— Дай посмотрю.

Ксюша трясет головой, глядя на него из-под пушистых длинных ресниц, покрытых инеем. На секунду у него перехватывает дыхание. В голубой куртке и с длинными волнистыми локонами, ниспадающими с плеч, румяными щеками и огромными светлыми глазами она точь-в-точь как снегурка.

— Сломал, не сомневайся, — несчастно лепечет она, пряча за варежками лукавую улыбку.

Артем делает шаг вперед, оборачивает пальцы вокруг ее кистей и убирает от лица.

— Нравится издеваться надо мной? — он клацает зубами на выдохе.

Ксюша оторопело вертит крутит головой влево-вправо.

— Я же пошутила…

— Больше так не делай. Больше не шути со мной.

Прежде она без труда подбирала слова даже в те моменты, когда это казалось невозможным. Между ними не существовало барьеров; ни эмоциональных, ни словесных и отчасти физических. Они были близки духовно, словно неназванные единоутробные близнецы. Ксюша всецело чувствовала то, что чувствовал Артем, и наоборот; они подражали друг другу во всем, договаривали друг за другом фразы и даже вели зрительные диалоги. Этого всегда хватало, и плевать, что остальной мир их не понимал, включая родителей.

Сейчас ей не подобрать нужных слов. Она оцепенело смотрит в холодные и пустые глаза лучшего друга, гадая, в какой момент из них ушла теплота и доброта. Конечно, случалось, что Артем психовал и расстраивался из-за чего-нибудь, но на нее это никогда не распространялось. Их связь неприкосновенна для разногласий, ссор и вражды.

— Извини, — тихонько роняет девочка, дрожа от внезапного озноба.

Они по-прежнему стоят в шаге друг от друга, однако Ксюше чудится, что их отшвырнуло на разные континенты. Что плохого она сделала или не то сказала? Почему Артем раздражился? Слишком много трепалась о платье? Конечно, мальчишкам неинтересно о таком слушать. Но Артем — другой. Теперь она его бесит?

— Пошли, — командует Литвинов, разворачивается и не смотрит на подругу до тех пор, пока они не встают под козырьком ее подъезда, и настает время прощаться. Обычно он провожает Ксюшу до входных дверей, а еще чаще — юркает в квартиру следом, и они торчат в ее комнате до позднего вечера, совершая шустрые вылазки на кухню, чтобы родители Ксюши их не подловили и не замучили вниманием.

— Пока, — неуверенно произносит Ксюша.

— Пока, — сухо отвечает Артем, отворачивается и шагает прочь.

Да ладно! Просто уйдет и… все на этом?!

Она переминается на месте, собираясь с духом, чтобы потребовать объяснений, какая муха его укусила.

— А ну стоять, Литвинов!

С чувством облегчения оборачиваясь на взыскательный тон Ксюши, Артем с непроизносимым ужасом округляет рот и переводит взор на край козырька, от которого отламывается сосулька. Звуки предупреждения застревают поперек горла.

Отбросив в сторону панику, он бежит к ней и сбивает с ног. Они вялятся на подъездную лестницу. Из Ксюши вырывается булькающий хрип, и после удара спиной о скользкие ступени все ее тело немеет. Артем, распластавшись на ней, вдруг морщится и сцеживает болезненное шипение. Затем смолкает; его лицо расслабляется, веки наливаются свинцом.

Сама не ведая, почему, но она обращает взгляд к облакам, плывущим по небу, и время от времени пробивающемуся сквозь них солнцу, озаряющему землю бледным светом. Артем придавливает ее к ступеням своим телом и не двигается, а к Ксюше плавно возвращается двигательная способность.

— Эй, встанешь, может? — сбивчивым полушепотом обращается к нему.

Никакой реакции не следует.

Чего он вдруг налетел на нее ураганом?

— Артем?

От понимания, что он без сознания, к ее горлу подступает тошнотворный ком.

— Артем, ты чего? — она судорожно, но аккуратно, трясет его за плечи. — Не пугай меня, слышишь?! — паника в высоком девичьем голосе, срывающемся на хрипы, нарастает крещендо.

Почему он не отзывается?!

Мстит за то, что она соврала про сломанный нос? Это несоразмерно жестокая «ответка»!

