Леонид Жилинский волнуется. Праздник с самого начала проходит тревожно, ведь вчерашние переговоры с Елисеевым не только не привели ни к чему хорошему, но и закончились так плохо, что из ряда вон. Игорь в красках расписывает, как удачно сложилось, что Анастасия поехала по другим делам: если бы Елисеев увидел ее вчера, то точно не обошлось бы без кровопролитий.

Правда, самой Анастасии, кажется, нет до бывшего воздыхателя никакого дела: она увлеченно щебечет с Варварой, обсуждая новые рецепты тортов, и рассуждает о рентабельности сети кондитерских, которую было бы неплохо открыть. Поэтому, когда в дом врываются люди с автоматами наперевес, она оказывается застигнутой врасплох больше, чем кто-либо, но оттого еще более сосредоточенной.

Проклиная Елисеева на чем свет стоит, Игорь отчаянно отстреливается из давно уже ставшего родным пистолета. Краем глаза замечает, как Настя с видом профессионала, сжигая зеленющим взглядом всё вокруг, выпускает по людям Елисеева автоматную очередь, но даже не успевает задуматься, где эта соплячка успела раздобыть оружие: по нему едва не попадают, и времени отвлекаться нет.

Пока Леонид Жилинский кричит точно так же отстреливающейся из пистолета жене, чтобы увела куда-нибудь детей, Костя вырывается из стальной хватки тети Лены, оказавшейся в этот раз безоружной и потому взявшей на себя заботу о самых юных членах семьи, и в одно мгновение подлетает к отцу. Костя выуживает из родительского кармана сотовый телефон, которым уже умеет пользоваться, и отползает подальше, попутно вызывая охрану. Та, услышав в трубке вместо распоряжений босса напуганный детский голос, приезжает на удивление быстро.

У Елисеевских головорезов не остается ни малейшего шанса, и, когда опасность больше никому не угрожает, узкий круг семьи Леоноро — в отличие от старшего брата, Анастасия любила это название — может облегченно выдохнуть. Если начать судорожно проверять, целы ли близкие, — тогда, наверное, нет.

Варвара Жилинская умирала мучительно долго и в то же время слишком быстро: последний удар ее сердца пришелся ровно на минуту, предшествующую приезду одновременно скорой и семейных медиков, которым Костя почему-то не догадался позвонить заранее, на всякий случай. Каждый из присутствующих винил в ее смерти именно себя, хотя виноват-то, по сути, никто и не был: это просто такая жизнь. Кажется, все уже давно должны были привыкнуть к потерям, но лишь каменное сердце могло не сжиматься при виде осиротевшей семьи Жилинских.

Особняк в Подмосковье так и остается пустующим: после нападения обстановка лишь накаляется. Лена, наплевав на мнение отца, отписывает свою долю старшему брату, который и не мечтал о таком подарке, и вместе с дочерью уезжает подальше: в Санкт-Петербург, где давно ждет жильцов принадлежавшая еще ее деду двушка в одном из старых районов. Настя ни в какую не хочет ни покидать дом, ни оставлять бизнес, разве что не бьется в истерике, но после долгого разговора с главой семейства и скуренной пачки сигарет вдруг соглашается вернуться на родину мужа.

Всё так же нахально сверкая «фамильными Снегиревскими» глазами, Настя окончательно объединяет свою долю с долей Александра — получается ровно половина — и вместо того, чтобы переписать это богатство на старшего брата, в последний момент меняет решение и сует ему документ о передаче ее части бизнеса под временное управление. С пометкой, что ее дочь в любой момент до своего совершеннолетия имеет право обжаловать договор и вернуть долю себе, более того, по достижении восемнадцати лет Джина будет обязана либо написать отказ, либо вести семейные дела. Игорь одновременно в смятении и в ярости, он снова, как и много лет назад — всю жизнь, наверное, — не понимает, куда лезет эта зеленоглазая соплячка.

Но отец не возражает, а лишь улыбается в изрядно поседевшие усы, и Игорь, скрипя зубами, подписывает соглашение сторон: а что ему еще остается? Он ведь так и не научился спорить с отцом. Единственное, что он сделал, даже не спросив одобрения главы семьи, — временно отдал сына бывшей жене, чтобы хоть так его обезопасить.

