— Верим-верим, — улыбается Дима, поглаживая ее по плечу. — Как думаешь, на что это всё указывает?

— Похоже на нашу дачу, — неуверенность в голосе Тали просто зашкаливает. — Я не знаю, что еще это может быть. В детстве мы ездили туда, как раз с Курского, но я могу ошибаться.

— У Ку-урского вокзала стою я мо-олодо-ой, — давясь смехом, пропевает Ник. — На дачу наведаться и правда стоит: там недалеко была березовая роща, это совпадает с текстом.

Мне добавить нечего, ведь если я и была на этой даче, то всё равно не помню ее. Правда, этот вопрос приходится отложить хотя бы до выходных, потому что нас ждут реальные дела и события, которые происходят здесь и сейчас. Богдан Синицын, хоть и создал четкое впечатление дурака, после вчерашнего вызывает еще больше опасений и может представлять серьезную угрозу всей семье.

Картинки недавней перестрелки мелькают перед глазами, стоит только на миг прикрыть веки, а страшные звуки слышатся в любой тишине, и меня пробирает от мысли, что через несколько минут придется проживать это снова, рассказывая на совещании, как было дело.

К слову, это первое собрание, на котором не будет ни дяди Игоря, ни Костиного отца, и я волнуюсь куда больше, чем в сентябре, когда впервые переступила порог штаб-квартиры по улице Чкалова где-то на самом краю Москвы. К слову, со складом, куда мы направлялись вчера, тоже случились беды: когда Ник отправил туда наших людей, чтобы проверить всё-таки, то склада на положенном месте не оказалось.

— Я не поверил, приехал утром сам, а склада нет! — сокрушался брат. — Теперь наши лучшие умы там окопались, расследуют, его просто взорвали или перед этим вывезли оружие. Вот же… — с уст Ника сорвалась еще парочка забористых ругательств, которые не грех было и записать.

Я пыталась прикинуть, какой вариант будет хуже. С одной стороны, если наше оружие конкуренты присвоили себе, то есть шанс заполучить его обратно, но я пока плохо представляю масштабы и сложность подобного мероприятия. С другой — если недавно прибывшая партия оружия уничтожена вместе со складом, то враг гарантированно им не пользуется, что тоже звучит неплохо.

— Я поеду им помочь, — мгновенно реагирует Таля. — Свежий взгляд может быть очень кстати.

— Без тебя разберутся, — резко осадил ее Ник, впрочем, сразу же исправился, добавляя уже спокойно: — Сейчас ты нужнее здесь.

Ник был прав, вообще-то: пропускать наше первое самостоятельное собрание было нельзя. Даже Костя, которому лучше было отлежаться дома, так рвался сюда, что нам не удалось его переубедить, и теперь гордо хромал на простреленную ногу, опираясь с одной стороны на меня, с другой — на трость, только прибавлявшую ему импозантности.

Трость, конечно, была не лучшей идеей: стоило Косте занять свое место за овальным переговорным столом, как они с Ником стали изображать дуэль. У Ника трости не было, но он прекрасно справлялся наушниками, которые использовал в качестве лассо, и толстым ежедневником, послужившим брату щитом.

— Первые сорок лет детства самые тяжелые, — буркнула Таля, отвесив Нику легкий подзатыльник: всё еще дулась на него. Ее тоже можно было понять: все светлые головы, работающие на семью, разбирались с останками склада под началом Димы, который имел опыт в подобном руководстве и координации общих действий. Там всё еще могло быть опасно, и ничего удивительного, что сестра так рвалась на помощь.

Новость о том, что теперь старшие отошли от дел, занявшись только легальным бизнесом, все присутствующие восприняли спокойно: в конце концов, всё к этому и шло, а дела были тесно переплетены, просто теперь мы работали уже не под руководством дяди и Леонида Викторовича. Мы сами были руководством, и это осознание завораживало настолько, что даже немного пугало.

Конечно, нашлись и недовольные, хотя сопротивляться неизбежному, по моему мнению, было глупо: сейчас или через даже десять лет, мы бы всё равно заняли свои места. Громче всех возмущался Аникеев, который до этого дня не отсвечивал почти два месяца после инцидента на одном из декабрьских собраний. Я бы предпочла, чтобы он и дальше отмалчивался и не отпускал в мою сторону вообще никаких комментариев, но надеяться было глупо.

