Я так и не нашла в себе силы рассказать Талине про автобус: может, когда-нибудь так, потом, между делом, ведь нельзя, чтобы хоть кто-то узнал, хотя сестра и под пытками никому не расскажет. Дело было даже не в том, что меня угораздило возбудить лучшего друга своего брата, хотя это была конкретная такая подстава. Просто я все еще винила себя за жизнь.

После уроков я, уже дома, в своей комнате, придирчиво рассматривала свое отражение в зеркале. Черные волосы до пояса, которые отрезать бы к чертовой матери, но слишком жалко, яркие зеленые глаза, в последнее время чаще всего заплаканные, но макияж легко скрывает недостатки. Таля — у нее волосы чуть покороче, но светлые, прямо как у красавиц из сказок, а в точно таких же, как мои, зеленых глазах всегда сверкает задорная искорка. Таля — та неизменно уверена в себе и готова на любые авантюры, всегда держится так, как будто она не меньше, чем королева мира.

А во мне-то что можно найти, господи? Было одновременно и понятно, и не очень. Я ведь самая обычная, разве что поломанная внутри и до недавнего времени — снаружи, но это такое себе достоинство, скорее наоборот. А может, к черту все и перестать заниматься самокопанием? Я невесело хохотнула, подумав о том, что работавшие со мной после аварии психологи точно бы оценили такую идею.

Таля бы сейчас сказала, что мне обязательно нужно найти парня, но у меня появилась мысль получше: почему бы не подразнить Костю? После всех историй, выслушанных от Ника, называть англичанина по имени и отчеству почему-то не получалось. Ему самому, наверное, тоже не по себе: я ведь сестра его лучшего друга. Зато теперь, что бы я ни вытворила, после сегодняшнего утра он точно никому не расскажет ни об одной выходке, даже если я натворю что-то из ряда вон: Костика мне все равно не переплюнуть. Новый классный, черт бы его побрал, уже раздражал меня всем своим существом, и до безумия хотелось как-нибудь ему насолить.

Может быть, моя затея совсем идиотская: я ведь собиралась тихонечко просуществовать эти полтора года в огромной толстовке и джинсах, порванных на коленках, в своем тихом мирке, куда есть вход только Талине и бабушке, и то не всегда. Но не вечно же мне съедать себя? Было стыдно за такие мысли, но я ничего не могла с собой поделать: кажется, утренняя встряска дала мне шанс отпустить то, что я должна была уже давно.

Но, несмотря ни на что, после сегодняшнего утра в автобусе в школу я буду ходить исключительно пешком.

***

1 — Билингвы — люди, которые одинаково в совершенстве владеют двумя языками и умеют в равной степени использовать их в необходимых условиях общения.

Проснувшись на следующий день, я, даже не позавтракав, полезла в шкаф: хотелось сегодня выглядеть так, чтобы у Костика челюсть отвалилась. Я ведь собиралась еще до отъезда выбросить всю эту гламурную дрянь, но нет же, привезла сюда целый чемодан, толком не понимая, зачем это сделала. Чтобы привезти хоть что-то, какую-то… память? Очень иронично. Возможно, я не хотела приезжать с одним пустым рюкзаком, ведь других вещей у меня практически не было, хотя именно так мне и следовало поступить: до сих пор не могу понять, как я это когда-то носила.

Нужно было что-то яркое и даже кричащее — я сразу положила глаз на винного цвета туфли и в тон им сумочку, куда с трудом смогла впихнуть хотя бы одну тетрадь. Я не очень хорошо разбиралась в моде и подборе нарядов, не то что Таля, которой сам процесс наряжания доставлял безграничное удовольствие, но к серому цвету, кажется, подходит все. Единственной такой вещью в шкафу оказалось короткое и, естественно, обтягивающее светло-серое платье с длинными рукавами.

Напоминание в телефоне оповестило, что сегодня, как и в последующие дни, я на автобусах ездить не буду. Пешком пилить через целый район, да еще по горячо любимому мной частному сектору с чуть ли не проселочной дорогой — это, конечно, не самое веселое занятие, но вчерашнего транспорта мне хватило сполна, и повторять такую поездку не хотелось.

