципа равных обязанностей верховной власти перед всеми частями населения. На отношения короля к евреям влияли, вероятно, близкие ко двору еврейские врачи и финансисты из откупщиков пошлин в Литве (в коронной Польше еврейский откуп сократился после сеймовых решений 1538 года). При дворе Сигизмунда Августа находился некоторое время (1550-1560 гг.) врач-дипломат Соломон Ашкенази, выходец из Италии, прославившийся потом в дипломатических переговорах между Венецией и Турцией. Позже лейб-медиком состоял краковский врач Соломон Калагора, из сефардских эмигрантов.