— Если не попала, нужно ждать следующую мишень, а ты шмаляешь, как ненормальная, — тихий голос за спиной.

На мою талию ложатся сильные руки, и я откидываю голову назад, кладу Косте на грудь. Вся ярость куда-то улетучивается, оставляя после себя только слабость в ногах и чувство защищенности, которое всегда приходит вместе с Костей.

— Ненормальность — это у нас семейное, — лукаво улыбаюсь я. — Лучше покажи, как надо.

Вымученно улыбнувшись, парень достает свою незаменимую «беретту» и делает несколько выстрелов. Система не успевает оглашать результаты, запинается и начинает сначала, под конец только замолкает и выдает: «девяносто семь».

— Для стрельбы нужна чистая голова и сосредоточенность. Когда много думаешь или поддаешься эмоциям, ничего не получится, — объясняет Костя.

— Попробуй тут с тобой не поддаваться эмоциям, — ворчу я, — ладно, сейчас попробую еще.

Отключить мысли получается с горем пополам, и первые три раза я попадаю точно в десятку, затем сразу семь — слишком обрадовалась — и восемь-девять; впрочем, еще раз звучит «десять», и конечный результат составляет восемьдесят девять из ста.

— Вау, — в серых глазах — смесь удивления и восхищения. — Скоро уже мне нужно будет у тебя учиться, — парень притягивает меня к себе. Я совершенно по-ванильному бросаюсь ему на шею и крепко-крепко зацеловываю, но почти сразу отпрыгиваю, как ошпаренная, вспомнив о его ранении. Костя смотрит на меня прибалдевше-счастливым взглядом, и по нему так и не скажешь, что парень гуляет по офису с продырявленной ногой.

— Спасибо, — смущаюсь невесть от чего, а по лицу расползается улыбка до ушей. Кажется, я поверила в себя по-настоящему, больше, чем когда-либо.

— Но вообще лучше и правда позаниматься с Ником, он спец по таким делам, — мягко подытоживает парень. — Я, конечно, стреляю нормально, но мне никогда не нравилось это делать.

Я улыбаюсь.

— У тебя поэтому пацифик на запястье? — взяв руку парня в свои, обвожу пальцами татуировку.

— Да, я набил его в девятнадцать, незадолго до, кхм, — Костя запинается, — возвращения в семью. Иронично получилось.

— Кстати, я вспомнила, как папа учил меня стрелять, — делюсь я, когда мы уже поднимаемся к кабинетам. — Я и раньше знала, но сегодня вспомнила, — я улыбаюсь вновь обретенным моментам прошлого.

Костя не знает, что сказать, наверное, поэтому только крепко-крепко обнимает, но такие простые и понятные действия порой гораздо ценнее любых слов.

***

Сидя за партой рядом с Талей, я пытаюсь сосредоточиться хотя бы на математике, но урок прерывает педагог-организатор, которая пришла с объявлением. Простонав что-то невразумительное, сестра вытягивает руки вперед и утыкается лбом в парту, а я следую ее примеру. Черт, только ведь начала вникать в тему.

— …сможете бросить валентинки в специальный ящик на первом этаже, а четырнадцатого числа наши купидоны будут разносить их адресатам, — с довольным видом завершает женщина, а я ловлю себя на мысли, что видела-то ее всего пару раз, а имени и подавно не знаю.

Когда дверь за ней закрывается, а Ирина Витальевна продолжает объяснять про многогранники. Только вчера ведь написали контрольную по логарифмам, дала б передохнуть хоть один урок, не все так легко переключаются со сплошной алгебры на геометрию и непонятные чертежи.

— Джи, — Таля тихонько пихает меня локтем в бок, отчего цилиндр в моей тетради становится конусом, — ты уже придумала, что дарить Косте на четырнадцатое? — спрашивает она шепотом.

— А? — оторвавшись от исправления своего горе-чертежа, я сталкиваюсь с внимательно-любопытным взглядом зеленых глаз. — Ну…

Не признаваться же ей, что день всех влюбленных просто-напросто вылетел у меня из головы и что я бы про него даже не вспомнила до последнего момента?

— Ты забыла, — догадывается сестра еще до того, как я успеваю придумать какой-нибудь не постыдный ответ. — Да расслабься, — едва слышно успокаивает она, — я уже неделю голову ломаю, а всё еще без понятия.

