Артем думает, что ей нравится.

В школе — ад, дома не лучше. К Метелиным путь заказан, потому что Илья не хочет, чтобы Артем торчал с Ксюшей в ее комнате, чтобы разговаривал с ней в его — Ильи — отсутствие. Они, конечно, не воспринимают угрозы расправы за непослушание всерьез, пока однажды вечером Артем не сталкивается с Яшиным, выходя из Ксюшиного дома.

Артему недостаточно замедлить шаг и попытаться избежать конфликта цивилизованным способом. Илья явился с друзьями и всем своим видом иллюстрирует намерение показать перед ними силу, грубо оттаскивая мальчишку Литвинова за угол к мусорным бакам и вдавливая его лицом в холодный асфальт со словами: «Знай свое место. Еще раз увижу, что ты ошиваешься рядом с моей девчонкой, уничтожу. Поскули, собака, если уяснил». Артем, сжав зубы, не издает ни звука. После нескольких пинков по ребрам стон-таки срывается с его полураскрытых уст.

Они уходят, их лающий смех прокатывается раскатистым эхом по двору многоквартирной постройки. Артем поднимается и на подкашивающихся ногах плетется к своему дому, отрывисто хватая ртом воздух. Больно, но терпимо.

С порога на него налетает мать, оглушая чередой вопросов. Если произнесет вслух, что его позорно побили, от практически растоптанной самооценки не останется мокрого следа. Нужно лишь добраться до своей комнаты, не отреагировав на беспокойную мать, и пережить эту ночь. Хотя толикой своего естества Артем испытывает дурацкую радость, что в принципе заметен ей. Из чего можно заключить, для этого нужно быть побитым, либо забивать на школу. Лицемерие во всей красе. Почему ей и другим позволено без угрызений совести обесценивать хорошее, но только не ему? Разве он чем-то лучше или хуже всех остальных?

У Артема в арсенале достаточно времени, чтобы обдумать и решить, испугался ли он расправы над собой? К утру среды он безоговорочно убежден: Ксюша стоит того, чтобы за нее умереть. Она единственная, за кого бы он отдал свою жизнь.

Нельзя оставлять все так… Нужно попытаться вразумить ее порвать с придурком Яшиным. Зря не вмешивался раньше. Идиот. Трус. Трус и идиот.

Артем подготовился (насколько это возможно в течение нескольких часов перед началом утренних занятий в школе) к тому, что Ксюша встретит его настоятельную просьбу со скептическим неодобрением. И он долго мнется, не зная, с каких слов начать разговор. Ксюша наверняка заставит его привести аргументы против, и того, что Яшин просто-напросто наглый отвратительный тип, может оказаться недостаточно.

Почему еще? Потому что они элементарно совместимы друг с другом больше чем на сто процентов. Потому что у Артема примитивно спирает дыхание при виде своей подруги детства. Потому что порой ему крайне тяжело заставить себя НЕ думать о ней. Потому что он стал желать большего. С ней. Он насчитывает как минимум сотню «потому что» к моменту, когда выхватывает ее стройную фигурку на удивление сосредоточенным после бессонной ночи взглядом.

Ксюша, обратив внимание на фиолетово-синюю припухлость на скуле Артема, бросается к нему со всех ног.

— ЧТО С ТОБОЙ СТРЯСЛОСЬ?! — бурные эмоции мгновенно подчиняют ее себе.

Дар речи покидает ее, когда на лице Литвинова ни с того ни с сего растекается довольная улыбка.

— Чему ты радуешься?! С синяком-то на лице! — возмущается на парнишку вполсилы.

Вместо развернутого объяснения, которое ей жизненно необходимо услышать, Артем щипает девочку за кончик носа.

— Ай!

Почему, будучи избитым накануне Ксюшиным парнем, он радуется, глядя на нее сейчас?

Потому что любит.

Потому что с радостью проторчит в больнице полжизни, восстанавливаясь от побоев, за возможность подольше побыть с ней и погреться в теплее ее улыбки.

Потому что ничего лучше, чище и светлее, он никогда и ни с кем больше не испытает.

