Однако себе изменить я не в силах. А иногда было бы полезно засунуть поглубже в одно место эту «правильность». Гармония с собой важнее всего прочего. Раньше стремления к лучшему сводились к дочери, ее благополучию, и к нашей троице, как семье. Имелся предельно ясный смысл, и сейчас я понимаю, как легко было следовать ему. Жить вообще было просто. Потом остались мы с Матвеем; смысл утратил очертания, и жизненный навигатор вышел из строя. А теперь есть только я на выжженном поле, которое предстоит облагородить и взрастить на нем новый смысл. Так какая польза для меня в саморазрушении через злость? Я не хочу войны. Я хочу, чтобы мне стало легче.

Я хочу для себя благополучия.

— Это случилось только раз. Всего один раз, — понуро свесив голову, грудным тихим голосом произносит Матвей. — Я ее не люблю. Никогда не любил. Мне до конца жизни предстоит расплачиваться… — не договорив, издает отрывистый и хриплый смешок, после чего срывает с волос шапку и падает на колени. — Я ведь тебя потерял, — в свете от подъездного фонаря, падающего на его лицо, блестят не пророненные слезы, — гораздо раньше, чем умерла Ксюша. И столько лет пускал себе пыль в глаза… — защипывает пальцами переносицу, сжимает челюсти и с надрывным вздохом расслабляет. — Прости меня, Варюша. Надеюсь, когда-нибудь сможешь. Прости, что видишь меня таким… Пьяным ничтожеством.

Таким он и правда предстает передо мной впервые.

Мне нечем его наказывать. Он прекрасно справляется с этой задачей самостоятельно. Сам себе жертва и сам себе палач.

Я достаю из сумки телефон, чтобы вызвать Матвею такси. Уйти бы, но он вернется за руль. Смерти и увечий я ему, пьяному дураку, не желаю. Пусть разбирается со своей совестью без моего участия. Живой и невредимый.

Такси притормаживает рядом через обусловленные десять минут.

— Это за тобой, — обращаюсь к Матвею, кивая на белый седан.

Он вяло поднимается с колен, отряхивается от снега.

— Спасибо.

Поблагодарил ли он за такси, или за что-то другое, выяснять не хочется. Прослеживаю за тем, как его высокая фигура складывается пополам, неуклюже протискиваясь в салон автомобиля, и разворачиваюсь лицом к подъезду.

Три года назад, лето

«И чего она носится туда-сюда, будто в одно место ужаленная?» — с такой мыслью Артем поглядывает на свою лучшую подругу, громко напевающую мотивы хитов Майкла Джексона. Она промычала, не стесняясь фальшивить, почти что весь его альбом, выпущенный в девяносто первом году. Бубнит слова и перебирает содержимое внушительного гардероба, предварительно опустошив шкаф и вывалив все на кровать.

Его, между прочим, завалило ее шмотками… от которых ненавязчиво-сладко — вроде персиками — пахнет. Приятно. Поначалу он намеревался достучаться до Ксюши из-под тряпочного завала, но обнаружил, что в тени импровизированного укрытия ему вполне комфортно. А наблюдает он за Ксюшей через щелочку между небрежными слоями ее кофточек.

Сейчас она примеряет джинсовую юбку. Чересчур короткую, на его взгляд. Хотя многие девушки спокойно таскают мини, и его старшая сестра обожает носить подобное, а мать на нее за это бросается с клекотом. Ксюша вертляво прыгает перед зеркалом во весь рост и крутит головой, пытаясь оценить вид сзади. Ведет бедрами вправо, влево, рисуя настолько неуклюжую восьмерку, что Артема пробивает на слабый смех. Дурында.

— Чего ржешь, Литвинов? — краснеет Ксюша.

Артем лениво выбирается из-под ее шмоток и смахивает со лба отросшую челку.

— Странно выглядишь. Напялила какую-то нелепость с вышивкой.

— Разве странно? Мне нравится.

— Куда собираешься?

Ксюша сердито хмурится и цокает языком.

— Я же тебе говорила! Забыл опять?

— Извини, — ему искренне жаль. Жаль, что он порой не в силах контролировать поток мыслей, уносящий его прочь от реальности, Ксюши и ее фонтанирующей энергии, как правило пробивающей все препятствия между ними, невзирая на сложность их конструкций.