Через два года, когда становится поспокойнее, Лена возвращается в отчий дом, а еще через пару лет снова выходит замуж. Игорь занимается бизнесом вместе с Леонидом Жилинским, жизнь идет своим чередом и, кажется, теперь всё налаживается. Несмотря на наконец заработанное уважение отца, Игорь знает слишком мало, и это долгие годы гложет его не меньше, чем зависть младшей сестре.

Лишь на смертном одре отец признается, что фамильные драгоценности несут в себе страшную тайну, и дело даже не в том, во сколько миллионов оцениваются старинные украшения с камнями в несколько карат. Игорь вспоминает, что больше всего отец оберегал перстень с крупным гранатом — большую редкость, ведь обычно ограненные гранаты размером не больше половины сантиметра. Лев Геннадьевич вздыхает и говорит, что в перстне, который, по его словам, подарила когда-то князю Снегиреву сама императрица Елизавета Петровна, и кроется разгадка.

Потом отец что-то очень долго обсуждает с Анастасией за закрытой дверью, очень тихо: сколько бы Игорь ни пытался подслушать, так и не смог разобрать ни слова. Прежде, чем испустить последний вздох, Лев Геннадьевич Снегирев наказывает сыну не трогать историю с драгоценностями: наступит время, и ответы сами к нему придут. Игорю Львовичу Снегиреву уже перевалило за сорок, но ни разу за всю жизнь он так и не смог возразить отцу — а потому молча соглашается.

Проходит почти три года, и Игорь, погруженный в заботы и дела семьи, напрочь забывает и о перстне, и об обидах молодости. Всё это в один момент снова врывается в его жизнь, когда он видит на экране недавно приобретенного смартфона входящий международный вызов. Анастасия сбивчиво говорит что-то про украшения и про кольца, зачем-то упоминает Елисеева и под конец сообщает, что вся семья в большой опасности.

Младшая сестра говорит, что ей срочно нужно приехать, и клянется раскрыть тайну при первой же встрече — обещает, что прилетит на следующий день ближайшим самолетом, — но уже через час, когда ошарашенный Игорь переваривает новости и пытается перезвонить, абонент недоступен. Еще минут через двадцать, когда он теряет надежду на ответ, Игорь Львович Снегирев получает известие о том, что Анастасия Львовна Снегирева-Грейсон мертва.

Я даже не знаю, как реагировать на услышанное. Получается, до сегодняшнего дня я не просто ничего толком не знала о своих родителях, а вообще не подозревала о том, что это были за люди. Интересно, а до амнезии я была в курсе всего? В тех немногочисленных воспоминаниях, которые за последние полгода появились в моей голове, мама была этаким лучиком света, и ее образ, бесконечно добрый и мягкий, не раз всплывал в памяти в трудные минуты. Дядя Игорь, который знал маму всю ее жизнь, не стесняясь называл ее чудовищем.

Может, родители и правда не рассказывали мне о таких подробностях своей жизни, но мне слабо верилось, что на протяжении всех шестнадцати лет они молчали: наверняка эти факты их биографии просто не отложились в моей памяти. Зато теперь стало хоть немного понятно, почему дядя относился ко мне с таким пренебрежением: он видел во мне мою маму и невольно отыгрывался за все обиды, детские и не очень. Если бы только я помнила.

С самого начала я была довольно безразлична к историям про свою жизнь, которые рассказывали мне в основном бабушка, Ник и Таля: какой смысл слушать, если я не помню этих событий и не могу прочувствовать те моменты? Теперь мной вмиг овладело дикое, почти что маниакальное желание расспросить всех, узнать о маме каждую мелочь. Теперь хотя бы есть объяснение тому, как неоднозначно и недоверчиво приняли меня на первом же совещании: мама. Меня, черт возьми, воспринимают как ее отражение, живую копию, ожидают того же. Что бы дядя ни говорил про ее характер, но даже он признает, что мама очень талантливо вела дела семьи, а я… А что я, я даже в самых простых вещах не могу разобраться без посторонней помощи.