Эту жизнь описывает следующим образом в своем послании к родным еврейский странник из Ломбардии, поселившийся в те годы в Иерусалиме. В святом городе он застал около двух тысяч еврейских жителей, среди которых сефарды преобладали над ашкеназами. Прочее население состояло из туземных арабов, турецких чиновников и христиан. По костюму евреи мало отличались от мусульман и христиан; женщины всех трех групп, следуя туземному обычаю, не показывались на улице без покрывала на лице. Только тюрбаны на голове запрещалось носить немусульманам, и евреи, как и христиане, носили шляпы или «бонеты», вроде итальянских «капелло». Евреев не допускали в главную мечеть, построенную на холме, где некогда стоял иудейский храм; им дозволялось только молиться внизу у западной стены Храмовой горы. Переходя к внутренней жизни иерусалимских евреев, странник пишет: «Хороши шатры Якова (синагоги и школы) в Иерусалиме! Там с утра не умолкает голос молящихся и учащихся. В городе есть две синагоги. Одна, меньшая, принадлежит общине ашкеназов, во главе которой стоит хахам р. Иешая[1]. Они имеют свои особенные хорошие обычаи — например, каждый месяц они проводят канун новолуния в посте и молитве, как день Иом-кипура. Другая синагога, большая, принадлежит сефардам, а недалеко от нее находится большой бет-гамидраш, где один отряд (молящихся и учащихся) непрестанно сменяется другим. Там и место ваада (общинного совета). Оба «парнасим» в общине суть сефарды, и ашкеназы подчиняются им. По условию, во всех общественных расходах ашкеназы участвуют в размере одной четверти, а все остальное уплачивают сефарды. В третьем часу пополуночи люди встают и читают «селихот», а хахам читает им проповедь до рассвета. Затем читаются гимны утренней молитвы, так что главные молитвы «шема» и «тефила» кончаются рано. Благословение священников совершается ежедневно. После молитвы читают исповедь (viduj) по тексту наших молитвенников... По четвергам садятся после богослужения на землю и читают «кинот» о разрушении Иерусалима. После утренней молитвы большинство расходится по делам, но в синагоге остаются еще на весь день поочередно дежурящие группы, которые изучают Библию, Мишну и Гемару до предвечерней молитвы («минха»), а затем до вечерней («маарив»)». Странник упоминает и о тяжести налогов в пользу государственной казны и местных властей. «Вчера только, — пишет он, — сюда прибыл посол от турецкого султана с требованием, чтобы подданные евреи поднесли султану обычный дар, полагающийся всякому новому правителю при вступлении на престол, как это уже сделали в Каире и Александрии». В конце письма сообщается, что в Иерусалиме существует маленькая община караимов из двух десятков членов, преимущественно ремесленников: она живет обособленно и не имеет никаких сношений с общинами сефардов и ашкеназов.

Однако главным духовным центром палестинского еврейства был в то время не Иерусалим, а Сафед. В нем числилось не меньше 20 синагог, 18 иешив и много элементарных училищ. Несмотря на пережитые Галилеей бедствия (нападения друзов, эпидемии чумы, грабежи и реквизиции под видом взыскания податей), Сафед продолжал развиваться, поддерживаемый материально близостью торгового Дамаска, центра сиро-палестинского управления. Сафедские евреи занимались разными ремеслами, в особенности изготовлением одежды, и сбывали свои изделия на ближайших сирийских рынках Дамаска и Алеппо, двух городов с большими еврейскими общинами. Но не только этой домашней индустрией и скромной торговлей привлекал Сафед переселенцев, а как центр раввинской науки и новой каббалы. Цитированный выше путешественник сообщает, что из Иерусалима он хотел поехать в Сафед, где режим аскетической набожности соблюдался еще строже, но его удержало опасное состояние дорог, так как в окрестностях Сафеда происходили солдатские грабежи. Эти внешние бедствия на древней родине нации еще более углубляли в поселившихся там странниках диаспоры ту мессианскую тоску, которая составляла характерную черту той эпохи.

