На самом деле, ее худоба не похожа на болезненное следствие хронического переутомления.

Она поджимает рот, сигнализируя мне о том, что я перехожу черту.

— Лезу не в свое чертово дело? — слету угадывая настроение бывшей жены, натянуто усмехаюсь.

Варвара поднимает подбородок, безмолвно соглашаясь. Усмешка на моих губах превращается в однобокую тусклую улыбку.

— Я слышал, ты купила квартиру. Поздравляю…

«Ты там одна живешь, дорогая? Или с тем двухметровым домовенком Кузей?» — напрашиваются вопросы, но я вовремя прикусываю язык, чтобы не нарваться на справедливую оплеуху.

— А я слышала, ты уже какое-то время наводишь справки о том, что произошло с нашей дочерью, — Варя старается говорить сдержанно, однако под конец предложения в ее голосе сквозит страх. — Зачем?

Должно быть, ей проболталась мама Ксюшиной одноклассницы, с которой я общался пару месяцев назад.

— На то есть причина.

Варя морщит нос; туманное объяснение ее не устраивает. Я спешу добавить:

— Это не самое лучшее место для обсуждения подобной темы. Если хочешь, мы можем встретиться, и я обо всем тебе расскажу…

— Нет, — отвечает, не раздумывая. — Не хочу, — в емком словосочетании она контейнирует нежелание видеться со мной где-либо еще и вдаваться в подробности моего расследования. — Но я вот что тебе скажу, Матвей. Что бы ты ни задумал, прекращай. Оставь случившееся в покое. Не тревожь память нашей дочери.

— Если бы я мог, Варя… — на выдохе бормочу я, рукой растирая заднюю часть шеи. — Несколько месяцев назад я получил флешку с видео. Он, — выдавливаю сквозь зубы, не решаясь произнести вслух имя, — записал его незадолго до…

— Нет, — Варвара, не дав мне закончить, делает шаг назад, но отступать ей некуда. Она натыкается спиной на преграду в виде стены из черного каменного шпона и приваливается к ней. — Не продолжай, — шепчет, уставившись перед собой в пустоту. — Прошу, не продолжай. Я не хочу ничего знать.

Я осторожно приближаюсь к Варе. Она разрешает мне одно подбадривающее прикосновение к плечу.

— Прости.

Варя не готова к тому, чем я существую в последнее время. Понимаю. И уважаю ее право не быть вовлеченной в ад, который наша дочка не пережила. Только вот я не успокоюсь, пока не избавлюсь от лишающего сна чувства, будто что-то упускаю. Нечто важное, маячащее где-то рядом, но ускользающее от внимания.

— Чем бы ты ни занимался — уже ничего не вернет ее, — Варвара скорбно возводит к моему лицу наполненные слезами глаза. — Ничего, — повторяет приглушенно. — Поэтому все, что ты делаешь, бессмысленно.

— Каждый день ловлю себя на этой мысли. Тем не менее, свернуть с пути я тоже не могу, — порывисто признаюсь я под натиском одержимой получением ответов частицей души.

— Матвей, — Варя шатко отлепляется от стены и накрывает прохладной, миниатюрной рукой мою, покоящуюся на ее плече. Сжимает на секунду, перед тем как оторвать от себя. — Я вижу тебя насквозь. И просто вижу в твоих глазах ложную уверенность в том, будто поиск смыслов ведет тебя в верном направлении.

— Смыслов? — сглатываю я, переспрашивая.

— Для того, чтобы жить дальше, нужно не в прошлое смотреть.

Я громко соединяю зубы, стискивая их до скрежета.

— Хотя у тебя уже есть все необходимые смыслы для возможности без страха думать о будущем, — она убирает со своего плеча мою ладонь. — Пока ты цепляешься за прошлое, горе продолжит дышать тебе в спину, всюду следовать тенью, — бережно подобранные слова с почтением к пережитому она адресует не только мне. — Но, подозреваю, это не единственная причина. Думаю, отчасти ты себя наказываешь. Однако, как бы ты ни старался искать прощение ошибкам, оглядываясь назад, успехов не добьешься, пока не сменишь вектор.

Сгорбившись, я прислоняюсь к шероховатой стеновой панели из камня рядом с Варей.

— Судя по всему, ты свой сменила, — мой голос теряет звучность.

— Я в процессе.

— Полегчало?

— Полегчало.

