Юля вздохнула, задумавшись.

— Я не отказываюсь, но мне нужен как-то предлог, чтобы попасть на приём к княжне.

— Здесь я могу подсказать. Думаю, внучатая племянница Златовласы Игоревны, Мария Пожарская, согласится нам помочь. Она знает от Миши, что мы не убеждённые милитаристы. Как минимум выслушает.

Несколько секунд графиня Новгородская смотрела на князя, после чего кивнула.

— Хорошо, Владимир. Я попробую.

Петроград. Зимний Дворец

Февраль 1984 года

Магические бра давали ровный голубоватый свет с фиолетовым отливом. Большой зал в этом свете приобретал мистическую атмосферу. Фигуры в чёрных одеждах, замершие в почтении, подавляющая тишина, отблески магии на стенах и полу. Император на троне. Михаил Третий Романов восседал, не шевелясь, будто статуя самому себе. Живое олицетворение власти. По правую руку от него — цесаревич Алексей. Спокойный, отстранённый, безразличный к происходящему. По левую руку от императора другой его сын, Борис. Императрица стояла среди прочих, не удостоенная находиться рядом с императором, своим мужем, как фигура слишком незначительная.

Прочие Романовы, стоящие по обе стороны залы, были по большей части мужчины. Немногие женщины, подобно Анастасии, имели характер (с силой у Романовых проблем не было), чтобы отстаивать своё мнение и свой голос. Сама Анастасия стояла рядом со своим братом и смотрела в сторону трона ничего не выражающим взглядом, как и все Романовы в зале.

Император отмер, взгляд его, до этого направленный куда-то в неведомые никому дали, прошёлся по своим родственникам. Михаил редко говорил сам на публичных мероприятиях, редко говорил во время таких вот «семейных» совещаний. Сегодня был именно такой случай, и это не сулило ничего хорошего.

— Романовы всегда верны своему роду. Наша власть построена на нашем единстве, на нашей общей силе, — голос императора вибрировал потусторонней силой. — Каждый из вас отдаёт всего себя нашему общему делу, нашему величию. Наша власть, сотни лет нашего правления, наши победы и достижения, всё это исключительно заслуга самих Романовых.

Император говорил это не потому, что об этом кто-то не знал, а как напоминание. И как предупреждение.

— Однако порой некоторые начинают ставить свои интересы выше интересов рода, — промолвил император, заглядывая в глаза своим родственникам.

Анастасия прищурилась, и не она одна. Невысказанный вопрос «кто?» повис в воздухе.

— Наше единство нарушено. Стены нашей крепости дали трещину. Один из вас позволил себе наглость отойти от священных принципов нашего рода.

Блуждающий взгляд императора остановился. Анастасия поняла, что Михаил Третий смотрит практически на неё. Не на неё, но на кого-то рядом. Совсем близко.

— Виктор Николаевич, подойди. У меня есть к тебе несколько вопросов.

Анастасия бросила короткий взгляд на брата. Виктор не выказал удивления, только досаду. Он знал, в чём его обвинят. Знал! Он шагнул вперёд, когда ряды перед ним расступились. Виктор вышел в проход между рядами Романовых, развернулся к императору и преклонил колено, опустив голову и глядя в пол.

— Ваше Императорское Величество.

На Виктора смотрел император и его сыновья, а также некоторые Романовы, но большинство присутствовавших продолжила наблюдать за императором, игнорируя происходящее. Нечто подобное хоть и происходило нечасто, но случалось.

— Я недоволен, — произнёс Михаил Третий, рассматривая Виктора. — Ты задумал вести свою игру. Поставил свои цели, не касающиеся нужд нашего рода, в приоритет. Я мог бы тебя понять, будь ты простым подданным. Маленькая слабость, дозволенная обычным людям. Древние говорили: что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. В чём-то это правда. Но ты — Романов. С тебя другой спрос.

Алексей брезгливо улыбнулся. Он часто был брезглив.

— Твоя ошибка, Виктор, была замечена. Подданные недовольны. Это ерунда. Всё решается несколькими словами, сказанными нужным людям. Другому я бы простил такую ошибку. Но ты — Романов. Ты один из нас. А наша сила в нашем единстве. Если я позволю каждому делать, что ему вздумается — от нашей силы ничего не останется. Осознаёшь ли ты свою ошибку?

— Да, Ваше Императорское Величество, — не раздумывая, без паузы, ответил Виктор.

Император удовлетворённо кивнул.

— Хорошо, что ты всё осознаёшь. А теперь скажи мне, чего ты добивался?

Виктор поднял голову и посмотрел на Михаила Третьего.

— Власти. Я хотел большего, чем имел. Хотел возвыситься над своим положением. Я считаю, что более достоин занять трон, чем ваши сыновья.

Император приподнял бровь.

— Ты считаешь моих детей недостойными?

