Не зря в последнее время меня мучало дурное предчувствие. Я не имела ни малейшего понятия, что нужно делать в таком случае, но понимала, что вернуться домой сейчас нельзя. Точно так же мы не можем приехать в особняк, или домой к дяде, или к Леониду Викторовичу. Дорога в штаб-квартиру и в офисы тоже была закрыта: где бы мы ни появились, мы подставим людей, находящихся там.

— Мне кажется, любой офис будет подходящим вариантом, — предлагает Таля. — Это не какое-нибудь засекреченное место, и те, кто за нами следят, не узнают ничего нового.

Костя выдавливает из себя болезненную улыбку.

— Просто следят обычно на менее приметных и менее габаритных машинах, — поясняет он. — В таких внедорожниках обычно нападают, — парень всеми силами сохраняет спокойствие, но мне заметно, как побелели костяшки его пальцев, до того крепко он сжал руль.

Мы выезжаем на МКАД, хоть я и не уверена, что это лучшая идея. Нам нужно место, где мы сможем остановиться, и на ум сразу приходит заброшенный подвал, в котором мы когда-то жили с ребятами. Правда, эту идею приходится отмести сразу же: даже если мы сможем справиться и останемся живы, скорее всего наши преследователи вызовут подмогу, которая приедет в считанные минуты. Нам нужно место, куда не добраться просто так, и мне безумно жаль, но других вариантов, похоже, не остается.

— Едем в Заречье, — командую я.

Костя молча кивает, а на его лице отражаются подсчеты: мне хорошо видно, ведь я просчитываю то же самое. Наши преследователи — от двух до пяти человек, вооруженные до зубов. Нас трое, все мы готовы драться, но чем?

— Сколько у нас оружия? — спрашиваю я, перекрикивая шум двигателя.

— Два пистолета, — черт, двое против пятерых будет нелегко.

— Три, — между передними сиденьями к нам просовывается счастливая Таля. — У меня тоже есть.

Она точно сведет меня с ума.

— Откуда?!

Сестра смущенно улыбается.

— Дима одолжил свой на всякий случай. Сказал, что очень неосмотрительно носить с собой старинный перстень, за который нас готовы убить, и при этом быть безоружными, — я всё еще шокирована, но не могу не радоваться такому стечению обстоятельств; трое на пятерых — это уже что-то, а может быть, людей в черной машине даже меньше.

По пути мы хотели и вовсе оторваться от хвоста, но преследователи — я была уверена, что люди Елисеева, — не давали нам такой возможности. Оставалось только открытое столкновение, и, выскакивая из машины, я молилась, чтобы мы успели добежать до дома раньше, чем начнут стрелять по нашим спинам.

— Как же мне это надоело, — вздыхает Костя.

Нас спасает то, что дом находится на небольшом возвышении, а стрелять снизу вверх не очень удобно, и это выигрывает нам еще немного времени: высокие каблуки — слава богу, что хоть не шпильки, — не позволяют нам с сестрой двигаться намного быстрее, чем обычно, и я жалею, что в машине не переобулась в новые зимние ботинки без каблука. Лучше всего было бы еще утром надеть не ботильоны, а любимые мартинсы: тогда и дорога до школы была бы приятнее, и сейчас не пришлось бы бояться сломать ноги.

Я слышу звуки выстрелов совсем близко, но пули летят мимо, а та, которая действительно могла бы попасть в кого-то из нас, врезается в только что захлопнутую дверь. Перед этим Костя успевает положить одного из четверых — всё-таки четверых — нападавших, и теперь их остается всего по одному на каждого. Если учесть, что Таля впервые держит в руках пистолет, а в доме нет половины окон, мы всё еще в большой заднице.

Со скоростью света мы взлетаем на второй этаж и решаем разделиться; как раз в этот момент наши преследователи врываются в дом. Мигом затихнув, я прислушиваюсь к окружающим звукам: внизу ходит только два человека. Третий остался снаружи и, наверное, сейчас пробирается на кухню, где Тоха летом по случайности выбил стекло.

Наверху было как раз три комнаты, в которых мы и затаились. По случайности — а может, ноги сами принесли меня именно сюда? — я оказываюсь в своей спальне, и невольно поддаюсь воспоминаниям. В соседней комнате жила Зоя, а с другой стороны — Димас. Тоха и Люся с Пашей обустроились на первом этаже, и каким же чудесным было время, когда мы нашей маленькой дружной компанией жили здесь все вместе.

