Все по кругу.

Ранний подъем. Ледяной душ. Яичница с кофе. Работа. Три раза в неделю, по вечерам, сижу с дочкой, чтобы Марго могла навещать мать, лечащуюся в условиях психиатрического стационара с депрессивной псевдодеменцией. Я предлагал Марго денежную помощь, но она отказалась, попросив лишь чаще видеться с Юлей, чтобы та не оставалась без присмотра в ее отсутствие.

Про почту вспоминаю в пятницу перед уходом с работы. Невнимательно и быстро перебираю конверты, собираясь отложить их вновь, поскольку не обнаруживаю ничего требующего моего срочного вмешательства. Но предпоследний настораживает матовой черной оберткой.

Я откладываю другие конверты, еще раз оглядев темную плотную бумагу с двух сторон. Никак не подписано. Странно. Распечатав, забираюсь поглубже и вынимаю маленькую флешку.

— Что за приколы… — фыркаю я, намереваясь отправить накопитель памяти в мусорное ведро, однако что-то останавливает меня.

Ладно. Поглядим, что там.

Включаю компьютер и, дождавшись загрузки системы, вставляю флешку в разъем. На экране появляется папка с единственным вложением формата mp4. Клацаю на видеофайл правой кнопкой мышки. Всплывает черное окно. Затемнение исчезает на десятой секунде, к наступлению которой я практически утратил терпение. Резкое переключение кадра сопровождается моим непроизвольным вздрагиванием.

На видео — Артем, глядящий строго перед собой.

Я рывком отстраняюсь от экрана, на хриплом выдохе вдавливаясь спиной в кожаное кресло и во все глаза пялясь на статичное изображение того, кто лишил меня дочери. Не шевелюсь… Хотел бы дотянуться до компьютерной мышки, чтобы закрыть видеоплеер, выдернуть из розетки кабель питания, обесточив систему. Уйти. Убежать. Подальше от образа, пустившего ядовитые корни в ядро моего разума.

Проглядывающийся через длинную, слегка спутанную темную челку взгляд исподлобья вытаскивает наружу самые мрачные эмоции. Царящий в просторном кабинете полумрак сменяется беспросветной чернотой, и кроме компьютерного экрана в поле моего зрения ничего не остается. Тьма, засосав в себя пространство, подкрадывается слишком близко к моей душе.

— «Привет с того света», — начинает говорить Артем. Монотонно, с толикой иронии.

Мое сердце турманом летит в бездну. Я уповал на то, что три года стерли из памяти хотя бы звук этого проклятого голоса. Нет.

— «Как поживаете?».

Я задаюсь встречным вопросом: к кому он обращается? Для кого записал это видео?

— «Что, не понимаете, почему запись попала к вам спустя кучу времени?», — холодная улыбка вскользь трогает юное, безразличное лицо. — «Интересно, да?» — приближаясь к камере, дразнит пацан. Я стискиваю кулаки. Чаша моего терпения трещит по швам и вот-вот взорвется. — «Все просто», — Артем разводит руками. — «Видео там, где и должно быть: у вас, дядя Матвей, в конце марта 2024 года, когда мне исполнилось бы девятнадцать. Почему именно этот день? В начале сентября нам в школе поручили сделать что-то типа капсулы времени с обращением к себе из будущего. Я хотел забить на эту фигню, затем передумал. Все-таки мне есть, что сказать. Только не себе, а вам. Итак, сегодня 20 сентября 2020 года. Через три дня я собираюсь покончить со всем. Спойлер», — Артем усмехается, — «девятнадцать мне не исполнится».

Я тянусь к клавиатуре и жму на пробел. В воздухе сгущается бездыханная тишина. Сердце исступленно, отбивая громогласные удары, врезается в грудную клетку. В ушах концентрируется странный гул, будто волны глухо бьются о берег в самый разгар бури. Взгляд теряет фокус, картинка перед глазами мутнеет, словно замыленная едва просвечивающим туманом. Тело отключается от внешнего мира, становясь вместилищем для оглушительного и давящего оцепенения. И дышать так больно — воздух точно состоит из микроскопических осколков стекла. Только жужжание звуков, доносящихся с улицы, нитью удерживает в реальности.

Почему я?

