Главврач тут как тут, словно день моего выхода из отпуска был обведен красным маркером в его календаре.

— Доброе утро, Геннадий Леонидович.

— Доброе утро, Варвара.

— Кофе будете?

— Не откажусь, — мужчина располагается на посетительском диванчике бледно-мятного цвета. — Хорошо выглядишь, — никуда без лести. Хотя все равно приятно. Я тоже себе сейчас больше нравлюсь. — Отпуск пошел на пользу. Глаза начали блестеть.

— Спасибо.

— Как отдохнула?

— Хорошо. Летала к отцу в Мурманск. Вот, в общем-то, и все.

— Как нынче на севере?

— Холодно… — я подыгрываю ему в создании видимости незатейливого разговора между коллегами и стремлении заполнить его «водой». Геннадий Леонидович продолжает интересоваться деталями моего отдыха, и я, наконец, понимаю, для чего. Меня анализируют. При дружеской беседе не сканируют каждое действие и предложение собеседника. А его чрезмерная внимательность к моей умеренной эмоциональности так и сквозит между слов. — Геннадий Леонидович, я в полном порядке, — вместо ответа на очередной вопрос резюмирую я, протягивая ему белую чашку на блюдце. Он принимает, шевеля губами: «Спасибо». — Мне лучше. Правда. Я сожалею, что вышла из себя на глазах у коллег и пациентов. А теперь, пожалуйста, скажите, могу ли я вернуться к работе? Или мне предусмотрено наказание?

— Никакого наказания не будет, — бормочет в чашку главврач и прикладывается губами к ее краю, громко отхлебывая терпкий напиток. — Отчитаюсь о твоем возвращении, побеседуешь с дисциплинарной комиссией. Скорее всего, обяжут посетить психиатра, но это ерунда. Главное, раскаивайся побольше и со всем соглашайся.

Я присаживаюсь рядом.

— Как мне вас отблагодарить, Геннадий Леонидович?

— Больше не попадай в подобного рода неприятности, Варвара. Вот лучшая плата.

В груди разливается тепло признательности.

— Спасибо большое.

Допиваем кофе в комфортном молчании. Перед уходом главврач оглашает новость:

— Ах-да, чуть не забыл сообщить тебе, что наши китайские партнеры объявили набор на участие в трехнедельной программе по обмену опытом в медицине. Не хочешь подать заявку? Обучение стартует в марте.

— Чунцинский онкологический институт? — при произнесении вслух названия учреждения, славящегося использованием новейшего оборудования и передовыми методами лечения в области онкологических заболеваний, я едва справляюсь с контролированием внутреннего трепета.

— Да, — проснувшаяся во мне ажитация вызывает у мужчины улыбку. — Трехнедельные семинары в исполнении ведущих специалистов в сочетании с культурной программой — ну разве не сказка для наших ушей? Незабываемые впечатления и ценный опыт гарантированы.

Звучит и правда волшебно.

То, что мне необходимо.

— Я подам, — с замиранием сердца произношу я на выдохе. — Подам заявку.

Непременно.

— Хорошо, — улыбнувшись шире, Геннадий Леонидович сгибает руку в локте и собирает пальцы в кулак. — Буду болеть за тебя.

Только он за кабинет, я мчусь к компьютеру, чтобы зайти на сайт института и изучить подробную информацию о программе. Плоховато перевожу с английского и намечаю себе новую цель — подтянуть язык. Я где-то сохраняла контакты преподавателя, под чьим чутким руководством за пару месяцев подготовилась к конференции для зарубежных коллег. Правда, давно это было — в прошлой жизни, можно сказать. Мозг тогда соображал на пять с плюсом.

День пролетает на одном дыхании. К своему несказанному облегчению я наблюдаю, что стационарные палаты с момента моего отъезда не опустели ни на одну детскую душу. Большое счастье знать, что некоторые готовятся к выписке. С таким воодушевлением они делятся планами о том, куда отправятся с родителями, освободившись из плена больничной стерильности! Сидела бы и слушала без конца об их грандиозных задумках.