За две недели до…

Нужно сказать ей три слова.

«Я тебя люблю».

Сказать утром, перед лабораторной по химии и двумя контрольными: по геометрии и алгебре? Прежде, чем они подойдут к школе. Дотронуться до рукава Ксюшиного темного приталенного пиджака и слегка дернуть, жестом попросив прервать увлекательный рассказ о том, как во сне она удирала от полчищ гнилых мертвяков, потому что на ночь насмотрелась ужастиков. Вот если бы папа составил ей компанию в киномарафоне, то кошмары бы ее не беспокоили, но это уже совсем другая история.

Бездумная болтовня о приснившихся зомби очень спасает ее от необходимости вспоминать сцену расставания с Ильей, случившуюся накануне вечером. Как только Ксюше удалось выудить из Артема подробности того, что на самом деле не лестничный пролет организовал ему эту феерию красок на лице, а ее парень, она бескомпромиссно заявила обидчику своего незаменимого человека о намерении расстаться. Еще никто об этом не знает, оттого Ксюша невольно замедляет шаг, стараясь отсрочить появление в стенах школы. Ребята будут спрашивать, что да как, а ей совсем не хочется возвращаться к этой теме вновь.

Нетрудно было догадаться, что внезапно поднятая Артемом тема о сомнительных нравственных качествах Ильи, и то, что он побит и скрывает правду об этом, связаны между собой настолько незамысловато, что Ксюша постыдилась, почему не раскусила мальчиков по щелчку пальцев. Она дала себе время хорошенько подумать, но, честно говоря, все возникающие в защиту Ильи аргументы разбивались вдребезги о монументальную истину: Артем ей близок, как никто. Он бы ни за что не подверг другого человека грязной клевете из вредной прихоти.

Поэтому она позвонила Илье, договорилась о встрече в ее любимой кофейне-кондитерской, где всегда полно народу, особенно после семи вечера. Там они встретились. Ксюша заготовила небольшую речь, однако к использованию заученных слов не прибегла. Не возникло нужды. Илья воспринял решение девушки в штыки, зачем-то смахнул с их столика ее чашку со сладким рафом на миндальном молоке. Культурно расстаться не получилось, а она старалась.

Какие же нелепые — эти первые отношения.

Ксюша не плакала. Наоборот, выдохнула с некоторым облегчением, как это делает ее мама, возвращаясь с работы домой, когда снимает туфли на каблуке и касается пятками пола. Облегчение от избавления. Конечно, степень влияния этого чувства отличается, чем от ношения неудобной, но придающей презентабельности виду обуви. На ней сказывается крайне странно: она не может заставить себя прекратить трещать о зомби, заполняя не только свое мыслительное пространство этой белибердой, но и забивая голову Артема. Обычно у него получается вклиниваться в быстрые паузы, которые Ксюша берет, потому что не способна растягивать воздух из легких на долгие-долгие часы, тем самым продлевая болтовню; сейчас он ниже травы, тише воды. Держится рядом, по наитию шагая с ней нога в ногу, и в целом ведет себя отстраненно. Что ж, ему требуется все существующее и несуществующее мужество, чтобы не стать рупором внутреннего голоса, орущего «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ, КСЮША». Все-таки неподходящее для судьбоносного признания время и место. Если она завалит контрольные из-за потерянности, ответственность ляжет на его плечи.

Артем немного подождет.

Или нет?

К середине учебного дня от уверенности в завтрашнем дне остаются жалкие ошметки.

Сквозь забившую уши воду просачивается звонок, и мужской туалет на третьем этаже школы стремительно пустеет от зевак. Одному Литвинову не хватает никаких сил — ни моральных, ни физических — чтобы отлипнуть от хлипкой стенки кабинки и пойти в класс английского языка. С длинных передних прядей ручейками стекает ледяная вода. Несколько секунд назад (скорее всего, счет идет уже на минуты) его схватили под подмышки, втиснули сюда и, перевернув вниз головой, окунули в грязный унитаз. От растерянности Артем не успел задержать дыхание и чуть не захлебнулся. Звонок на урок спас. Так бы, может, и сдох, наглотавшись нечистот.