— И да, и нет, — уклончиво ответила я. — Так вышло, что если бы флешка дошла по назначению и кто-то стал бы использовать эту информацию, а я уверена, что так бы и было, то это доставило бы проблемы очень многим людям, — полный подозрения взгляд Димы заставил меня добавить: — Каждому есть, что скрывать, ты сам это говорил.

Димас посмотрел на меня с еще большим недоверием.

— То есть, на тех фотографиях была ты? Не похожа, — скептически процедил он.

— На последних на мне три килограмма штукатурки и волосы до жопы. Как думаешь, узнал бы?

— Нет, — просто ответил он. — Короткая стрижка сильно меняет черты твоего лица, поэтому догадался по имени и по глазам: они хоть и изменились, но все равно остались такими же.

— О чем догадался? — настороженно спросила я.

— О том, что ты даже сейчас умолчала главное. До меня доходили слухи, но я до последнего не верил, а вчера получил новое задание, — Дима отвел взгляд, а затем и вовсе отвернулся. — Я в курсе, что ты Снегирева.

Навсегда уходящее солнце замрет

В этом жарком июле…

Сплин

Положение было более чем безвыходным: Дима уже знает, значит, это не скроется и от остальных. На уровне подсознания я догадывалась, что именно нам поручили на этот раз, но всеми силами старалась об этом не думать.

— Да, я Снегирева, — слова почему-то давались с большим трудом. — Я сменила фамилию после переезда сюда, а до этой весны всю жизнь жила с мамой и папой в Лондоне.

— Где они сейчас?

— Мои родители умерли.

Теперь уже Дима не знал, что сказать, и я, не выносившая долгого молчания, продолжила:

— Грейсон — это от папы. Когда я переехала сюда, сменила фамилию на мамину девичью, чтобы не выделяться, — помедлив немного, я добавила: — Игорь Снегирев — мой родной дядя, если что.

— Это я тоже знаю. Его сын и Жилинский-младший попросили тебя найти.

— Черт, — я провела рукой по лицу, как будто это могло облегчить мои страдания.

— И при этом они не исключают вероятность, что ты, — Дима абстрактно потряс рукой в воздухе, словно пытаясь выхватить пальцами подходящее выражение, — ну, того, — наконец договорил он.

Я криво усмехнулась. Безумно трогательно, что эти двое придурков до сих пор не теряют надежды меня найти, и, перепробовав все более надежные способы и связи, обратились к своим, так сказать, фрилансерам. Что ж, это мне даже на руку: раз я все равно собралась жить по поддельным документам, то личность под моими настоящими именем и фамилией лучше и правда считать погибшей. Если Нику с Костей предоставят доказательства моей смерти, то все получится как нельзя удачно, но была одна загвоздка: согласится ли Дима.

Вообще-то, у меня был, наверное, последний шанс восстановить связь с семьей, но какая жизнь меня ждала? Дома я была избалованной капризной девчонкой, не помнящей шестнадцать из шестнадцати лет своей жизни, и неудивительно, что брат относился ко мне предвзято, но он мог объяснить мне все, хотя бы попробовать. То, что я не вернусь домой, я решила для себя и приняла уже давно, примерно тогда же свыклась с мыслью, что скорее всего никогда не увижу родных: хоть я и скучаю временами, но все равно ни о чем не жалею, да и назад дороги уже нет.

В этом случае память как чистый лист оказалась даже полезной: я все равно по-настоящему не вспомнила ни черта из того, что рассказывали мне обо мне же Таля и Ник, и можно было жить без оглядки на прошлое. В это же меня меня разрывало от желания вспомнить каждый гребаный момент своей жизни и докопаться до сути, которая все еще оставалась за завесой тайны. Это желание было сильнее любой амнезии, и в моменты, когда я испытывала самые сильные эмоции, будь то страх, злость или радость, воспоминания яркими болезненными вспышками возвращались ко мне. Самые эмоциональные, сильные, непонятные и очень редкие, но я была рада и этой малости.

