— Я знаю, чем заняться в ближайшее время, — я окидываю ребят гордым взглядом. — Мы восстановим особняк.

— Офигеть, мне нравится, — первой подала голос Таля.

— Это будет нелегко, — резонно заметил Костя. Ник пока что молчал.

— Я знаю, — ответила я со снисходительной улыбкой. — Основную часть работы мы, конечно, сделаем на каникулах, а то, что останется, должны успеть к зиме.

Ник наконец поднял на меня взгляд.

— Но до зимы остался месяц.

— Я знаю, — повторила я. — Пора сделать для семьи что-то действительно сто́ящее.

Решив не медлить, мы поехали осматривать фронт работ уже следующим утром. Семейный особняк величественно возвышался вдали от каких-либо домов и построек: до ближайшей населенной местности отсюда было километров пять. Дом семьи Леоноро напоминал то ли замок, то ли дворец из старых сказок: дедушка в свое время постарался на славу. Правда, теперь всё это великолепие было заброшено.

После того злополучного дня в августе девяносто седьмого в доме даже не убирали: в просторной гостиной до сих пор валялись осколки разбитой посуды и бокалов. Некоторые стены были разрушены, второй и третий этажи частично обвалились, и пуленепробиваемые окна, местами чудом уцелевшие при падении стен, сиротливо лежали в их обломках. От веранды и вовсе остались только руины: похоже, одной стрельбой дело не обошлось, и при нападении дом пытались взорвать.

Мы четверо стоим в молчании, и никто не решается сказать хоть что-нибудь. Даже если бы авария не забрала мои воспоминания, я бы всё равно ничего не помнила: мне ведь тогда не было и двух. Но помнил Ник, и помнил Костя. Сколько раз ему снился этот день, как наяву? Может, и правда не стоило мне затевать всё это: с такими разрушениями проще было потратить лишний год и отстроить новый особняк, и не бередить старые раны.

Всё еще в нерешительности я делаю несколько шагов вперед, толком не понимая, зачем. Пока что слабо представляется, что мы можем тут сделать.

— Дом еще не был полностью отделан изнутри, когда всё произошло, — тихо объясняет Костя, истолковавший мои передвижения по-своему. — Кажется, с другой стороны должна была сохраниться лестница.

Парень приглашает нас пройти следом за ним, и мы поднимаемся на второй этаж. Ник и Таля разбредаются по уцелевшим комнатам, я же остаюсь в коридоре. Почему-то опять очень трудно заставить себя говорить, но я чувствую, что должна.

— Прости, — я беру Костю за руку. — Зря я это всё, — он смотрит на меня с удивлением. — Может, потратить больше времени и просто построить новый дом? — делюсь я недавно пришедшими идеями.

В его глазах — непередаваемое буря эмоций, но вопреки всему я слышу только один короткий вопрос.

— А этот?

— Останется как дань памяти, — я пожимаю плечами. — Помнишь, как в «Гарри Поттере»?

Костя кивает.

— Помню, — он смотрит в мои глаза, и его взгляд полон серьезности. — Но лучшей данью будет, если особняк снова оживет.

— Правда?

— Да. Несмотря на горечь утрат, нужно думать о тех, кто еще жив, — парень медлит, подбирая слова. — Но, если так будет легче, то и моя, и твоя мама хотели бы этого, я уверен, — он улыбается чему-то далекому и почти забытому. На душе невероятным образом становится легче.

Таля предлагает убрать всё самостоятельно, но количество пыли и обломков говорит о том, что это работа не на один день. Ник вызывает команду клинеров — человек пятнадцать, не меньше, — и совместными усилиями мы заканчиваем уборку к вечеру. Теперь, когда внутри хотя бы чисто, по дому не витают призраки прошлого: они отступают, давая надежду на будущее.

Утром понедельника Костя занимается наймом бригады строителей, но и он сам, и Ник бросаются им помогать. Мне остается только гадать, откуда они умеют восстанавливать разрушенные стены и потолки, и вместе с Талей срочно чертить новую планировку дома, при этом даже не имея никакой основы. В конце концов сестра звонит Димасу, который более-менее разбирается в таких вещах, и втроем нам удается начать что-то путное.

