Переодевшись в более подходящие для комфортной стрельбы сменные вещи, я направляюсь к лифту, который доставляет меня на этаж с суровым номером минус один. Дальше только своим ходом, и мне приходится еще попетлять, прежде чем я натыкаюсь на лестницу, ведущую вниз. Не самое уютное место для досуга, но всё лучше, чем полная перепланировка офиса: я до сих пор не отошла окончательно после отделки своего кабинета и новый ремонт в ближайшее время просто не переживу.

Огромное помещение тира встречает меня замогильной тишиной, и я бы решила, что попала по случайности в морг, так тут веет холодком, но морг у нас был совсем небольшим и находился этажом выше. Подошвы ботинок с гулким эхом ступают по бетонному полу, и если бы здесь еще играла тревожная музыка, то можно было бы шутить шутки про фильм ужасов.

Господи, да еще и суток не прошло, как мы снова чуть не погибли, а ходить одной по пустому подвалу всё равно кажется страшнее, чем десяток вооруженных амбалов.

За стойкой скучает девушка в серой толстовке на молнии, накинутой поверх камуфляжной майки. Завидев меня, она тут же вскакивает с места, одновременно собирая волосы в хвост и закатывая рукава по локоть.

— Здравствуйте, — кивает она слегка испуганно, но расслабляется, как только я подхожу ближе.

— Добрый день, — я с любопытством рассматриваю висящее на стенах оружие. — Мне бы пострелять, — демонстрирую свой пистолет.

— Конечно, пройдемте, — девушка ведет меня дальше, предлагая выбрать мишени. — Знаете, я сначала приняла вас за покойную Анастасию Львовну, думала, приведения опять расшалились, — делится она. — Сюда из морга приходят, бывает, ищут выход.

Оторопев от таких откровений, я даже не смеюсь.

— И часто они здесь разгуливают? — спрашиваю больше из вежливости, параллельно указывая на мишени-манекены.

— Не очень, — пожимает плечами девушка. — Сегодня уже приходил один вместе с секретарем Константина Леонидовича, молодой совсем, и молчал всё время, точно рот землей набит, — поежившись, она протягивает мне наушники. Говорит с такой серьезностью, что и не понять, разыгрывает она меня или нет.

Подвал сотрясается от хохота, уж больно абсурдной кажется ситуация.

— Это Артем, мой новый секретарь, — утирая проступившие слезы, объясняю я. Девушка смотрит с недоверием, как будто сомневается то ли во мне, то ли в профпригодности Смольянинова, то ли еще в чем. — Мертвецы так запросто по земле не шастают, — добавляю на всякий случай.

Девушка моргает несколько раз, невпопад представляется Алисой и уходит, ворча что-то о том, что поработай я с ее в подвале, не только в живых трупов бы стала верить. Меня подмывает спросить, в кого же еще, но я сдерживаюсь, концентрируюсь на мишенях. Наши противники — серьезные люди, а у нас тем временем просто какой-то дурдом на выезде, и все ведут себя так, как будто это абсолютно нормально. Делаю несколько выстрелов по манекенам, но попадаю всего раз — и то не в ту часть тела, куда собиралась, хотя я целилась гораздо старательнее, чем когда мне приходилось стрелять в людей.

Ник был прав, что мне бы научиться нормально, только брат был вечно занят и с осени так и не дал мне ни одного урока. Сам он стрелял так расслабленно и уверенно, словно провел за тренировками не один год и постоянно оттачивал мастерство еще больше; собственно, так оно и было. Мне же просто везло всё время, но если собираюсь в открытую выступить против Елисеева, то научиться придется.

Вздохнув, я переместилась к обычным круглым мишеням: наверное, с них и стоило начинать. Умная система озвучивает каждый результат: выше шести ни разу не попала, было несколько промахов. Спустя десять выстрелов я слышу механическое: «сорок два из ста». Вздох.

Ладно, я готова проторчать здесь и до вечера, пока не станет получаться.

Я расстреливаю еще с десяток мишеней, но совершенно не понимаю, почему итоговое число не поднимается выше пятидесяти. Один раз получилось пятьдесят шесть, но это скорее по случайности, а следующий результат и вовсе позорно ниже сорока.

