— Давай, — ровно произношу я… но нахожусь на грани срыва.

Одна часть этого не хочет. Другой надоело оставаться в неведении.

Худая, русые волосы.

Под это описание можно подогнать треть Москвы.

— Сейчас отправлю! — с азартным энтузиазмом восклицает Люба и отключается.

Восемь лет назад, 31 декабря, вечер

— Леночка, здравствуй! — наспех вытерев руки о переброшенное через плечо кухонное полотенце, Варвара встречает свою лучшую подругу радушными объятиями. Женщины целуются в щеки, будто не виделись сто лет, а не три дня, и поздравляют друг друга с наступающим праздником. За Леной Литвиновой толпится ее семья: муж и двое детей, десятилетний сын и шестнадцатилетняя дочь. — Как добрались?

— Чуть не замело по дороге, — отшучивается Лена, привлекательная зеленоглазая шатенка тридцати четырех лет, в молодости выигрывавшая все университетские конкурсы красоты. Спустя всего через несколько месяцев горе от потери супруга преобразит ее до неузнаваемости, а Варя будет часто вспоминать о былой красоте своей давней приятельницы, с которой они многое делали вместе. Отдыхали, проводили время с детьми, болтали о своем о женском на кухне допоздна то у Вари, то у Лены. — Рит, не стой столбом и отвлекись от своего телефона хотя бы на пару минут.

— Угу, — безучастно мычит девочка-подросток, игнорируя просьбу матери. Так она взяла и послушалась, прервав на самом интересном месте обсуждение с подружками красивого парня, перешедшего в их класс.

— Андрей, помоги Артему раздеться, — раздает команды Лена, расстегивая длинную шубу.

— Не надо, — бурчит темноволосый мальчонка, резко выпрямляя спину, и морщится из-за стрельнувшей в загипсованную правую руку острой боли. — Я сам.

Сам полез на эту чертову горку, чтобы пацаны ссыклом не называли.

Андрей кивает ему и мягко передает решение сына своей жене.

— Он сам, Лена.

— Провозится до утра, — вздыхает Литвинова. — Ой, подарки! Андрей!

— Потом, потом, — по-доброму смеясь над суетливостью подруги, отмахивается Варя. — Проходите.

Из-за угла в конце коридора высовывается овечья голова.

— Бе-е-е! — с громким блеянием маленькая Ксюша несется со сверхзвуковой скоростью вперед и чуть не сшибает с ног маму.

— Ксюша! — восклицает Варя, хватаясь за подлетевший в воздух подол нарядного платья. — Не носись как угорелая!

— Бе-е-е! — отвечает ей дочка и врезается слету в Артема. Хватает обескураженного мальчика за плечи, приближается своей гигантской овечьей головой и повторяет: — БЕ-Е-Е!

— Ксюша! — Варя, густо краснея, одергивает своего шебутного ребенка. — Успокойся.

— Что у тебя на башке? — гогочет Артем, мигом забыв о ноющей боли и зуде в конечности. Какая же она странная.

— Не на башке, а на голове, — поправляет его Лена.

— Какие вы шумные, — хмурясь, комментирует Рита.

— Бе-е, — энергично кивает Ксюша.

Варя стаскивает с ее светловолосой головы дурацкую пластиковую голову животного, которую купил Матвей, потому что совершенно не умеет отказывать их дочери в не менее дурацких хотелках.

— Все, красавица, переключайся на человеческий язык.

Ксюша хитро улыбается.

— Бе-бе-бе.

А Варя совершенно не умеет искренне злиться на ее причудливое поведение и зашкаливающую активность. Ей становится не по себе, когда Ксюша затихает. Особенно страшно было, когда дочка ползала на четвереньках и стремилась изучить все опасности квартиры. Стоило отвернуться на минутку, как Ксюши след простывал. Она любила забираться на поверхности и испытывать на прочность мамины нервы, сваливаясь откуда-нибудь кубарем, а потом смеялась, будто потешаясь над перекошенным от ужаса лицом Вари.