Из-под его шапки тонкой кривой струйкой вытекает нечто алое, глянцевое и густое. Психика защищается предположением, что это заранее подготовленная краска, однако, когда на Ксюшу падает первая капля крови Артема, разум больше не находит отговорок.

Он пострадал.

Он истекает кровью.

Он защитил ее.

Он не сделал бы этого, если бы злился… или не любил.

Семь месяцев спустя, 24 сентября 2020 год, 10.23

— Не делай этого, — Ксюша фокусирует взгляд на оружии, затем вперяется в лицо того, в чьей ладони оно находится, в сотый раз спрашивая себя, не снится ли ей кошмар?

— Уйди с дороги, — гневно выдавливает Артем, крепче обхватывая черный металлический ствол. — Я не хочу тебе вредить.

— Ты никому не навредишь.

— Уйди.

Ксюша смотрит на дуло и приказывает себе не бояться Артема. Сейчас не время переваривать то, что он поднял на уши школу, совершив несколько выстрелов в воздух. Ее лучший друг напуган возможно даже больше, чем она и все остальные. Он загнал себя в ловушку и мечется в отчаянии, потому что не представляет, как из нее выбраться. Похоже, он даже не думал над путями отступления.

Ему нужно помочь, успокоить и заверить, что рядом с ней он в безопасности, пусть в последние недели между ними все было не так гладко, как прежде.

— Опусти пистолет, — сморгнув слезу, вкрадчиво просит его Ксюша. — Давай сбежим. Только ты и я. Не важно куда. Не нужно… — убивать, ломать свою судьбу. Дурак. ДУРАК ДУРАК ДУРАК!

Ровно секунда — столько Артему требуется, чтобы подумать над ее предложением и сместить дуло левее.

Поздно.

Он запрыгнул на поезд, несущийся прямиком в преисподнюю; он заперт в нем; он сам себя загнал в него и замуровал, чтобы никто и ничто его не остановило.

Уже слишком поздно.

— В далеком королевстве жила-были девочка по имени Элиза. Она была доброй и отзывчивой, помогала матушке торговать фруктами, травами и присматривала за обездоленными животными. Однако безмятежному детству наступил конец, когда ее отца сразил неизвестный недуг.

— Мам, что значит безмятежный?

— Спокойный.

Юля кивает, усвоив новое слово.

— Ничто ему не помогало, а лекари только разводили руками…

— Даже уколы? — моя маленькая принцесса удивленно вскидывает темные бровки.

— Судя по всему, — я грустно поджимаю губы и протягиваю к ее очаровательному личику пальцы, заправляя за уши длинные прядки.

— Значит, ему нужна операция, — Юля сладко зевает. — Как мне.

— Давай это узнаем, — подмигиваю малышке и возвращаюсь к чтению сказки.

Она осиливает пару глав и засыпает, однако вскоре вырывается из дремоты, чтобы сказать: «Если папуля приедет, разбуди меня». Но он точно не появится в больнице до утра. Да и не факт, что утром заглянет. Завидую, с каким умиротворением дочка сопит тихонечко в подушку, прижавшись к моему боку, а я сверлю немигающим взором потолок палаты, переигрывая в голове сценарий телефонного разговора с Матвеем.

Зря я позвонила. Надо было написать. Как обычно. Но Юля канючила, не переставая. Из-за плохого самочувствия она была необыкновенно капризной.

А с какой дурацкой интонацией я начала разговор… и до какого идиотского бормотания скатилась, когда речь зашла о его жене. Я не в праве расстраиваться на вещи сами собой разумеющиеся вроде обязательств Матвея перед супругой. Минувшей ночью он ни на шаг не отходил от Юли, а мне и в голову не взбрело, как к его отсутствию дома отнеслась Варвара. Какую отговорку он для нее придумал? Что бы там ни было, для них это закончилось плохо, и потому мне не по себе.

И все-таки, как приятно было чувствовать поддержку в самом факте его присутствия. Пусть ненадолго, но мы объединились и в очередной раз продемонстрировали дочке, что не обязательно быть связанными узами брака или романтической любовью, чтобы она не сомневалась: дороже нее для нас нет никого.