Я коротко киваю и меняю позу, принявшись беспокойно растирать нижнюю челюсть. Варя никак не комментирует всплеск моей нервозности.

— Тот, с кем ты пришла сюда… — я затыкаюсь, внезапно теряясь перед завершением вопроса. Продолжение фразы сдавливают горло. Я тщетно пробую откашляться. Какой болван.

— Меньше всего я хочу обсуждать с тобой свою личную жизнь, Матвей. Даже не надейся на разговор по душам.

Я снова киваю.

Отбрит по заслугам.

Зуд любопытства усиливается, и чтобы как-то с ним справиться, мне необходима дистанция с Варей. Ледяной душ. И, возможно, немного виски.

— У меня к тебе просьба, — ловлю на себе неотступный взгляд бывшей жены.

— Что угодно.

— В следующий раз, когда мы где-нибудь пересечемся, не приближайся.

Ее обращение рождает у меня ощущение в животе, как от падения с баснословной высоты. Долгого. В никуда. Во тьме. Без страховки.

Потянув себя за воротник рубашки и ослабив узел галстука, я пораженчески качаю головой в третий раз и заставляю себя уйти первым.

В течение нескольких дней перед донацией Паше вводили препарат для стимулирования выхода гемопоэтических стволовых клеток из костного мозга в периферическую кровь. Затем ее, получив из вены, многократно прогоняли через специальный аппарат для афереза, автоматически отделяющего нужные клетки для трансплантации.

Донация в среднем длится несколько часов. В случае Паши процедура чуть затягивается, но переживать из-за скуки ему не приходится. Медсестры то и дело вьются возле него, развлекая своим вниманием. Я бы рада составить ему компанию, но мой график плотно забит. Паша иногда пишет мне смс-ки, делясь мнением о нашумевшем отечественном сериале, который я «проглотила» залпом пару месяцев назад и посоветовала ему посмотреть, таким образом скоротав время за изнуряющей своей длительностью процедурой.

«Так ты поклонница детективного жанра?» — интересуется он в сообщении, отправленном в 14.55, однако я прочитываю его где-то спустя час.

«С недавних пор» — пишу я. Рядом с моим сообщением тут же появляются две синие галочки.

Паша: «Я досмотрел. УХ-ТЫ. Держит в напряжении до самого конца. Спасибо за рекомендацию)»

Я: «Рада, что понравилось. Но, на мой взгляд, экранизация хоть и удалась, а с книгой все-таки не сравнится».

Паша: «Обязательно прочту»

Я: «Как самочувствие?»

Паша: «Отвечу, когда увидимся после процедуры»

После нескольких встреч за чашечкой кофе, прогулок по Москве и совместного посещения мероприятия, устроенного нашим общим, как выяснилось, знакомым я задалась логичным вопросом: а что дальше? Этот простой и одновременно всеобъемлющий вопрос лежал на самой поверхности, объединяя под собой другие, но не менее важные.

Один из них звучал так: «Прошло ли достаточно времени для того, чтобы начинать строить отношения с другим мужчиной?». На одной из сессий я задала его вслух психотерапевту и вместе с ответом получила новый повод копнуть в себя глубже, чтобы разобраться, откуда в моей голове взялись подобные рамки. Дело в личной готовности или неготовности впускать нового человека в свою жизнь, или меня беспокоило то, что подумают и скажут люди?

Выяснилось — второе.

Мы с психотерапевтом стали разбираться, как перефокусировать энергозатратное волнение, которое до некоторых пор казалось бесформенным и неощутимым, о роящихся в чужих мыслях мнения на себя и ТОЛЬКО на себя. Испытывать подобное переживание нормально, ведь каждый человек неотъемлем от гигантской социальной машины. Выбившись из механизма, он утрачивает ориентиры, которые существовали в его подкорке.

Смерть ребенка вышибает, размалывает до такого, что восстановление до прежнего состояния равносильно чуду. Я вернулась в социальную машину уже другой шестеренкой и была рада осознавать, что не утратила полезность, хотя она тоже, как и я, трансформировалась. Вопреки многочисленным внутренним переломам я нуждалась в том, чтобы и другие замечали мои старания не отличаться от них. Делать и думать так, как они. Не во всем, но отчасти. Что-то удавалось подчинить, а что-то необратимо, до основания, видоизменилось. Такой вот личностный раскол. Тиховейное сопротивление, отнимающее энергию и мутящее чувства, назревшие и готовые переродиться во что-то хорошее. Обнадеживающее.