***

— Есть три точки: целик, — папа указывает на выступ в начале ствола, — мушка, — она находится в конце, я и сама знаю, — и мишень. Возьми пистолет двумя руками, соедини все точки в одну линию и стреляй, здесь нет ничего сложного.

Я предельно сосредоточена, но руки ходят ходуном, и прицелиться никак не получается, поэтому я нажимаю на спусковой крючок просто чтобы папа не принял меня за тугодума. Действие весьма опрометчивое: хоть я и попадаю в мишень, пулевое отверстие оказывается где-то между тройкой и четверкой. Руки неприятно сводит отдачей, но я стараюсь не подавать виду: если всем это ничего, то и мне тоже.

— Хотя бы попала, — констатирует папа, попутно обдумывая мои перспективы. — Пробуй еще.

Спустя полчаса пустых стараний и потраченных у нас обоих нервов, папа почти сдается.

— Я целюсь, как ты показывал, — смущенно оправдываюсь я. — Оно почему-то не получается, вот и всё.

Папа улыбается, но я вижу, что его терпение на исходе. Вытащив из кобуры свой пистолет, он молча, без единого слова, выпускает в мишень весь магазин, и центр, крошечный красный кружок, враз чернеет: папа выбил почти все десятки.

— Ничего, научишься, — он треплет меня по волосам, заставляя возмущенно взвизгнуть и приняться наощупь поправлять прическу. — Поехали в «Старбакс»?

Папа всегда откуда-то знает, как поднять мне настроение, и безошибочно угадывает, от чего я точно не откажусь.

— Супер, — соглашаюсь сразу же, предвкушая огромный стакан капучино или латте с двумя сладкими сиропами сразу. Может быть, попрошу добавить еще взбитых сливок: нужно же как-то компенсировать нещадно ноющие запястья. — Только можно еще разок, напоследок?

— Еще успеет надоесть, будешь домой проситься, — смеется папа, но в его глазах загорается оживленно-любопытный огонек. — У тебя десять выстрелов, — он кладет пистолет передо мной.

Я сосредоточена так, как никогда. Всё ведь просто, и папа как будто почти не смотрел на мишень, а я никак не могу попасть хотя бы в семерку; нужно быть внимательнее. Глаза натыкаются на памятку, как правильно держать оружие, и я мечтаю провалиться под землю: всё это время я соединяла в одну линию только мушку и мишень, а про первую точку забыла напрочь, как и забыла ее название. Ладно, как она называется, не так важно: главное, что я поняла принцип.

Наблюдая за последней попыткой, папа даже прищуривается, словно не верит в происходящее. Он подзывает молчаливого инструктора и просит того показать последнюю мишень, сам обводит маркером пулевые отверстия и считает. Пересчитывает раз пять, прежде чем вдруг хлопнуть меня по плечу, от чего я даже приседаю немного.

— Восемьдесят один, — лучась счастьем, объявляет папа.

Сначала я думаю, что он шутит, но, взглянув на мишень, понимаю, что это правда. Похоже, в стрельбе из пистолета и правда нет ничего запредельно сложного.

***

Я даже не успеваю удивиться вернувшемуся воспоминанию: пока впечатление свежо, словно я снова вернулась на три года назад, я прицеливаюсь уже как следует, правильно, и после хлопка выстрела система оповещает: «восемь». Дальше получается девятка и еще три восьмерки, семь, десять — я едва не пускаюсь в пляс от радости — и следом шестерка, это наверняка потому, что я расслабилась после удачного выстрела. Девять, семь — и я слышу ровное «восемьдесят». Что ж, это уже неплохо.

Чтобы закрепить успех, я расстреливаю еще одну мишень и перехожу к следующим. Здесь просто белый холст, но к системе подключен проектор с изображением: маленькая мишень то появляется, то исчезает в разных местах, и это почему-то оказывается легче, чем обычный недвижимый круг. Промах выходит неожиданно: я стреляю точно в десятку, как мне кажется, но пока пуля летит к цели, мишень неожиданно исчезает, и система засчитывает этот выстрел как неудачный. Расстроившись из-за этой неудачи, в следующий раз я попадаю абсолютно мимо, и по мере того, как во мне вскипает злость на себя и на всё вокруг, выпускаю в мишень еще несколько патронов, пока та не исчезла.