Намек был настолько прозрачным, что не отреагировать на него было бы глупо.

— Подождите минутку, я сейчас, — я подошла к Костиным владениям. — Разведаю обстановку и приглашу вас.

В приемной было ожидаемо пусто. Кешиного портфеля, очков и ключей от машины за его столом не наблюдалось, значит, он и правда уже уехал. Решив не тревожить Костю лишний раз, я даже не зашла к нему, но вместо этого предприняла слабую попытку хоть немного убрать царивший здесь бардак: хотя бы бумаги сложить более-менее ровно. Вышло неубедительно: они снова рассыпались ровно в тот момент, когда я позвала Яну.

— Извините, здесь немного не прибрано, — оправдывалась я, прикидывая, что ей вообще могло от меня понадобиться. — Сами понимаете, ремонт, — дебильная улыбка не сходила с моего лица, и я плохо представляла, как у мамы получалось оставаться очаровательной даже при нежданных гостях. — Выкрасили мне стену в кирпичный цвет, уверяя, что это терракотовый, как и было заказано, — продолжала я, усаживая девушку в кресло. Зачем я делюсь с Яной Яхонтовой, которую и вижу-то второй раз в жизни, такими подробностями, я тоже не знала; возможно, ежедневные беседы с Кешей за чашкой чая стали плохо на меня влиять. — Задержка ужасная, работать невозможно, хоть вешайся, — посетовала я под конец своего невразумительного монолога. — А вы, собственно, по какому вопросу?

Пока моя посетительница переваривала услышанное, я резво подскочила к кофемашине: от меня ведь несет выпитым накануне коньяком, и страшно представить, что Яна обо мне подумала. Пока не поздно, лучше перебить запах крепким кофе, а заодно угостить гостью: хоть я ее не приглашала, это не отменяет вежливости с моей стороны.

Спиной я чувствовала неловкую тишину, которая нарушалась лишь мерным жужжанием кофемашины да тиканьем часов, из чего сделала вывод, что Яна Яхонтова тоже чувствует себя не в своей тарелке, а ее разговор достаточно важен, чтобы молчать, пока не видишь лица собеседника. Нужно поторопиться, пока бедная девочка не хлопнулась в обморок прямо здесь: она была еще прозрачнее, чем в прошлую нашу встречу, а в приглушенном свете приемной эта бледность и вовсе казалась трупной.

Поставив на журнальный столик две чашки с ароматным горячим напитком, я уселась на диванчик напротив кресла, чтобы хорошо видеть лицо посетительницы.

— Так что же вас ко мне привело? — повторяю свой вопрос.

Я наблюдаю за попытками Яны собраться с мыслями, соображая, чем ей помочь сказать хоть слово, но ни одной идеи не приходит в голову. Только я открываю рот, чтобы занять паузу предложением попробовать кофе, как девушка, резко выдохнув, выпаливает:

— Я пришла просить защиты для своей семьи.

Это ставит меня в тупик настолько, что с моих уст вместо какого-либо ответа срывается заранее заготовленная фраза про кофе, и я, последовав своему же совету, отпиваю из чашки в надежде, что не покраснела от зашкаливающей неловкости. Растерянная Яна Яхонтова делает то же самое, а я наконец прихожу в себя и прокашливаюсь, подбирая слова.

— Не могли бы вы рассказать подробнее?

Девушка вздыхает.

— Три дня назад нашу мастерскую разгромили, — начинает она. — Нас тогда не было дома, я возила дедушку к врачу, Кеша был на работе, а у Архипа своя семья, и они живут в пристройке. Мы вернулись, а внутри настоящий кошмар, — Яна говорит так тихо, что почти переходит на шепот. — Либо это было какое-то предупреждение, угроза, либо у нас что-то искали, — в ее голосе столько отчаяния, что хватило бы на три поколения вперед.

— Вы живете в мастерской? — уточняю на всякий случай.

— Да, точнее, прадед сделал из дома мастерскую, — она утвердительно кивает, — так давно, что я и не знаю, когда.

— Что-нибудь пропало? — интересуюсь я.

— Только какие-то старые книги записи клиентов и заказов, — сдается мне, что эти книги были исписаны фамилией Снегиревых вдоль и поперек. — Ничего ценного, но братья встревожены. Дедушка спит с пистолетом под подушкой, и все ожидают нового вторжения.

Да уж, Яхонтовы не перестают меня удивлять.

— А что же вы?

Яна вымученно улыбается, где-то на грани того, чтобы разрыдаться.

