Когда мы достигаем вершины, он протягивает руку мимо меня, чтобы повернуть ручку. Дверь открывается, и я задыхаюсь.

Передо мной большая крыша, оформленная в том же стиле, что и остальная часть Эксцесса. Я выхожу на улицу, ошеломленная красотой вокруг. Тысячи гирлянд свисают над головой и с подъездных путей, придавая всему пространству волшебный вид. Обогревательные лампы стоят по всем четырем углам, окутывая помещение дополнительным теплым светом и комфортной температурой, несмотря на холодный зимний воздух. На Фоне играет тихая, романтическая музыка. Там пусто, если не считать нас двоих.

Повернувшись, я вижу Тьяго, прислонившегося к дверному косяку, небрежно скрестив руки на груди, с зачарованным выражением лица, пока он наблюдает за мной.

— Это так красиво, — шепчу я с благоговением. — Почему здесь больше никого нет?

Оттолкнувшись от двери, он подходит ко мне. — Он закрыт до апреля. Сотрудники открыли его нам только сегодня вечером.

Я смотрю на крошечные огоньки. Между рядами струн на черном ночном небе сияют тысячи ярких звезд.

— Почему? — спрашиваю я, задыхаясь от волнения, когда снова смотрю на мужа.

Тьяго берет мою руку и притягивает к себе, другая ладонь находит изгиб моей талии. — Наверное, это так волшебно — танцевать под звездами. Я никогда этого не делала, но это всегда было в моем списке желаний. — Он до сих пор цитирует по памяти строчку из моего дневника, слова так свежи в его памяти, как будто он прочитал их вчера. Его лицо прижимается к моему, и он шепчет: — Я хочу быть тем, с кем ты вычеркнешь дела из своего списка желаний.

Выпустив его руку, я вместо этого обхватываю его шею и прижимаю к себе.

— Детка, — тяжело напеваю я, не в силах сказать больше ничего.

— Малыш'? — он хрипло стонет. — Не ищи дальше имена домашних животных. Это то, что я хочу. Я хочу, чтобы ты так меня называла.

— Хорошо, детка, — отвечаю я, и он радостно бормочет. Мы держим друг друга так, медленно покачиваясь по крыше в танце, который больше похож на объятие, чем на что-либо еще. — Это наш первый танец, — говорю я, и он поднимает голову с моего плеча и смотрит на меня. — То, что было на гала-концерте, не в счет, так как я ушла. Но этот настоящий, и он такой, каким и должен быть.

Слова у меня на устах, чтобы сказать ему, что я чувствую, признаться в том, что он должен знать, в том, что я хочу, чтобы он знал, потому что я все равно слишком глубоко, чтобы возвращаться, но что-то подсказывает мне, что сейчас не подходящее время. Еще нет.

Он переплетает наши пальцы и протягивает руку, используя инерцию, чтобы отвернуть меня от себя. После секундной паузы он тянет меня вниз по руке, пока я не прижимаюсь к его груди.

Его губы ищут мои, а затем его язык проникает в мой рот и целует меня с безжалостной страстью, от которой у меня перехватывает дыхание. В том, как он держит меня, уверенно касаясь моими губами, есть такая близость, которой я никогда раньше не ощущала.

Осторожно отстранившись, я смотрю на его татуированное лицо. В течение долгих мгновений мы просто смотрим друг на друга в комфортной, но напряженной тишине. Мы танцуем под еще одну песню, затем еще одну. И еще, пока невозможно сказать, где заканчивается одна песня и начинается следующая.

Чем больше времени проходит, тем больше он расслабляется. Он кажется расслабленным, чем в последнее время, напряжение спало с его плеч.

— Последние пару недель ты выглядел напряженным. Я не хотела спрашивать, но все ли в порядке?

Гневный гул прокатился по его груди. — Я не хочу портить момент.

