И почему Ксюша только сейчас поняла, что это не круто — коллекционировать мягкие игрушки? Их у нее навалом. Расставлены на полках, на изголовье кровати, а те, что больше метра в высоту, находятся на полу. Ее одноклассницы уже вовсю встречаются с мальчиками, обсуждая на переменках, какое кружевное бельишко прикупили на карманные расходы в тайне от родаков, а Ксюша… как будто отстала от жизни. Конкретно причем. У нее на уме учеба, мечты о карьере кинорежиссера и «Оскар». Ей столько предстоит сделать.

Тоскливо вздохнув, курносая восьмиклассница подошла к большому розовому дракону, которым, когда была мелкой и жевала сопли, оборачивалась, воображая, что объятия игрушки заменяют отцовские, когда самого отца не было рядом. Дракона подарил он, и Ксюша любит усатого фантастического друга больше остальных. Его она, естественно, оставит.

Но и другие игрушки ценны. Каких-то она с родителями выиграла в аттракционах, какие-то привозил папа из командировок, а какие-то приезжали с ними домой из далеких стран. Будет ли правильно избавиться от маленьких плюшевых друзей? Ведь каждая игрушка хранит воспоминания, что дороги ее сердцу.

Взросление значит неизбежную потерю чего-то значимого в обмен на приобретение иного, более весомого и полезного для самостоятельной жизни опыта.

К Ксюше подкрадывается неясный страх и пробирает до костей. Страх перед знакомством с мудростью и зрелостью, что влечет за собой отказ от вещей, которые делали ее жизнь уютной, необычной и веселой.

Она садится на пол, скрестив ноги по-турецки, и откидывается на розового дракона.

Что значит быть взрослым? Работа, ипотека, брак и дети? Нельзя ли быть взрослым без всего этого? Ксюша обязательно придет и к кредитным займам, и к замужеству с карапузами, но позже. Гораздо, гораздо позже.

На мгновение промелькивает мысль: «Вот бы навсегда остаться беспечным четырнадцатилетним творцом». И сразу же эта нелепая фантазия отправляется в утиль.

Посидев немного в тишине, дочь Матвея и Варвары Метелиных, их гордость и лучик солнца, приступает к уборке. Для начала — долой со стен плакаты…

Когда ее мама без стука (потому что обычно в это время Ксюша еще крепко дрыхнет) заходит в комнату, чтобы разбудить ее и поздравить с днем рождения, то замирает в дверном проеме. Во-первых, дочка бодрствует, танцуя в наушниках под музыку. Во-вторых, Варя забыла, какая просторная и светлая у Ксюши комната, а под ногами нет ничего, обо что можно запнуться и спокойно сломать носовую перегородку от встречи с полом.

Варвара с изумлением наблюдает за худеньким, точно фарфоровая куколка, подростком в безразмерных пижамных штанах и рубашке, и непроизвольно тянется руками к лицу, чтобы протереть глаза. Нет. Не померещилось.

Что это нашло на Ксюшу с утра пораньше?

Варя подходит к ней, дотрагивается до костлявого плеча и вздрагивает после того, как от неожиданности подпрыгивает девочка. Курносая, светловолосая, с бледными-бледными веснушками. Эта внешняя отличительная черта, доставшаяся от матери, никогда не нравилась Ксюше, однако стоило девчонкам из школы начать рисовать веснушки, потому что они стали трендовыми, то вектор нелюбви сменился на симпатию. А от папы Ксюша унаследовала высокий рост, красивые густые брови и глаза-хамелеоны, меняющие оттенок от золотисто-карего до орехового в зависимости от освещения.

— Что ты делаешь? — спрашивает Варя.

Ксюша демонстрирует угловатую улыбку и пожимает плечами.

— Взрослею.

У Вари щемит в груди. Сильно-сильно, что дыхание вмиг обрывается. Она хочет сложить губы в ответной улыбке и как-нибудь отшутиться, но не может перебороть возникший ни с того ни с сего ступор.

Их с Матвеем доченька так быстро растет. Казалось, совсем недавно женщина держала безутешно-плачущий комочек милоты у сердца, тщетно пытаясь успокоить малышку во время колик…

— Сегодня поедем фоткаться на паспорт?

— А, да… но не обязательно, можем завтра, — рассеяно отзывается Варвара.