— «Но это не важно. То есть, моя смерть. Я ведь не за тем к вам обращаюсь, чтобы плакаться в жилетку, пробуя объяснить причины, которые сыграли для меня не в пользу жизни. Зачем переливать из пустого в порожнее? Мне больше не нужна ничья помощь», — продолжает рассуждать Артем, после того как я отключаю паузу, так и не сумев преодолеть ступор. — «В конце послания я должен вам кое-что сказать, поэтому советую досмотреть. Хотя, наверное, это уже не будет иметь значения, поскольку меня, когда вы получите видео, уже не будет в живых. Надеюсь, двадцать четвертого сентября все пойдет по плану…».

Я вновь не выдерживаю, вскакиваю на ноги и отталкиваю кресло. Оно с грохотом ударяется о стену. Я иду к окну, распахиваю створки, впуская в душное помещение потоки вечернего ветра, желая немного остудить накалившуюся атмосферу. С жадностью вбираю в грудь воздух, пока голову не начинает кружить. Холоду с улицы не добраться до испепеляющей ярости, разгоняющей по жилам кровь.

Надеялся он, что все пойдет по плану…

Надеялся, что оставит смертельную пулю в теле моей девочки.

Почему я должен слушать этого маленького садиста?!

Я возвращаюсь к рабочему столу, возношу кисть над клавиатурой, раздумывая, на какую клавишу надавить. Дрожащие пальцы стискиваю в кулак, и с разъедающим, словно серная кислота, разочарованием принимая поражение, все же возобновляю воспроизведение.

— «Мать тут на днях выпалила, что Рита и вы… Ну вы поняли», — Артем взъерошивает черные волосы на затылке, отводя потухший взгляд от камеры. Выдерживает паузу, сверля глазами пространство своей комнаты, не попавшее в кадр, и со вздохом расслабляет плечи, худоба которых скрыта за безразмерной черной толстовкой. — «Дураку ясно, что ваша семья ни о чем не подозревает. Было бы правильно с моей стороны рассказать Ксюше, но поскольку я умру, а ей еще жить да жить с осознанием, что ее любимый папуля заделал ребенка от моей старшей сестры, то решил унести вашу тайну с собой в могилу. Я это сделаю», — с безапелляционной твердостью проговаривает пацан, вонзаясь в меня (камеру) не по-детски суровым взором. — «И вы старайтесь, чтобы правда не разбила ей сердце. Слышите? В лепешку разбивайтесь, чтобы быть для нее лучшим во всем мире. Достаточно того, что она будет оплакивать меня и, возможно, ненавидеть за то, что я устрою. Не допускайте, чтобы ей приходилось страдать из-за распада семьи, которую она обожает. За молчание отплатите мне тем, чтобы Ксюша как можно меньше плакала. Меня не будет рядом, поэтому у нее остаетесь только вы. Не сводите с нее глаз. Оберегайте от всяких придурков вроде Яшина…», — Артем гневно клацает зубами. — «И Юлю не бросайте. Может, у вас не получается быть для моей племяшки таким же отцом, как для Ксюши, но продолжайте присутствовать в ее жизни, ладно? Просто будьте. Хотя это, должно быть, звучит лицемерно и дико из моих уст? Что ж, я собираюсь прикончить двоих человек, включая себя. Для меня больше не существует правильного или неправильного. Есть то, с чем приходится мириться… или нет. Что еще сказать?» — мальчик отклоняется назад, откидываясь на вращающееся компьютерное кресло. Блеклая, еле заметная улыбка преображает его ничего не выражающее лицо неглубокой ямочкой на щеке. — «Наверное, вам не следует говорить Ксюше об этом видео. Не хочу тревожить ее воспоминания обо мне. Думаю, она сейчас разрывается на части от хлопот, готовясь к поступлению в пражскую академию искусств, как и мечтала. И рядом с ней не ошиваются всякие уроды», — пятнадцатилетний сын Лены и Андрея кривится в пренебрежительной гримасе. — «Перейду к заключительной части послания», — он подается вперед и вновь вперяет в меня взгляд, выворачивающим наизнанку своей прямотой. — «Я для себя выделил две категории людей и две категории ошибок. Глупые люди и жестокие. Глупые ошибки и умышленные. Вы не жестокий человек, который, как мне кажется, не способен на умышленные проступки. Поэтому я вас прощаю».