И как я только могла позволить ему такое, я ведь даже имени его не знаю, хотя вряд ли знание имени сильно влияет на ситуацию. Но черт, это же еще и мой учитель… учитель? Скорее, мучитель, и искренне надеюсь, что этот обаятельный хрен меня не узнает, он ведь просто обнимал меня половину дороги. У него ведь просто на меня встал.
— Десятый «Б», знакомьтесь, это ваш новый учитель английского языка и классный руководитель, Константин Леонидович Жилинский. У вас в классе должна быть еще новенькая, она уже здесь? — обреченно вздохнув, я подняла руку, стараясь при этом как можно сильнее прижаться к парте, а лучше и вовсе провалиться отсюда хоть куда-нибудь. Директор кивнул, а потом посмотрел на часы. — Ну, я думаю, мне пора, вы сами тут разберетесь и познакомитесь, — и покинул класс.
— Ну хоть расскажи о себе, новенькая, — вздохнул учитель. — Откуда ты к нам пришла, почему решила учиться именно в нашей школе, про увлечения тоже не забудь, — безразлично перечислял он. — Не стесняйся, мы слушаем, — ни с того ни с сего оживился учитель, даже подобие ухмылки из себя выдавил и жестом пригласил меня к доске.
Я поднялась со своего места и, едва заметно пошатываясь, сделала несколько шагов вперед. Меня удивило, что тут, в отличие от других российских школ, на уроках английского ученики не делятся на подгруппы. Таля говорила, что это выставляют как образовательный эксперимент, но на самом деле просто учителей не хватает.
— Меня зовут Джина Гре… Снегирева, — я взяла себе мамину девичью фамилию, а дядя, подключив нехилые деньги и связи, даже похлопотал над отчеством, чтобы максимально русифицировать данные в паспорте. Я не хотела никого смущать иностранной фамилией и двойным именем, надеясь через полтора года поменять обратно все, как и было раньше. Глупая несбыточная надежда, зная, что так, как раньше, уже не будет, никогда. Но по привычке я, конечно же, чуть не назвала свою старую фамилию, которую носила целых шестнадцать лет. — Я приехала сюда из Лондона, живу с бабушкой, — продолжила я. — Моя мама русская, она с детства учила меня, поэтому я билингв,¹ — скрипя зубами, я все-таки рассказала, откуда я, ведь имя, как ни крути, все равно слишком выделяется. — Вроде все.
— А почему ты переехала сюда? Где твои родители? — вопросы посыпались из самых разных сторон класса.
— По семейным обстоятельствам, — ответила я, выдавив из себя кривую улыбку. — Родители приехать не смогли, — не говорить же сейчас всему десятому «Б» о том, что мои родители — на глубине двух метров под землей.
Впервые за долгое время не было чувства подступающей истерики. Я закидалась своим рецептурным успокоительным еще в школьном коридоре, как будто предвидела подобные вопросы. Знаю, что не стоит злоупотреблять, но в последнее время я стала на редкость чувствительной, что меня не удивляет, но временами жутко бесит. Да даже без этого, я просто не могу не вспоминать о родителях каждый гребаный час, каждую гребаную минуту. Чтобы отпустить, мне не хватает еще чего-то, какой-то детали пазла, которую все никак не получается отыскать.
Класс смотрел на меня как на восьмое чудо света. Еще бы, к ним, наверное, нечасто приезжают новые ребята из других стран, поэтому с легкой руки учителя остаток урока превратился в классный час. Я познакомилась со всеми одноклассниками, которые, вопреки моим опасениям, оказались вполне милыми и дружелюбными. И вдруг, как по щелчку, все внимание обратилось на классного руководителя.
— Константин Леонидович, — это Артем поднял руку. — А почему у вас помада на рубашке, а? — и еще так намекающе бровями подрыгал. Боже… Ну прости, бедолага, сегодня мне пришлось боевым раскрасом скрывать несчетное количество сумасшедших истерик и бессонных ночей.
К всеобщему удивлению, сама не ожидая от себя такого, я возвестила:
— Вероятно, в спешке наш Константин Леонидович не успевал собраться, и краситься ему пришлось прямо в автобусе, — класс взорвался от смеха, оценив шутку, но Константин Леонидович, похоже, не разделял нашего веселья: он пристально всматривался в мое лицо. Задним умом я почувствовала, что вот именно сейчас он, кажется, окончательно меня узнал. И надо же было мне упоминать автобус, кто меня за язык тянул?