На третий день я понимаю, что закончить восстановление особняка к зиме практически нереально. Своими амбициями я задала бешеный темп работы, но было уже видно, что мы не укладываемся ни в какие сроки: к концу недели мы в лучшем случае успеем закончить строительство, но остается еще ремонт и отделка абсолютно всех помещений, за исключением двух-трех. Об этом я пока не думала, ведь план здания не был готов еще даже наполовину.

В первый учебный день мы с Талей сидим в кабинете английского языка, совершенно невыспавшиеся: вчера до поздней ночи помогали достраивать веранду. Забавно, что и в одиннадцатом классе первым уроком в понедельник стоял английский, совсем как в прошлом году. Я вспоминаю, как в апреле, тоже в первый день четверти, ворвалась в класс с ужасным опозданием и как вслед за мной Николай Петрович привел к нам Костю. Это самое беззаботное время из всего, что я помню, но, наверное, даже лучше, что теперь место нашего учителя занял Ник: он хотя бы мой брат. Я не представляю, как у нас с Костей получалось бы сохранять отношения в тайне от всех, ведь даже две недели под одной крышей с бабушкой были нелегким испытанием. Пожалуй, даже к лучшему, что он не вернется в школу.

Звонок прозвенел уже пять минут назад, но братец даже не думал появляться. Его даже не за что было винить, ведь после окончания стройки он еще поехал в свой клуб разруливать какие-то срочные дела. Неудивительно, что он не приехал к началу урока, потому что я даже не слышала, чтобы он приходил домой ночевать. Как же хорошо, что наш класс достаточно дружный, чтобы не шуметь и создавать хоть какую-то видимость учебы: возможно, все боятся, что если Ника поймают за нарушением, то вести английский у нас снова станет Кристина Антоновна.

Когда до конца урока остается минут двадцать, в кабинет на всей скорости наконец-то влетает учитель. Несколько секунд в классе стоит гробовая тишина, а потом всё пространство взрывается гулом голосов, потому что в своей неизменной белой рубашке перед нами стоит Костя.

— Прости, но это был сюрприз, — шепчет Таля.

Сюрприз удался, ведь меньше всего я ожидала снова увидеть Жилинского в школьных стенах.

— Именно поэтому ты настояла, чтобы мы пошли в школу пешком? — только и могу сказать я.

Сестра удовлетворенно кивает.

— Иначе ты бы сразу обо всем догадалась, — и улыбается.

До самого звонка мы с Костей усиленно стараемся сохранять серьезный вид, что под недвусмысленными взглядами Тали получается очень плохо. Остаток урока снова превращается в классный час, и мне намного легче не выдать себя случайной фразой или движением, когда Костя занят общением с классом. Черт, я ведь теперь снова его ученица.

После звонка я хочу дождаться, пока кабинет опустеет, чтобы поговорить, но одноклассники не отходят от Кости до начала следующего урока. Когда наш класс всей толпой срывается на математику, мне не остается ничего, кроме как обернуться и еще раз встретиться с ним глазами, а потом поспешить за Талей, которая уже тащила меня за руку: опоздание на математику, как и на химию, приравнивалось к самоубийству.

Нам удается остаться наедине только после уроков. По расписанию у Кости сегодня нет второй смены, но он с первого же дня завален школьной документацией. Правда, ее, наверное, можно забрать домой: ему ведь больше не нужно задерживаться в школе, чтобы за мной присматривать.

Убедившись, что дверь в кабинет закрыта, я бросаюсь в его объятия, но почти сразу спрашиваю:

— Почему ты мне ничего не сказал? — и тут же вижу его фирменную обезоруживающую улыбку.

— Тогда бы сюрприза не было, — парень обнимает меня крепче.

— Теперь мне снова придется называть тебя Константин Леонидович, — с грустью в голосе отмечаю я. — Хотя одноклассники и так в курсе, что вы с Ником лучшие друзья, — на вопросительно поднятую бровь я поясняю: — В начале сентября Милана организовала поход в больницу, чтобы всем классом тебя навестить. Каким-то чудом она уговорила пустить пятерых на нужный этаж, а там медсестра возьми и поздоровайся со мной, — я отвожу взгляд в надежде, что хоть так смогу избежать мучительной смерти. — Да еще и твой отец встретил меня и забрал на машине на глазах у всего класса, так что пришлось выкручиваться.