— Я боялась, что вас… Что вас… — подруга готова вот-вот заплакать, и я обнимаю ее крепче.

— Тише, всё хорошо, — я глажу ее по волосам, стараясь принять вертикальное положение. — Ты молодец.

Таля поднимает на меня удивленный взгляд.

— Я?

— Ты классно придумала отвлечь их шумом, — я вымученно улыбаюсь. — Боюсь, без этого всё закончилось бы для нас очень плохо.

— Да это просто шкаф упал, — сестра нервно хихикает. — Я не знала, что он такой ветхий, ну и решила на него опереться, — теперь мы смеемся вместе, и даже Костя, который слышал наш разговор, не может сдержаться. На мгновение кажется, будто всё хорошо.

К нашему «хорошо» прилагается два трупа плюс один живой, но нехороший человек почти без сознания, а еще одно мертвое — а может быть, и нет — тело лежит где-то между домом и машинами. Неизвестной остается причина, с какой именно целью нас выслеживали: причин полно, но вроде бы последние пару недель в бизнесе всё относительно стабильно: по крайней мере не настолько напряженно, чтобы ни с того ни с сего обстреливать нас троих.

Костя диктует мне номер людей, которые сотрут следы нашего побоища с лица земли, и мое удивление растет с геометрической прогрессии: трубку поднимает командир бригады клинеров, которые работали у нас в особняке. Надо же, даже для обычной уборки Ник взял стопроцентно проверенных людей.

Когда мы тащим выжившего преследователя к машине, я мысленно клянусь, что никогда больше не буду носить каблуки: очень уж неудобно получается, с таким-то досугом. Но это всё будет только завтра, а сейчас на Москву опускаются сумерки, а мы снова выдвигаемся в неизвестность.

Мы неслись по вечерней Москве, которая и в понедельник была такой же шумной, как на выходных. Я не имела ни малейшего понятия, куда мы едем, — могла лишь догадываться, — но скорее всего, к какому-нибудь знакомому врачу или семейным медикам. Тому бедолаге, который упорно поливал кровью салон и которого с обеих сторон придерживали мы с Талей, требовалась помощь: в конце концов, он еще нужен нам живым.

В машине снова играли песни Земфиры: после того, как я в начале месяца поставила сюда ее диск, он часто крутился на повторе. Под такую музыку очень хотелось смотреть в окно на проплывающий мимо город, и я отметила, что район был мне незнаком: по крайней мере, здесь я точно еще не была.

— Приехали, — невеселым голосом оповещает Костя.

Странно, я ведь думала, что нам нужен врач, но никакие врачи не сидят вечерами в высоких и красивых зданиях офисов.

— Ты уверен, что нам сюда? — уточняю я.

С болезненно-ехидной ухмылкой парень переводит взгляд со здания на меня и обратно.

— На все сто.

Кое-как мы дотаскиваем раненого наемника до автоматических дверей, которые заботливо пропускают нас внутрь, и я, сгибаясь под тяжестью его веса, уже готова попросту свалиться с ног, как кто-то забирает груз с моих плеч. Я соображаю достаточно хорошо, чтобы сразу же выпрямиться и поднять взгляд — до этого я смотрела почти только под ноги — и по-быстрому оценить обстановку.

Офисное здание встречало нас просторным светлым холлом в бежево-голубых тонах; на удивление, здесь еще вовсю кипела жизнь, хотя по моим представлениям часы должны были показывать не меньше семи вечера. Вдалеке виднелись лифты, но рассмотреть подробнее я не успела: всего через два метра от входа в здание расположился турникет, а сбоку от него — охранный пост. Именно один из охранников и пришел мне на помощь; краем глаза я заметила, что другой «принимает» раненого у Кости.

— Здравствуйте, Константин Леонидович, — приветствует тот, что ближе ко мне. — Как я могу к вам обращаться? — его тон нейтрально-вежлив, но в глазах пляшут искорки любопытства.

— Джина Александровна, — я всеми силами стараюсь показать дружелюбную улыбку.

— Снегирева, — на всякий случай поясняет словно выросшая из-под земли Таля. — Талина Романовна Власенко, ее сестра, — представляется она.