Наградив меня просто убийственным взглядом, англичанин произнес:
— Нет, просто, как видите, даже на улице не могу отбиться от своих фанаток, а малолетки даже в транспорте цепляются, — нет, это вообще нормально? Это я цеплялась, он хочет сказать? Прекрасно, отлично. Если с малолеткой я могла согласиться — в конце концов, я еще школьница — но разве не он сам ко мне полез? Мог бы просто сделать вид, что ничего не произошло, и не акцентировать внимание на одном выдающемся месте. Что ж, если новых друзей я еще не завела, то первый враг у меня здесь, кажется, уже появился.
А глаза у него — серые, холодные и колючие, я присмотрелась.
Кто-то присвистнул: вроде бы, того парня за третьей партой зовут Макс.
— Давайте я вам помогу, — Макс, ну заткнись ты, ну пожалуйста. Только об одном и думает, хотя казалось бы, те же шестнадцать, что и мне. Как хорошо, что никто в классе и знать не знает, что той малолеткой была я.
— Извините, вы, — классный наклонился к журналу, — ага, Максим. Так вот, Максим, я справлюсь и без вашей помощи, — безапелляционно заявил учитель, с легкой полуулыбкой приподняв брови. Черт, на что он намекает вообще: он мне подмигнул или это только показалось? Как он может теперь, когда выяснилось, что он мой учитель.
Да уж, если сначала я винила себя в желании жить, то теперь возникла проблема куда серьезнее: пережить апрель, май, а потом еще целый учебный год рядом с этим моральным чудовищем, я ведь понимала, что не смогу после такого нормально смотреть в глаза своему учителю. Это неправильно, так нельзя, и если для него такое, может, в пределах нормы, то уж точно не для меня.
К концу урока я, не в силах больше находиться с Константином Леонидовичем в одном помещении и постоянно уплывать мыслями туда, где было все-таки приятно к нему прижиматься, пулей вылетела из класса, на всякий случай забрасывая в рот новую таблетку: не хочу своими психами нагнетать обстановку еще сильнее. Талина поспешила за мной.
— Джи, ты чего? Отпадный чувак, он мне уже нравится, — ха! Да Тале нравится вся мужская часть школы, от первоклассников до физрука и сторожа.
— Власенко! — пригрозила я. — Всем парням уже впору подавать на тебя в суд за домогательства, — ну не виновата же я в том, что так оно на самом деле и есть: подруга меняла кавалеров как перчатки, словно для развлечения, не влюбляясь при этом по-настоящему ни в одного из них.
Таля закатила глаза и театрально взмахнула рукой.
— Успокойся, можешь забирать себе. Тем более, — она посмотрела куда-то в сторону, — он не в моем вкусе. И это лучший друг нашего Ника, — сестра вздохнула.
— Что? — ощущения были схожи с теми, когда почву выбивают из-под ног. — Ты уверена?
— На все сто. Внешне, может, и не узнала бы, он какой-то слишком серьезный в сравнении с тем, что я помню, но имя и фамилия те же.
До конца дня я только и занималась тем, что старалась не думать о новом классном руководителе, но получалось плохо: волей-неволей все мысли возвращались к нему. Неужели это и правда тот Костик, про которого Ник столько рассказывал? Да, точно, об этом я слышала. И я уже знала, что Ник учился в педагогическом, и выслушала за столько лет массу дебильных и не очень историй про его лучшего друга, — истории-то я забыла, но за два месяца после аварии Ник участливо рассказал мне их все заново.
Но откуда мне было знать, что этот самый Костя окажется когда-нибудь моим учителем английского? Как ни странно, знания о брате и сестре оставались довольно четкими, и я могла сейчас вспомнить практически каждый факт про них: они ведь много рассказывали, пока я была в больнице, а созванивались мы почти каждый день, но мне и правда не хватило мозгов соотнести своего классного с лучшим другом брата, а я ведь тоже знала его имя и фамилию. Если все так, то новый классный — такой же придурок, как и Ник, а в том, что Ник — придурок, сомнений у меня никогда не было. Даже не знаю, плакать здесь или смеяться. Если он такой же, как и мой братец… Да с ним же тогда связываться себе дороже, и такое сумасшедшее существо в качестве учителя никто не выдержит.