Хотя кому я вру, мне понравилось, да еще как, и я бы, может, с радостью забила на все и пошла бы на поводу у желания, но было нельзя. Я ученица, он учитель, я еще несовершеннолетняя, а он ведь гораздо старше. Вне зависимости от его возраста, я — просто школьница, хотя возраст согласия ведь с шестнадцати? В голове, как вторая личность, зазвучал голос Тали: «Да брось, Джи, мы и не с такими мужиками тусовались, когда я была у тебя в Лондоне. На каникулах, помнишь? И только благодаря ним мы попали тогда в клуб! И это он, говоришь, старше? Да когда тебя это останавливало, брось!» Если бы я только училась в другой школе. Если бы это был совсем другой Костя, который Ника и знать не знает.

Мне оставалось только заткнуть в голове голос подруги. Не хотелось, пусть даже и мысленно, расстраивать Талину, хотя по правде я не помнила, как она приезжала к нам в гости, а ее рассказы мне мало о чем говорили кроме того, что мы постоянно творили с ней какую-то дикость: мне кажется, с таким поведением родители давно должны были сдать меня в детдом.

За две остановки до школы я плюнула на все и пошла босиком, а туфли понесла в руках. Новые, всего два часа назад распакованные колготки рисковали порваться в любую минуту, но на каблуках я далеко не уйду: мало того, что ноги устают, еще и спина болит так, как будто скоро пополам переломится, хотя в сумке у меня только одна тетрадь на все предметы, школьный дневник и какой-то обгрызенный карандаш.

Может, в следующий раз пойти в балетках, а туфли взять с собой? Все лучше, чем босиком, хотя сейчас для меня и босиком пройтись было верхом блаженства. Но все хорошее имеет свойство заканчиваться, и я, вздохнув, влезла обратно в свои туфли, чуть не подвернув при этом лодыжку. Я вспомнила об этом только перед самой школой, и обувалась совсем рядом со школьным забором, неуклюже спрятавшись за куст. Надеюсь, никто этого не увидел.

— Снегирева! — я подскочила от неожиданного выкрика. — Ты почему опаздываешь? — это был Костик, который, по-видимому, дежурил сегодня у входа.

— А я пешком шла, Константин Леонидович, — с вызовом ответила я, подчеркивая обращение к нему. — Что-то перестало вериться в надежность местного транспорта на предмет маньяков-извращенцев, — теперь я сделала жалобную мордашку и начала: — Вчера вот, представляете…

— Все, достаточно. Хватит, Снегирева, пожалуйста, избавь меня от подробностей своей бурной личной жизни, — довольно резко перебил меня учитель. — Иди в класс, — конечно же, я сделала вид, что не услышала его слов из-за внезапно зазвеневшего звонка. Было, вообще-то, обидно, как будто не он вчера мне эту самую «бурную личную жизнь» устроил прямо в автобусе. Гордо тряхнув головой, я отправилась на занятия.

Первым уроком был русский. Пожилая учительница Зинаида Павловна то и дело вызывала меня к доске: не могла, наверное, поверить, что я говорю правильно, без акцента, пишу грамотно, а еще знаю все правила, какие только существуют в учебниках. И прекрасно пользуюсь как литературным языком, так и молодежным сленгом, ведь всю жизнь общалась по аське и скайпу с Талиной и Ником. Все наше общение оставило в памяти лишь темное неясное пятно, но факт остается фактом: русский я не забыла. Кажется, теперь он станет для меня самым мучительным предметом, потому что Зинаида Павловна к концу урока все равно осталась чем-то недовольна и весьма угрожающе обещала спросить еще и на следующем.

Весь день я вовсю общалась с одноклассниками, ведь мне все-таки предстояло проучиться здесь больше года, и я наконец приняла эту неизбежность. Даже не было пока угрызений совести: сегодня с утра мне так дико захотелось и жить, и танцевать, и петь — делать все то, чего я так упорно не замечала последние два месяца. Я смеялась, ненавязчиво строила глазки сразу нескольким парням из нашего класса и в итоге все же начала вливаться в коллектив, пусть и с тональником на ногах, даже под колготками. Я ведь все равно не обязана кому-то что-то доказывать.