Шаги перемещаются в сторону лестницы: двое идут сюда. Господи, только бы они не вломились в одну комнату вдвоем: тогда у находящегося там человека тупо не останется шансов. У Кости уже есть опыт в таких делах, да и я далеко не первый раз попадаю в передряги, а потому спряталась за письменный стол так, чтобы с порога не было видно. В комнате Зои, где сейчас сидела Таля, были кровать и шкаф, и надеюсь, сестра додумалась укрыться за мебелью.

Я так переживала за Талю и за Костю, что совсем не думала о себе. А бояться было чего: так вышло, что моя комната, хоть и была посередине, находилась ближе всего к лестнице, и в первую очередь эти типы направятся именно сюда. Наверное, было глупо мне оставаться здесь: если бы я подумала вовремя, то спряталась бы с Костей или с Талей, тем самым выиграв для нас преимущество, но планирование никогда не было моей сильной стороной.

Когда шаги затихают возле моей двери, я боюсь даже дышать, чтобы случайно не выдать себя, и невероятным усилием воли не вздрагиваю, когда дверь распахивается и со стуком ударяется о стену. Если верить Елисееву, убивать меня никто не собирается, а увезти меня на этот раз будет посложнее. Несмотря на это я знаю, что если пошевелюсь, то скорее всего меня застрелят в ту же секунду, не разбираясь, а потому надеюсь, что проходить вглубь комнаты никто не станет.

Как обычно, я надеюсь зря, но стоит Елисеевским людям сделать пару шагов в мою сторону, как из комнаты справа доносится жуткий грохот, и преследователи как по команде разворачиваются на шум. Я не уверена на все сто процентов, ведь наблюдаю за всем через узкую щель в столе, но чувствую, что именно сейчас у меня появился шанс.

Нападать со спины — нечестно и никак не благородно, но сегодня я, пожалуй, смогу это пережить. Не успеваю я нажать на спусковой крючок, как слева — там как раз был Костя — летит пуля. Точным выстрелом парень выбивает из руки ближайшего к нему человека пистолет, вторым — валит его на пол. Второй мгновенно нажимает на спусковой крючок, но пистолет направлен в меня; чудом увернувшись от пули, я стреляю в наемника, который как раз не успевает выпустить следующую в сторону Кости.

Где-то должен быть третий, и я почему-то уверена, что он не пытается сбежать сейчас: он думает, что стреляли не мы, а в нас. На нас обрушивается звонкая тишина, нарушаемая лишь тиканьем стареньких часов на первом этаже. Мы не издаем ни звука в ожидании того, последнего, человека, который должен вскоре подняться сюда. Время расплавляется, становится липким и тягучим, как карамель, и кажется, что еще немного — и его можно будет пощупать рукой. Каждая секунда тянется как час, хотя проходит всего-то ничего: у меня даже не затекли ноги в неудобной позе.

— Долго вы еще там? — доносится снизу.

Не услышав ответа, мужчина медленно — скорее, лениво — направляется к нам. Я считаю шаги по ступенькам и думаю о том, что в кои-то веки нам везет: он расслаблен, и у нас есть все шансы застать его врасплох. Когда остается совсем чуть-чуть, жестами пытаюсь показать Косте, что этот человек нужен нам живым: по крайней мере, разумно было бы его допросить. Я не могу утверждать, что парень меня понял, но он сосредоточенно кивает в ответ, а значит, всё будет хорошо.

Сто́ит последнему преследователю показаться на этаже, Костя уверенно стреляет в его правое плечо, а я палю по ногам, чтобы точно не смог убежать. Я не знаю, откуда во мне берется столько хладнокровия и жестокости, но если дело касается семьи, то я способна, кажется, на всё, что угодно: я уже проверяла.

Только сейчас, когда последний противник обезврежен, и нам пока что ничего не грозит, я вспоминаю о Тале. Зову ее, и сестра выбегает из комнаты: до смерти перепуганная, но вполне живая и здоровая. Она с разбега бросается мне на шею, я обнимаю ее в ответ, и от переполняющих эмоций мы неуклюже валимся на пол.