— Да! — Виктор криво улыбнулся и посмотрел на Алексея. — Один — легкомысленный, поверхностный дилетант, ни в чём не разбирающийся, зато мнящий себя пупом земли. А второй…

Виктор перевёл взгляд на Бориса, но Михаил его опередил:

— Довольно! — громко приказал император, внешне сохраняя спокойствие. — Дерзость тебе не поможет.

— Мне не нужна помощь. Я желаю лишь об одном, не увижу, как Алексей опозорится…

— Я сказал — довольно! — нахмурился Михаил. — Говори, с кем ты готовил заговор? Назови своих соратников!

Виктор отрицательно качнул головой.

— Я действовал один, самостоятельно, никому не доверяя. Вся вина лежит только на мне.

— Выгораживая других, ты не облегчишь свою участь. Если будешь молчать — жди самого сурового наказания.

На Виктора угроза не произвела впечатления.

— Я родился в этой проклятой семье, дядя. Это уже самое суровое наказание из возможных. Хуже, чем эта жизнь, не может быть ничего.

Император наклонил голову.

— Ты узнаешь. Игорь!

В зал вошёл высокий, широкоплечий мужчина. Высокий даже по меркам Романовых. Чёрный костюм напоминал смирительную рубашку, стягивая тело плотной тканью и жгутами кожи. Игорь подошёл к трону и посмотрел на императора. Михаил указал на Виктора.

— Казни его.

Игорь развернулся к своей жертве. Лицо, лишённое выражения, будто резиновая маска. Взгляд, лишённый осмысленности. Игорь мог показаться лишённым собственной воли бездушным инструментом, но это было не так.

— В порядке, законом предков установленном, по воле Его и по решению Его, прими суд Его и наказание Его. Отныне лишён ты защиты Рода, лишён оберегающей связи Рода, лишён права быть одним из Рода. Отныне один ты и в одиночестве погибнешь ты. Имя твоё, лик твой, магия твоя не принадлежат тебе боле. Отныне безымянный ты, безликий ты, безмолвный ты.

Рука Игоря окуталась чёрной вязкой слизью.

— Тебе не будет покоя. Наказанием твоим станет вечность в муках.

Виктор улыбнулся.

— Я подожду тебя там, ублюдок.

Одно резкое движение, и рука, покрытая чёрной слизью, с хлюпающим звуком метнулась в рот Виктора. Молодого мужчину выгнуло дугой, глаза его расширились. Горло жертвы вздулось, что-то хрустело внутри, кожа лопалась, из ноздрей, ушей и глаз начала сочиться чёрная слизь. Жертва на глазах лысела. На затылке Виктора начал расти бугор, под которым шевелилось нечто неестественное.

Игорь вырвал свою руку из деформированного рта и сделал шаг назад, с мрачным наслаждением наблюдая за процессом. Виктор захлёбывался слизью, ещё живой, он испытывал судороги в попытках сделать вдох. Тянул ослабшие руки к горлу, к лицу, но не мог. Руки его то и дело вздрагивали, с хрустом выгибались, складывались в самые немыслимые фигуры. Нарост на затылке оплавился, как от кислоты, и на пол полилась серая жидкая масса. То, что осталось от мозга.

Ткань брюк порвалась, высвобождая чёрные отростки, покрытые кровью. Виктор завалился набок, продолжая содрогаться. Брюки разорвались окончательно, открывая десятки щупалец. Чёрные, с фиолетовым отливом, покрытые слизью, щупальца шарили по полу, набухали, напрягаясь. Тело дёргалось. Как новорождённый, что учился ходить, тварь, занявшая тело, пыталась найти опору, принять вертикальное положение. Голова повернулась, открывая пустой череп, внутри которого росла пористая чёрная губка. С лица стекла кожа, челюсть отвалилась. Щупальцы, окончив барахтаться в слизи, крови и остатках мозгов, нашли опору, изломанное тело поднялось. Руки, теперь больше напоминающие плети, лишённые костей, столь гибкими они выглядели, больше не метались хаотично, а прижались к груди. Голова завалилась назад, из гротескно открытого рта выглянул мутный, зелёный глаз. Губка продолжила расти, выбралась из черепа и образовала воротник, начав ритмично сокращаться и расти, будто дышать. Сиплые звуки разносились при «вдохе» и «выдохе», по залу начал растекаться смрад. Существо влажно булькало и склизко хлюпало. Зелёный глаз вздрагивал, сосредотачиваясь то на одном зрителе, то на другом, а затем остановился на Игоре. Мужчина поднял руку. Существо вновь начало корчиться, меняется, закрываясь слизью. Щупальца извивались и свивались в два отростка, постепенно обращавшихся ногами. Пористая губка-воротник вжалась обратно. Слизь собралась на голове и зашевелилась, обращаясь чёрными нитями волос. Глаз закрылся, лицо накрыла чёрная пелена. Руки, ноги, тело и, наконец, лицо, пелена исчезла, оставив фигуру Виктора. Но уже не человека. Всё кончилось.