— Очень приятно, — охранник расплывается в улыбке. Другой смотрит на нас с недоверием, и это начинает меня раздражать, но практически сразу нас проводят дальше, какие-то люди подхватывают полумертвого наемника на носилки и уходят в неизвестном направлении, а Костя направляется к лифтам.

— Идем, — зовет он.

Нам ничего не остается, кроме как следовать за ним. Вокруг полно народу, и все они пялятся на нас — именно на меня и на Талю — как на восьмое чудо света. С Костей только здороваются, не выражая к нему такого запредельного интереса, хотя его наверняка здесь хорошо знают.

— Где мы? — спрашиваю я, как только двери лифта захлопываются, и мы остаемся в кабине втроем, без лишних глаз и ушей.

— В нашем офисе, — отвечает парень. Похоже, ситуация начинает его забавлять.

Мне хочется спросить, в каком из всех, но я вовремя понимаю: в том самом, где решаются самые важные вопросы и делаются самые важные дела. Странно, что я не додумалась сразу, что здесь и работают нужные медики. А может, просто не могла представить, что оказалась в том самом офисе, который так часто упоминался при мне, да еще с такими таинственными интонациями? Именно здесь «обитают» все, кто руководит по-настоящему серьезными — и совершенно нелегальными — делами. Мы в сердце семьи.

Мы поднимаемся на четырнадцатый этаж, о чем лифт, остановившись, оповещает нас механическим женским голосом. Снаружи глазам открывается квадратный коридор, из которого ведут несколько дверей — я не успеваю сосчитать, но кажется, их четыре — и Костя уверенно ведет нас во вторую слева, на которой написано его имя.

Не успеваем мы толком зайти внутрь, как к нам подлетает мужчина неопределенного возраста. Мне кажется, что он излишне суетится, рассыпаясь в приветствиях, и несколько раз случайно задевает меня или Талю локтем, даже не замечая этого.

Когда поток речей встречавшего нас человека иссяк — не без Костиного участия — парень наконец представляет:

— Это Кеша, мой секретарь.

Я стараюсь не думать о том, что имя известного мультяшного попугая как нельзя лучше подходит этому человеку.

— Может, лучше по имени и отчеству? — осторожно предлагаю я.

— Ни в коем случае! — восклицает Кеша, не переставая улыбаться. Господи, цирк-шапито на выезде.

Я уже собираюсь задать вопрос, почему, но Костя, прочитав это по моему лицу, отвечает еще до того, как я успеваю открыть рот:

— Задолбаешься произносить, — мычит он себе под нос, а затем, поняв, что просто так меня не убедить, вздыхает.

Секретарь сразу же приходит на помощь.

— Меня зовут Иннокентий Терентьевич, — с немного виноватым видом объясняет он. — Мне и правда удобнее, когда меня не называют так, — он улыбается. Я не могу с ним не согласиться: мне хватает и Дементия Кирилловича, при обращении к которому у меня каждый раз ломается язык.

Приняв мое молчание за согласие с доводами, Костя уже собирается представить нас с Талей, но Кеша снова его опережает:

— Я уже осведомлен. Джина Александровна, Талина Романовна, — секретарь едва заметно подмигивает нам, — добро пожаловать.

— Спасибо, — нестройно отвечаем мы.

Господи, как же я устала. И как только у мамы получалось всегда сохранять лицо? Когда Костя направляется в кабинет, мы с сестрой без сил падаем на один из диванчиков в приемной: вряд ли парню прямо сейчас понадобится наше присутствие, а мы хотя бы успеем осмыслить сегодняшний день.

Подумать в тишине не выходит: только Костя скрывается за дверью, как перед нами вырастает Иннокентий.

— Не желают ли дамы переодеться?

Я не понимаю, зачем, но тут взгляд натыкается на большое зеркало напротив, и сначала я не узнаю людей в отражении. Мы выглядим, мягко говоря, облезло, и я замечаю, как лицо Тали вытягивается в ужасе от увиденного. С тоской отмечаю, что любимое серое замшевое пальто придется выбросить: бурые пятна крови, засохшие на нем, не уберет уже ни одна химчистка. Штаны заляпаны какой-то грязью и порваны на коленке; ботильоны вполне живы, но промокли насквозь. Макияж самым кошмарным образом размазан: хоть я почти не красилась сегодня, но косметика смешалась с кровью, пылью и потом, и мое лицо представляло теперь ужасное зрелище.