Иронично, что я без оглядки бежала от этой новой и непонятной мне реальности, а в итоге сама бросилась в омут с головой. Если бы не Паша с Люсей, еще неизвестно, в каком лесу я бы могла быть закопана сейчас, хотя была и вероятность, что я бы не пропала и хоть на шаг приблизилась бы к тихому спокойному существованию вдали от всего этого театра абсурда. Вместе с этим ребята подарили мне новую жизнь и, наверное, возможность стать лучше — если только прыжок в этот адский котел был верным способом. Я до самого последнего момента не верила, что все происходящее — всерьез, потому что раньше встречала такое только в мрачных фильмах про девяностые.

Путь до дома прошел в молчании: каждый из нас был слишком погружен в свои мысли, чтобы что-то говорить вслух. Рассудив, что раз уж моя личность теперь раскрыта, лучше рассказать ребятам самой, чем если они узнают от Димаса, я собрала всех на кухне. Люся, заметив мою неестественную бледность, о которой я даже не подозревала, обеспокоенно спросила:

— Все в порядке? Там что-то серьезное?

Кратко, но емко выложив информацию и не забыв упомянуть заказ на мои поиски, я никого ни о чем не просила: если ребята решат сдать меня брату и Косте, на что имеют полное право, то просто смотаюсь куда-нибудь по-быстрому; в конце концов, я дорожу своей свободой и добровольно запираться в золотой клетке вовсе не собираюсь.

— Стой, Джи, притормози, — первой заговорила Пересмешница. — То есть ты хочешь сказать, что лично знакома с Константином Жилинским?

Боже мой, тут столько новостей, а ее интересует только это.

— Да, — вздохнула я, — это и есть тот самый переучитель-недопарень, про которого я говорила.

— И ты — одна из наследников семьи Снегиревых?

— Ну, — я замялась, — да, получается так. Но как видите, я сбежала нахрен из этого дурдома, и новая жизнь меня устраивает гораздо больше: здесь я хотя бы не чувствую себя бесполезной.

Первой с места встает Люся — а может быть, Дима, стоявший все это время рядом, шагает в мою сторону — уловить сложно.

— Главное в этом всем — не потерять себя, — кажется, говорит все-таки Димас, а Паша совсем по-братски хлопает меня по плечу, а в следующую секунду я тону в объятиях сразу пятерых человек.

И ради таких моментов, кажется, стоит еще жить на свете.

Все-таки за день я страшно устала, причем вовсе не физически: лежа в своей комнате, плевала в потолок и пыталась заснуть, но получалось примерно никак. Дурацкие апрельско-майские воспоминания, черт бы их побрал, навязчиво лезли в голову, и, третий час ворочаясь на уже выбитом от пыли матрасе, я словила себя на мысли, что лучше бы их и правда не было.

***

Дальше потянулись почти ничем не примечательные, схожие до невозможности дни: я по-прежнему почти каждый день работала музыкантом-аскером, а в свободное время разбирала все то, что мы скопировали на Димасовский планшет. Куча времени ушла на то, чтобы расшифровать все полностью и добавить к изначальным названиям папок написанные по-человечески фамилии и имена. Информации было неимоверно много: например, в аудиозаписях нашлись телефонные разговоры родителей, а текстовые документы детально познакомили меня с нашими последними днями вместе. Это был тотальный сбор данных о каждом человеке, так или иначе связанном с Вестерн Анлимитед, основанной дедом. Оставалось только восхищаться шпионской сетью Елисеева и цепенеть от ужаса при мысли о том, что за мной следили, когда я даже об этом не подозревала.

Тот факт, что я засветила лицо, добывая Синицынские документы, сильно увеличивал риск быть обнаруженной. Теперь я чувствовала себя некомфортно всякий раз, как оставалась одна вне дома. Если раньше я любила играть на улицах, то теперь все чаще спускалась в метро, потому что там чувствовала себя в большей безопасности. Я не очень-то парилась по поводу внешнего вида, но с недавних пор все чаще стала выходить с гитарой в мужской одежде: короткие волосы и бессонница действительно меняли мое лицо почти до неузнаваемости, а если надеть капюшон, то на первый взгляд меня и вовсе можно было принять за мальчишку-подростка, чему способствовал еще и низкий голос.