Она смягчается. Тут же. Артем заинтересовано выгибает бровь, наблюдая за проявляющимся на ее щеках румянце.

— Меня в кино пригласили, вообще-то. А ты забыл. Тц… — с очень мягким упреком напоминает ему Ксюша.

— Кто? — чувствуя себя настоящим дебилом, спрашивает Артем.

Кино. Короткая джинсовая юбка. Ее пунцовые щеки… Прежде он не видел ее столь робкой, смущенной и воодушевленной. Картина вырисовывается предельно ясная, тем не менее, он не прекращает тупить.

— Яшин из девятого «А», — отвечает Метелина, наматывая на указательный палец длинный светлый локон.

Артем застывает в одной позе и с огромным трудом заставляет себя моргнуть, чтобы избавиться от ощущения присутствия песка в глазах. Без толку. Делается лишь хуже: песок превращается в стекло. А самый крупный осколок пробивает грудину.

Свидание? Ее первое, между прочим.

Как он мог пропустить мимо ушей эту новость?

У Артема темнеет в глазах от мысли, что он упустил тот момент, когда Ксюша завязала общение с каким-то парнем. Сблизилась с ним настолько, что собирается пойти на свидание. Теперь он наконец-таки замечает ее горячую, на грани хмельной, радость, так и льющуюся через край, в то время как он гниет в своем биологически-функционирующем саркофаге.

Цветение. Увядание.

Он слетел с ее орбиты. Уже давно. Его затягивает в черную дыру, ей же эта участь не страшна. С каждым днем сияя ярче, она влечет к себе энергию, жизнь. Ему суждено быть поглощенным квазаром и стать с ним единым целым — гибелью, разрушением планет и галактик.

А ведь еще недавно они варились от жары, здесь, в этой комнате. И все было относительно безмятежно. Ксюша читала книгу, а голова Артема покоилась на ее ногах. Не было никакого Яшина из девятого «А». Не было матери, вторгнувшейся в комнату Артема без стука в самый пикантный момент, к которому он пришел через отвращение к себе и приобретенные желания с потребностями. Ущербность и унижение, которые ему довелось испытать, он бы охотно желал выдрать из памяти с корнем.

— Эй, не висни. Земля вызывает Артема-а-а!

Темноволосый парнишка медленно фокусирует взгляд на склонившейся над ним Ксюшей. Она щелкает пальцами перед его носом, и ему чудится, словно это происходит в замедленной съемке. Сердце набатом грохочет о ребра, сотрясая картину мира девятибалльным землетрясением.

Ей нравится другой. Этот Яшин. Кто он? Артем ворошит в памяти образы школьников, на которых обращал внимание, и приходит к осознанию, что посторонних лиц, задержавшихся в его воспоминаниях, совсем немного.

— Когда? — сипло выдавливает Артем.

— Что — когда?

— Когда в кино идете?

— Завтра, — не раздумывая, отвечает Ксюша.

— Вдвоем?

— Ну да, — на ее лице расплывается улыбка.

«Конечно, вдвоем, дебил, это же свидание» — Артем мысленно ругает себя за несообразительность, поднимаясь с пола и отряхиваясь от вещей Ксюши.

Они, наверное, поцелуются. Этот Яшин будет ее лапать. А она?.. Будет ли ей приятно? А что, если нет, но она не сможет за себя постоять? Если он ее принудит к чему-нибудь опасному? А родители ее в курсе?

— Слушай.

Артем опускает руки на плечи подруги, некрепко сжимая их, и впивается в ее оторопело-округленные глаза серьезным взором.

— Позвони мне, если что-нибудь пойдет не так.

Ксюша со смехом запрокидывает голову.

— Что может пойти не так? Илья нормальный. Не пьет, не курит, спортом занимается.

Данная ею характеристика постороннего человека, грозящего впутаться в их нерушимые прочные узы, обжигает Артема изнутри.

— Ты давно его знаешь? Откуда такая уверенность? — Литвинов демонстративно корчит гримасу.

— Ты чего завелся? — вздыхает Ксюша и ведет плечами, сбрасывая с них ладони лучшего друга. — Он же в нашей школе учится, — но под неотступно-сверлящим взглядом Артема решает сдаться. — Ладно. Обещаю, если что-то пойдет не так, я дам тебе знать.