— А если…

— А первый номер к доске пойдет решать, — математичка принялась водить пальцем по журналу, выискивая жертву, — Снегирева, — она с победным видом уставилась на меня через стекла своих огромных очков.

Мысленно выматерившись, я поплелась на экзекуцию. Конечно, я вообще не сильна в математике, но в геометрии — особенно, и хуже этого были только синусы с косинусами в прошлом году. Вздохнув, я начинаю читать условие задачи, параллельно выводя линии мелом на доске. Вычислить объем прямоугольного параллелепипеда — это, кажется, не так сложно. Пара минут уходит на то, чтобы выискать на доске нужную формулу.

— Первое задание — самое легкое, — поджав губы, выносит вердикт Ирина Витальевна. — Ладно, садись.

Приняв страдальческий вид, я возвращаюсь за парту.

— Я думаю насчет парных браслетов или большой рамки с кучей наших фотографий, — шепотом продолжаю прерванный разговор. — Вот только фотографий совместных у нас почти что нет, а удачных и того меньше.

Аккуратно включив телефон под партой, я листаю галерею в попытке собрать хотя бы шесть-семь фото, но за всё время знакомства мы почти не фотографировались вместе; были еще снимки с прошлой весны, но они остались на телефоне, сгинувшем еще осенью у Елисеева. Может, записаться на какой-нибудь мастер-класс по керамике и смастерить парные чашки или подсвечники? Нет, этим могла бы заниматься Таля, она вообще была горазда на творческие выходки, но точно не я.

Вариант с браслетами всё-таки кажется лучшим, и сразу после уроков я мчусь в ГУМ, но не нахожу там ничего подходящего, еду в «Охотный ряд», пешком прохожу по Тверской, но того, что мне нужно, нигде нет. Отчаявшись, я бреду по Первой Тверской-Ямской, прикидывая, стоит пробежаться по Новому Арбату или по Новинскому бульвару: и туда, и туда сразу будет слишком долго. Задумавшись, возвращаюсь в реальность только тогда, когда вблизи маячит вывеска Белорусского вокзала и табло с расписанием поездов.

Сразу вспоминается, как мы ночевали здесь с ребятами, а потом я полдня стирала пальцы о струны, чтобы заработать нам всем хотя бы на чебуреки. Поддавшись искушению, покупаю себе сразу два, горячих, с сочной свининой — это если верить ценнику. Вгрызаясь в тонкое тесто, ловлю себя на мысли, что, несмотря на все шутки о вокзальных чебуреках, не хочу знать, с чем они на самом деле: слишком уж вкусно.

Пожалуй, я вряд ли отучусь от привычки есть всякую гадость, особенно вредную, и этот факт мне даже как-то по-злорадному нравится. Заодно — наталкивает на мысль, что неплохо бы обойти вокзальные ларьки с всякой всячиной, может, и браслеты тут найдутся. Хочется простые, из ниток там или кожи, точно не ювелирку, которой никого из нас не удивить.

Покупая браслеты с затяжкой — два тонких кожаных шнурка с металлической вставкой, на которой написано «верность», думаю о том, что они имеют двойной смысл, и так мне нравится даже больше. Быть может, мы никогда не сможем всецело принадлежать ни друг другу, ни самим себе, ведь в первую очередь мы — часть семьи Леоноро, но где-то в глубине теплится надежда, что однажды у нас получится вздохнуть спокойно.

Пройдя всего на пару метров дальше, я замечаю сувенирный ларек, и сама не знаю, зачем ноги ведут меня внутрь, но с другой стороны, ни разу с моего появления в Москве я не глазела ни на разномастные магниты всех немыслимых форм и размеров, ни на фигурки Кремля в снежных шарах, ни на футболки с медведями, а всё это оказалось очень интересным. Если бы была туристкой, точно бы скупила полмагазина, как это было в Питере.

Меня привлекают еще одни браслеты, металлические, из сплошной полоски неизвестного металла, согнутого в почти полный круг.

— Сколько такое стоит? — уточняю у продавца.

— Пятьсот рублей, гравировка в подарок, — приветливо улыбается бородатый дядечка в шапке-ушанке и шарфе, раскрашенном под российский флаг.

— Дайте два, пожалуйста, — достаю из кошелька две бумажки по пятьсот рублей и, подумав, незаметно вытаскиваю вместе с ними третью.