Литвиновы оставляют верхние одежды в прихожей и проходят в гостиную, где накрыт праздничный стол. В прошлом году Новый Год встречали дома у Лены и Андрея. Последние два дня Варвара отходила от плиты только для того, чтобы сбегать в магазин и докупить недостающие продукты. Если бы не домочадцы, втихую уплетающие вкусняшки, пока она не видит, подготовление к главному ужину уходящего года заняло бы гораздо меньше времени.

— Чем-нибудь помочь? — интересуется Лена, закатывая рукава красивой атласной блузки.

Варя ласково улыбается ей.

— Садись. Отдыхай.

Разворачиваясь, чтобы отправиться на кухню, Метелина прирастает к месту, едва не шагнув под ноги пробегающим мимо детям.

— Куда вы? — спрашивает Варя дочку.

— На рок-концерт, — отвечает Ксюша, затаскивая Артема в свою комнату, и хлопает дверью.

Какой еще рок-концерт?

Только Варвара успевает подумать об этом, как слух, словно пенопластом по стеклу, режет фальшивый аккорд электрической гитары. Она съеживается от Ксюшиной игры, но держит замечание играть тише при себе. Пусть развлекается.

Чудная.

Любимая.

Самая-самая удивительная девочка на планете. Быть ее мамой никогда не наскучивает.

Варя надеется, что Ксюша не изменится, когда повзрослеет. Успокоится, конечно, но пусть в ней никогда не угасает эта искра, заряжающая позитивом окружающих.

Вскоре с работы возвращается Матвей и, чмокнув жену в губы, утаскивает Андрея на балкон, где они долго и весело о чем-то переговариваются. Варя была бы не прочь, если бы подобная атмосфера царила круглогодично. И пускай ради этого пришлось бы торчать у плиты сутками напролет, воевать за последнюю баночку оливок с какой-нибудь вредной покупательницей. Зато всегда царила бы столь уютная атмосфера в кругу самых близких, почти что родных людей.

Если бы все они, Литвиновы и Метелины, знали, что это их последний счастливый праздник… Тогда Литвиновы задержались бы еще ненадолго, тогда бы Рита не стала спорить с отцом о какой-то ерунде, после чего не разговаривала бы с ним две недели и после его смерти не корила бы себя за потраченное впустую время.

Только у Артема и Ксюши все было безупречно. Сперва они отрывались на импровизированном рок-концерте, затем таскали с общего стола вкусняшки, построили шалаш и рассказывали друг другу страшилки. Родители Артема и старшая сестра ушли, он остался с Ксюшей. Они считали количество салютов, которые видели из окна, и фантазировали о полете в космос.

Эта ночь запомнится им, как одна из лучших за всю жизнь.

В какой момент у меня отключилось предчувствие?

Иначе как объяснить то, что в день гибели Ксюши я ни о чем не подозревала? Не ощущала никаких тревожных вибраций, намекнувших бы на подобравшееся близко к порогу моего дома несчастье. Я была спокойна. Думала о какой-то ерунде. Нервничала из-за пустяков. Накануне вечером мы с Ксюшей сцепились из-за кофты. Я купила ей зеленый свитер, а она на меня наорала, якобы я стремилась сделать из нее уродку. Меня ее слова задели, но не рассердили. Мы разошлись по комнатам, а утром я в знак примирения напекла ей гору бельгийских вафель, которые готовить в последнее время разленилась, ссылаясь на нехватку времени. Я поняла, что мы достигли согласия, когда увидела на дочке поверх школьной формы зеленый свитер. Эта вещь была на ней, когда все случилось. Будучи обезумевшей мазохисткой, какое-то время ПОСЛЕ я не выбрасывала его, тщетно пытаясь вывести кровь. Ну вывела бы, а что дальше? Заштопала бы дыру от пули? Матвей тайком от меня выбросил свитер, после чего мы крупно поссорились. Но если бы он так не поступил, в конце концов, я бы с этой кофтой срослась, как со второй кожей.

Если бы предчувствие сработало, я была бы внимательнее, мягче. Я бы не выпускала дочь из объятий. Я бы говорила ей каждую секунду, как сильно люблю ее. Не отпустила бы в школу. Оградила бы от Артема, рискуя нашими с ней крепкими узами. Увезла бы на другой край света и не сводила бы с нее глаз.