Сегодня я много улыбаюсь, что под вечер щеки начинают немного побаливать. Забытая боль от радости. Забытая радость. С нею в сердце очень тепло, никакие морозы не страшны. С нею в сердце безопасно возвращаться домой. С нею в сердце чуть лучше проглядывается дальнейший жизненный путь. Знаю, что она не всегда будет подсвечивать и уберегать от густой тьмы, поджидающей на каждом шагу и беспрестанно дышащей в спину. Что ж, хотя бы сегодня.

Сегодня хороший день.

«Не откажешь мне во встрече? Пожалуйста. Если согласна, я буду ждать тебя…» — снова с незнакомого номера. Гадать не надо, чье сочинительство. Сообщение немедленно переносится в «удаленные». А совпадение с тем, в какой момент оно пришло на телефон — аккурат тогда, когда я вышагнула из-под козырька бизнес-центра после консультации с адвокатом — вызывает у меня усмешку. На всякий случай оглядываюсь по сторонам, но признаков присутствия Матвея вблизи не нахожу.

Он пишет на следующий день с той же просьбой, указывая тот же адрес. Снова удаляю.

Спустя несколько дней встречаю мужа у подъезда. Пробую пройти мимо, будто мы не знакомы, однако он проявляет настырность и тычет пышным букетом мне в лицо. Не слепая, увидела бы и без этого нарочитого жеста его желание очутиться в центре моего внимания.

— Убери это, — равнодушно комментирую я, со вздохом отворачиваясь от цветов. — И сам уберись, будь добр. За исключением, если ты приехал, чтобы забрать свои вещи.

Матвей, неестественно пошатываясь, топчется рядом и морщит лицо от подхватываемого порывами ветра снега.

— Я…

— Послушай, — разворачиваюсь к нему всем телом. — Я не вижу смысла выяснять отношения, потому что больше не о чем переживать. Ничего нет. И я, честно говоря, сбита с толку тем, что ты продолжаешь какие-то тщетные попытки помириться. Этого не произойдет. Я консультируюсь с адвокатом и тебе советую не затягивать с подготовкой к разводу. Нам… — я одергиваю себя, корректируя формулировку. — Мне и тебе надо решить вопрос с разделом имущества. Составь список вещей, которые ты намерен оставить у себя. Я сделаю так же. И, естественно, нужно решить вопрос с квартирой.

Матвей опускает обмякшие плечи, словно сдавшись незримому давлению.

— Мне нчего ненужо, — проглатывая некоторые звуки, осведомляет он.

Я задерживаю на нем безэмоциональный взгляд и ощущаю подымающееся волной стремление бежать. От него. От тьмы, которая обволакивает его плотной пеленой. Она — тьма — немая, но отчетливая. Во мне разрастается тяжесть от вида его сутулой позы и безрадостных глаз, неотрывно глядящих в мои с печалью.

Да он лыком еле вяжет. И в таком состоянии сел за руль? Боже…

— Я очень хтел увидеть тебя, Варя, — несчастно признается Матвей. — Прсто увидеть.

Будь во мне живы чувства к мужу, я бы клацнула зубами, стиснула кулаки и крикнула: «Эгоист!». Пустилась бы в обвинительную тираду и не заткнулась, пока не излила бы на него весь до последней капли первобытный гнев, плавящий нутро. Я бы плакала и эмоционально жестикулировала, откликаясь всем телом на чудовищную боль от предательства. Я бы элементарно не сумела заставить свой голос и свое нутро бороться с разрывающей на части обидой в нерушимом молчании.

Матвей рывком набирает в легкие воздух и как на духу, без запинок и вполне внятно, проговаривает:

— Я ни на что не претендую. Хочешь забрать квартиру? Без проблем. Забирай. Машину? Пожалуйста! — бурный всплеск руками заканчивается тем, что он отшвыривает букет назад. — Можешь все забрать, Варя. Это не имеет смысла. Без тебя…

Надо же, какое душераздирающее зрелище.

— Ты хоть представляешь, как жалко выглядит твоя попытка никому не сдавшейся щедростью заслужить баллы благосклонности? — осудительно качаю головой. — Не строй из себя мученика, Матвей. Давай расстанемся, как взрослые и цивилизованные люди. Я не нуждаюсь в подачках. И не хочу прослыть мымрой, отжавшей у мужа последние трусы, хотя, чего греха таить, периодически задумываюсь об этом. Как и том, заслуживаешь ли ты после того, что натворил, моей честности.