Да что с ней такое? Нужно взять себя в руки и выманить ребенка из комнаты. На кухне муж делает завершающие штрихи поздравительной атмосферы, а кот Тимошка контролирует процесс. Любимые Ксюшины вафли с черничным вареньем приготовлены, подарок ждет своей очереди в праздничном конверте. Не хватает только самой именинницы.

— Идем, — Варвара нежно улыбается дочке, берет ее за руку и уводит за собой.

Наши дни

Я торчу в Ксюшиной комнате до утра. Иногда проваливаюсь в дремоту, но в основном ни о чем не думаю. Странно. Мыслей должно быть море, целый океан. Может, они и мелькают, но совсем неощутимо; просачиваются мимо, как песок между пальцами. Нет сил концентрироваться, хвататься за них и вычленять мелкие детали.

Для Матвея ночь тоже выдается неспокойной. Порой его блуждание по квартире пробивается сквозь завесу тумана, и я невольно прислушиваюсь к вкрадчивым шагам и размеренно-тяжелому дыханию. Порой он останавливается под дверью, но ничего не говорит. Постоит немного и идет дальше. Вскипятит воду, утопит комнаты в кофейном аромате и спустя несколько минут гремит посудой в раковине. За ночь заливает в себя чашек пять или шесть.

Выпрямив затекшие ноги, я медленно поднимаюсь с пола и, потирая лицо, выхожу в коридор. Пора на работу собираться. В квартире стоит беспробудная тишина. Матвей сидит на кухне, уставившись в окно. На нем тот же пуловер и брюки. На звук моих шагов не оборачивается. То ли не хочет, то ли не слышит, что я в спину ему дышу, то ли заплутал в дебрях разума, задумавшись о чем-то.

Я юркаю в ванную, избавляюсь от слоев одежды и с чувством, будто скинула с себя несколько килограммов, встаю под мягкие струи теплой воды. Минут через десять-пятнадцать сдергиваю с крючка махровое полотенце, оборачиваюсь в него и чищу зубы. Двигаясь на автопилоте, захожу в спальню, быстро провожу взором по заправленной кровати и достаю из шкафа черные брюки-палаццо с черным оверсайс-свитером крупной вязки. Затем вспоминаю, что, вообще-то, приезжала сюда за вещами.

За чемоданом придется возвращаться в прихожую, но в дверях я натыкаюсь на Матвея. Видок у него не первой свежести. О бессонной ночи свидетельствуют темные круги под глазами и утомленный, полусонный взгляд.

— Поговорим? — с проблеском надежды в голосе предлагает муж.

— О чем?

Отпустив громкий вздох, Матвей подпирает плечом дверной косяк и скрещивает на груди руки.

— О том, что ждет нас в будущем.

Я выразительно поднимаю бровь.

— Нас? Нет больше никаких нас, — растираю пальцами складочки над переносицей.

— Не верю, — отрезает Матвей. — Варь, не руби сгоряча. Я не хочу расставаться. Даже на время. И тем более разводиться. Я тебя люблю.

Вяло мотаю чуть опущенной головой.

— Разве я горячусь? — намеренно пропускаю его дальнейшую исповедь.

— Нет, — тихо молвит муж. — Хотя я был бы этому рад. Все лучше, чем твоя отстраненность.

— Метелин, ты с меня еще эмоций требуешь? — с натянутой ухмылкой бросаю на него холодный взгляд.

— Хватит по фамилии ко мне обращаться, будто мы чужие, — напяливает на себя болезненную гримасу, словно я его по лицу ножом полоснула.

— Как хочу, так и буду обращаться.

Матвей расплетает руки, оставляя их висеть вдоль туловища, и клацает зубами.

— Я не дам тебе уйти.

Какой бред.

— За меня собираешься поработать?

— Возьми отгул. Я тоже. Нам нужно побыть наедине друг с другом, не отдаляться.

— Что-нибудь еще угодно вашей светлости? — ехидничаю я. — Поздно ты спохватился. Раньше надо было думать. Как минимум несколькими днями ранее позаботиться о том, чтобы не порочить память Ксюши возней с нагулянным ребенком.

Режу Матвея безжалостно, без наркоза, распарывая хирургическим скальпелем саднящие раны. Даже та частичка меня, которая согласна любить его беззаветно при любых обстоятельствах, покорно смолкает. Бесстрастность уступает место сокровенной, ядовитой обиде, разъедающей фундамент многолетних близких отношений щелочью.