Сразу становится тепло и хорошо.

***

Когда я просыпаюсь, Кости рядом не оказывается. От этого сразу чувствуется грустная пустота, но стоит лениво выбраться из кровати и подойти к окну, чтобы в душе разлилось приятное умиротворение: еще светло, а это значит, что до назначенного собрания еще далеко, а в особняке сейчас никого, кроме прислуги и Яхонтовых в неполном составе.

Размеры дома таковы, что проще позвонить на мобильный, чем разыскивать человека по трем этажам, когда его нет в спальне, но мне почему-то нравится искать самой, бродить по коридорам и лестницам, думать, где же он может быть. Находить Талю всегда легко: она очень любит гостиную с малахитовым камином и большую столовую и терпеть не может библиотеку. Диме, кажется, все равно, где находиться, и каждый раз я натыкалась на него в самых разных местах. Ник предпочитает в особняке самые удаленные и уединенные места, но если встречаешь где-нибудь Яну Яхонтову — он наверняка поблизости.

С Костей тоже оказалось довольно просто: парню нравилось находиться на кухне, когда там нет поваров, и в своем кабинете, где он любил не только работать из дома, но и просто подумать в тишине. Я, по природе своей испытывающая настороженность к людным местам, очень его понимала.

В этот раз, правда, я замечаю Жилинского совершенно случайно, проходя мимо голубой гостиной, напоминающей волшебно-красивые залы в старинных дворцах, по которым водят экскурсии. По комнате разносится пряный запах глинтвейна, такой завораживающий, что мне кажется, будто уже чувствую на языке сладко-терпкий вкус горячего вина и специй, хотя до столика с бокалом еще несколько шагов.

— Сколько времени? — зеваю, прогоняя остатки сна.

Вытянув ноги на диванчике, Костя задумчиво листает на ноутбуке какой-то документ: наверняка договор или отчет — и даже не дергается от неожиданности, даже не моргает, только лениво щурится, всматриваясь в правый нижний угол экрана.

— Половина пятого. Глинтвейн будешь?

— Мог бы и не спрашивать, — улыбнувшись, подхожу ближе и делаю глоток. Во рту разливается приятное тепло, приправленное кислинкой лимонной дольки и легкой жгучестью коричной палочки в бокале.

Мягко рассмеявшись, Костя ловким движением руки утаскивает меня на диван, и я, еле удержав равновесие, приземляюсь рядом с парнем. Отхлебнув из бокала еще, понимаю, что случайно приговорила уже половину напитка, и, отставив его обратно на столик, обращаю все внимание на ноутбук.

Когда я, выспавшись, полна сил и энергии, хватает всего лишь пробежаться глазами по экрану, чтобы уловить суть.

— Это же чистейшей воды компромат на, — вчитываюсь в инициалы, — какого-то Дайнеко, — фамилия кажется знакомой. — Подожди, это не тот Дайнеко, который в девяностые, если верить слухам, увозил и продавал людей в рабство на Ближний Восток?

— Он самый, — подтверждает Костя, — только это были и не слухи. А если верить документу, то он и до сих пор этим промышляет.

— Вот скотина, — вырывается у меня. Даже для нас это уже слишком. — Он ведь работает с Елисеевым, — скорее утверждаю, чем спрашиваю: я видела Дайнеко в нашем «списке ликвидации».

Парень снова кивает.

— Еще интереснее то, что прислал мне эту информацию Аполлон Иванович Кудрявцев, тоже союзник Елисеева.

С Кудрявцевым я никогда не пересекалась лично, но читала в семейных архивах, что когда-то он пытался работать с нами. Подробности уже стерлись в моей памяти за ненадобностью, но, кажется, его привлек в дело еще Елисеев, а потом Кудрявцев не сразу переметнулся к нему: все пытался наладить бизнес с нами.

— Это ведь его непосредственные подчиненные как-то подбросили в клуб Ника наркоту? — уточняю на всякий случай, хотя прекрасно знаю ответ. Именно Кудрявцев контролировал всю наркоторговлю в столице, а где-то и за ее пределами. Наша семья тоже не была святой в этом плане, но наши каналы проходили вдали не то что от Москвы, а от всей страны в принципе: я читала что-то про Бразилию, Мексику и Китай, но трафик был давно налажен еще дедушкой, а теперь и подавно находился под контролем доверенных, но достаточно отдаленных лиц, чтобы в случае чего подозрения не пали на нас.