Печать строгого консерватизма лежит на умственном творчестве тогдашней сефардской диаспоры. Странники, нашедшие в Турции приют после неимоверных бедствий, навсегда расстались с теми порывами свободомыслия, которые увлекали их предков на испанской родине. Просветительное направление прежнего времени было осуждено бесповоротно; в нем видели источник всех бед, причину марранства и рокового изгнания 1492 года. «За что погибла сефардская диаспора? — вопрошает Иосиф Ябец, испанский изгнанник, поселившийся в Италии, и отвечает: — За то, что она оставила святую Тору, занималась посторонними науками и предавалась суете мирской». Эту идею Ябец развивал в своих публичных проповедях и посвятил ей особую книгу («Ор гахаим», Феррара, 1550). Реакция против свободной культуры Запада пустила корни на Востоке. Испанские эмигранты в Турции положили прочное основание тому «раввинско-мистическому» направлению, которое призвано было вытеснить «раввинско-философское» направление западных сефардов. С помощью ашкеназов, которые никогда не грешили свободомыслием, они утвердили неограниченную власть талмудизма и каббалы. В обеих этих областях выдвинулись в Турции представители, влияние которых простиралось далеко за пределы Оттоманской империи.

Высшим представителем раввинского иудаизма в XVI веке был Иосиф бен-Эфраим Каро (1488-1575). Родившись в Испании за четыре года до изгнания, Иосиф Каро еще в ранние детские годы начал свою скитальческую жизнь. После долгих скитаний он поселился со своими родителями в европейской Турции, где жил в Салониках, Адрианополе и Никополе. Здесь он отдался изучению талмудической и раввинской письменности и обнаружил в этой области изумительные способности. В 1522 г. он предпринял гигантскую работу — проверить по источникам и вновь систематизировать все еврейское законодательство до последней раввинской эпохи. Канвой для этого труда он взял четырехтомный свод законов «Турим» (том II, § 38), который, как последний по времени, отличался наибольшей полнотой. Нужно было обладать необычайной памятью и остротой мысли, чтобы проследить развитие каждого пункта библейско-талмудического законодательства через всю цепь толкований и решений, накопившихся в тысячелетней литературе. Весьма часто предстояло улаживать противоречия между различными авторитетами по одному и тому же вопросу. Чтобы иметь точку опоры в таких случаях, Иосиф Каро назначал по каждому спорному вопросу третейский суд из корифеев галахи — Альфаси, Маймонида и Роша: обязательным на практике признавалось то мнение, за которое высказались двое из этих законоучителей. Двадцать лет трудился над этим Иосиф Каро и закончил свой труд уже в Палестине, где тогда нарождался духовный центр с претензией на национальную гегемонию. Прибыв в 1535 г. в Сафед, Каро примкнул к той коллегии ученых с Яковом Беравом во главе, которая вскоре сделала попытку учредить там нечто вроде всееврейского синедриона путем монополизации права «семихи» (см. выше, § 3). Когда попытка не удалась, Берав поспешил возвести Иосифа Каро в сан законоучителя, как будто предчувствуя, что этот человек возместит своей личной деятельностью работу целого синедриона. Действительно, недолго спустя Каро закончил свой первый большой труд: основанный на критике источников комментарий к кодексу «Турим» в четырех томах, под именем «Бет Иосиф» (напечатан в Венеции в 1551-1559 гг.).

Но эта форма критического исследования, удовлетворявшая ученых, делала книгу недоступной для народа. Нужно было создать популярный религиозно-правовой кодекс, в котором материал был бы изложен не в форме теорий, а предписаний для практического руководства. Для этой цели Иосиф Каро сделал извлечение из своего обширного труда «Бет-Иосиф», взяв из него только догматическую часть и отбросив весь научный аппарат. Получился полный свод еврейских религиозных законов под именем «Шулхан арух» («Накрытый стол»), к печатанию которого приступили в Венеции, в 1564 г. Порядок томов и отделов в этом своде в общем тот же, что в кодексе «Турим», для каждого из четырех томов сохранены те же заглавия («Ораххаим», «Иоре-деа» и т.д.), но изложение тут короче и отчетливее. Взамен откинутых теоретических рассуждений многие отделы пополнены законами и правилами, которые были пропущены прежними кодификаторами или вошли в употребление как народные обычаи в течение двух столетий, отделявших Иосифа Каро от автора «Турим».