— В Москве две главные силы: ваша семья и Елисеев, мелкие группировки не решились бы на такое без одобрения свыше, — допив свой кофе, она цепляется за чашку, как за спасательный круг. — Вы точно не стали бы нападать, да и дружба наших семей уходит корнями еще в царские времена, — подумав немного, гостя добавляет: — Я прошу у вас защиты, а если вас не сильно обременит, то выяснить, кто и зачем нарушил наш покой. Взамен обещаю дать всё, что вы попросите.

Каждое ее слово вызывает гораздо больше вопросов, чем ответов, и я собираюсь задать их все.

— Почему же вы пришли именно ко мне?

— Насколько мне известно, Игорь Львович и Леонид Викторович не занимаются подобными вопросами, и всё равно отправили бы меня сюда, — я вижу, каких трудов сто́ит девушке сохранять лицо, — а к Константину Леонидовичу не попасть без ведома моего брата. Талина Романовна не появляется в офисе, — Яна Яхонтова почему-то вдруг вызывает у меня непреодолимое желание обнять ее и поплакать вместе. — Остаетесь вы.

— Еще Никита Игоревич, — напоминаю я, открывая пачку сигарет, и предлагаю девушке угоститься.

Яна делает большие глаза, и непонятно, что вызвало такую реакцию: сигареты или упоминание моего братца.

— Спасибо, я не курю, — она делает вид, что вопрос про Ника не услышала вовсе, и я тактично не задаю его вновь: в конце концов, эти подробности можно выведать не только у Яны.

Обдумывая то, что на меня только что свалилось, я закуриваю, даже не спрашивая у посетительницы разрешения, хотя это положено правилами этикета. В такой ситуации, вообще-то, грешно не курить, да и мысли приходят лучше.

О какой защите идет речь? Приставить к мастерской охрану? Тогда к ней на пушечный выстрел не подойдут, а мы никогда не узнаем, кто стоит за этим нападением. Яхонтовых можно считать нашими людьми: даже несмотря на то, что Дементий Кириллович подчеркивает свой нейтралитет и независимость, Кеша-то работает секретарем у Кости. Даже если бы не работал, это ничего бы не изменило, я думаю: я бы и просто по-человечески согласилась помочь, а раз уж дело касается Яхонтовых, то могу рассчитывать на поддержку семьи.

— Хорошо, я помогу вам, — сдержанно киваю, параллельно затушивая окурок. — Надеюсь, вы не против временного переезда.

Яна, кажется, не против, и я с чистой совестью зову Костю, чтобы обсудить детали: в конце концов, особняк настолько огромен, что в нем можно с комфортом расположить половину офиса, а если потесниться, то и весь, включая уборщиц. Нам же нужно приютить всего-то пятерых взрослых и двоих детей, и парень полностью согласен с моим предложением. Где-то внутри поселяется нехорошее предчувствие, что это решение еще подкинет нам проблем, но желание помочь и всех спасти всецело побеждает.

— Джина Александровна, — в шаге от двери Яна вдруг оборачивается, — вы так и не ответили, что требуется взамен.

Девушка изучающе рассматривает меня своими прозрачно-голубыми глазами, но я так и не догадываюсь, что же она хочет увидеть. Поспать бы, желательно часов восемь.

— Разве вам есть, что мне дать? — уголок рта криво ползет вверх. — До свидания, — я улыбаюсь, толком не понимая, искренне или нет.

Как только дверь за Яной Яхонтовой закрывается, я решительно направляюсь в Костин кабинет, к его мини-бару: без еще ста грамм чего-нибудь крепкого я вряд ли переживу этот вечер. Переезд запланировали на завтра, поскольку это дело первой срочности, а значит, визит в Питер на поиски перстня придется отложить.

Я никогда не любила понедельники, и мне казалось, что нет в этом мире бо́льших страданий. Так было ровно до тех пор, пока я не узнала, что утро субботы может быть еще хуже.

Таля, проникшаяся симпатией к Дементию Кирилловичу с первой встречи, командовала переездом Яхонтовых, а я в то же время, проснувшись ни свет ни заря, спешно нанимала в особняк новых людей. Найти хорошую горничную было, пожалуй, не легче, чем толкового секретаря, и сегодня я в этом окончательно убедилась. Зато дворецкий Георгий Иванович, который настойчиво просил называть его «просто Жорж», сразу меня впечатлил, да еще и согласился приступить к работе сегодня же.