— Именно, — Костя со вздохом снимает очки, которыми пользуется только за бумажной работой, и потирает переносицу. — Кудрявцеву нельзя верить, но мотив подставить союзника у него имеется: они с Дайнеко уже не первый год пытаются оттяпать друг у друга сферы влияния.

Взгляд выхватывает отражение в зеркальной мозаике на стене: мои глаза сверкают недобро-озорным огоньком, и поначалу это даже пугает, но Костя спокоен, как будто видел это уже не раз и не два. Пожалуй, дело в том, что раньше в такие моменты рядом не случалось зеркал, и мне просто негде было увидеть притаившиеся во взгляде хищные искорки.

— Скоро будет минус два, — губы сами изгибаются в улыбке, — нам ведь ничего не стоит стравить их друг с другом в напряженный для обоих период.

— Верно, — ошарашенно соглашается парень. — Хотя такие приемы, вообще-то, мы оставили в девяностых, и уже лет десять так не делаем…

— Да пофиг, — перебиваю я, чувствуя, как улыбка расползается шире некуда.

По дороге на собрание Костя шутит, что такими темпами услуги Марса нам вовсе не пригодятся, к большому недовольству последнего. Марс вообще для меня непонятен: слишком взрослый для ровесника, но слишком юный для взрослого, он больше похож на ядовитую колючку, чем на адекватного человека. При этом он создает впечатление спокойного и рассудительного — но ровно до тех пор, пока в его поведении не начинает прослеживаться что-то раздолбайское, неизменно напоминающее мне нашего Тоху.

— Приехали, — объявляет Костя, когда машина останавливается возле знакомых ворот, а охранник приближается к нам, чтобы спросить пароль и пропустить на парковку. — Выходи, Сникерс, — в ответ на это Марс на переднем сиденье корчит недовольную рожу и совсем по-ребячески показывает язык, но послушно покидает машину. Возможно, его реакция и не предназначалась для наших глаз, но мы с Костей едва сдержали смех, наблюдая за отражением в зеркале.

На удивление, мы прибыли даже раньше, несмотря на пробки. Яну Яхонтову решили не брать с собой в целях ее и нашей безопасности: и без того пришлось оставлять дом под усиленной охраной и самим брать целую машину бойцов — на всякий случай. На такой же всякий случай Яне под присмотром опытного охранника Гены был оставлен ноутбук: «чистый», которым никогда не пользовались и которых у нас хранилось целых три штуки. Дима как-то настоял, мол, если чей-то сломается, можно сразу взять запасной, а при вводе личного пароля — еще и скачать все необходимые данные. Прежде, чем давать Яне ноутбук, все пароли Дима, естественно, поменял — тоже на всякий случай.

Не то чтобы ситуация, в которой пригодился запасной компьютер, соответствовала изначальным представлениям Димаса, но если на собрании потребуются показания Яны Яхонтовой, с ней можно будет связаться через скайп.

Конечно, гораздо важнее предупредить всех о непредсказуемости и опасности, исходящей от Богдана Синицына, а про Яну говорить вовсе не обязательно, мы ведь разобрались сами. Но эта девушка была, как ни крути, связующим звеном, без которого смысл происходящего отчасти терялся, погружая дальнейшее обсуждение и планирование в неразбериху.

— Сейчас опять скажут, что во всем виноваты мы, — скучающим тоном тянет Таля, болтая ногой под столом. — Сколько лет все шло еще более-менее, а мы с тобой взялись за дело — и сразу все не слава богу, — сестра хочет добавить что-то еще, но в дверях переговорного зала появляются первые люди, и мы мгновенно настраиваемся на серьезный лад.

Желающие услышать историю из первых уст появляются всего на тринадцатой минуте совещания. Задним умом я догоняю, что лучше было бы объявить Яну погибшей от семейного правосудия, пока мы не уберем Синицына из игры, да и в целом пока ситуация не утрясется. Теперь я очень понимаю и Ника, и Костю, когда летом они провернули такой же трюк, распространив новость о моей смерти, но изменить уже ничего нельзя.