Его пронзительная речь о нашей некомпетентности не вызвала особого отклика, но некоторые стали прислушиваться. Аникеев был отнюдь не глуп, да и опыта имел побольше, чем мы, но не учел одного: теперь на собрании не было дяди Игоря, и никто не стал бы сдерживать желание ненароком сломать ему нос. Я дышу спокойно и размеренно, считаю до десяти, до тридцати, почти дохожу до семидесяти и радуюсь своему ангельскому терпению.

Главное было — не вслушиваться особо в то, что этот Аникеев говорит, а то захотела бы придушить его на месте. Костя сразу предупредил, что за себя не ручается, а Ник и вовсе не умел держать себя в руках, даже когда очень старался, поэтому, когда Аникеев взял слово, из нас внимала ему только Таля, которая вообще не любила насильственные способы решения конфликтов.

Лично я не выдержала первой, где-то между молокососами и неумными мажорами. То, что Аникеев никогда не стесняется в выражениях, а еще не считает женщин за людей, нам предлагалось принять как данность — но это было раньше, когда дядя командовал парадом, а теперь дядя был далеко не здесь, а дуло моего небольшого аккуратного «глока» — прямо напротив Аникеевского твердого лба.

Хочется пристрелить его на месте или хотя бы запугать, но я помню, что угрозы — самый ненадежный способ подчинения. Может, и действенный, но недолговечный, поэтому я лишь улыбаюсь краешком рта, обнажая зубы.

— Продолжай, — для убедительности снимаю пистолет с предохранителя. Я не двигаюсь с места, Аникеев — тоже. Помедлив с минуту, он снова говорит, но уже не так уверенно. Я отчетливо читаю в его глазах страх, и было бы чего бояться — я ведь просто направила на него пистолет.

Я ведь всё равно не смогла бы выстрелить.

— Оставь, Аникеев приносит большие деньги, занимается эскортом, — шипит Ник мне на ухо.

— Самолично? — ухмыляюсь я нарочито громко, чтобы Аникеев услышал. Брат хлопает себя по лбу, но всё равно посмеивается, искоса поглядывая на остальных.

Неужели и он думал, что я бы смогла убить вот так запросто?

Ловлю себя на мысли, что и сама не знаю ответ: я ведь уже убивала, не раз и даже не два, но каждый раз всё происходило, будто в тумане, и я не то чтобы хорошо соображала в такие моменты, но всегда я вроде как защищалась или спасала кого-то из близких. Просто так стрелять в Аникеева я и подавно не собиралась, но реакция старшего брата, который знал меня, как облупленную, заставила задуматься.

Словно сквозь толщу воды я слышу подобие извинений, но подробности меня не сильно интересуют. Удовлетворенно кивнув, я убираю пистолет, который просто чудом не утонул вчера ни в какой луже и не оказался забытым в той неразберихе. Потерять оружие под конец стычки было бы не жалко, ведь в любой момент можно купить новое, но мой «глок» был подарком, поэтому я старалась его беречь.

— Неуважение к членам семьи неприемлемо, — напоминаю я, когда Аникеев заканчивает говорить и опускается на свое место за столом, — и все должны это запомнить.

В общем-то, неуважение выражал только Аникеев: с момента моего первого появления в этих стенах все остальные, кто сомневался во мне, успели убедиться в обратном. Осенью я слышала, что дела у семьи шли до того неважно, что дядя подумывал о слиянии с кем-то из крупных партнеров. Если бы я не объявилась так вовремя или не выбралась бы из очередной переделки, в моем кресле мог бы сейчас сидеть именно Аникеев, поэтому его недовольство даже можно было бы понять, если бы он не переходил границы.

Я нисколько не грущу из-за пропущенных уроков, ведь вряд ли смогла бы сегодня сосредоточиться на биологии или математике. У Кости и вовсе нарисовался больничный, так что сидеть на уроке английского, который будет заменять, к примеру, злобная химичка, я тоже не горела желанием, поэтому после собрания мы отправились прямиком в офис. Пришлось вызывать водителя, ведь Костя в ближайшее время не мог сесть за руль, а Ник спешно умчался по делам, даже не попрощавшись толком: я только услышала, что в его клубе что-то случилось.