Моя свободная рука поднимается и смахивает слезинку на его щеке. Я нежно целую его губы. — То, что ты сказал о том, чтобы быть там в дождливые дни, относится и ко мне, детка. —

Он усмехается. — Туше.

Напряжение прошлого возвращается в том, как сжимается его челюсть и темнеют глаза. Что бы это ни было, это серьезнее, чем обычно.

— В последние несколько недель кто-то нападал на наши грузы. Судя по конкретным целям и частоте, это не может быть кто-то, работающий независимо.

— Так ты имеешь в виду…

Его рот сжимается в мрачную линию.

— В картеле да Силва есть крот.

Я позволяю ему продолжать вести нас по крыше, хотя у меня сводит желудок при мысли о том, что это значит. — Черт, — говорю я.

Он фыркает. — Дерьмо правильно. — Он смотрит поверх моей головы, его глаза озабочены. — И я почти уверен, что кто бы это ни был, он также ворует у меня.

О кротах и нападениях на грузы мне ничего не известно. Но финансы? Это моя область знаний.

— Откуда ты знаешь?

— Я не знаю Но я сильно подозреваю это. Я подозревал еще до того, как привез тебя обратно в Лондон.

— Ты смотрел финансовые документы?

В его взгляде проносится буря. — Да, они все складываются, но это не имеет смысла. Некоторые из наших поставщиков обратились ко мне лично и сообщили, что им не заплатили. Эти платежи им регистрируются, и документы, кажется, отслеживаются. Я размышлял об этом уже несколько месяцев, но не могу в этом разобраться. Мне нужен эксперт, чтобы разобраться в этом, но я не доверяю никому, чтобы взглянуть на них, особенно бухгалтерам, поскольку по крайней мере один из них каким-то образом замешан в этом».

— Дай мне взглянуть, — импульсивно выпаливаю я.

Его взгляд скользит по моему, эмоции в них трудно расшифровать.

— Я знаю, на что обращать внимание, когда кто-то крадет деньги у компании, — продолжаю я, слова вылетают из меня со скоростью миля в минуту. — Я видела это раньше и всегда ищу это в наших отчетах. Все, что нужно, — это один человек, чтобы осуществить это, и ему это может сходить с рук в течение многих лет, если он останется незамеченным. Но тебя об этом предупредили, поэтому самое сложное уже позади. Теперь есть способы их поймать. Следы, подсказки и цифровые следы, которые они, вероятно, оставили после себя, как хлебные крошки. Я могу помочь тебе, ты просто должен мне поверить».

Тьяго задумчиво смотрит на меня, но ничего не говорит.

Неуверенность хватает меня за горло и сжимает. Мне будет очень неловко, если он мне откажет.

— Я обещаю, что не буду ничего делать с информацией, которой ты со мной поделишься, если тебя это беспокоит. Если хочешь, я могу подписать соглашение о неразглашении. Я просто подумала… — Я делаю паузу, глядя в сторону. — Не знаю, я просто подумала, что смогу тебе помочь.

Проходят секунды, а затем палец кладет мне под подбородок и поворачивает мое лицо обратно к нему. Золотые глаза пытливо всматриваются в меня.

— Если я дам тебе доступ к документам и ты мне поможешь, ты фактически совершишь преступление.

Я киваю, тяжело сглатывая. — Я знаю.

— Ты переступишь черту и вступишь в Подземный мир, который, как ты говорила мне, ты ненавидишь. Когда это будет сделано, пути назад уже не будет.

— Я знаю."

— Тебя могут осудить как моего сообщника. Ты можешь попасть в тюрьму».

Мои глаза закрываются. — Я знаю!

Он толкает меня под подбородок, показывая, чтобы я открыла глаза. Я открываю. — Тогда зачем это делать?

На этот вопрос есть такой простой ответ, и он вертится у меня на языке, умоляя дать мне свободу.

Я сделаю все для человека, которого люблю.

Вместо этого я рассказываю ему версию правды.

— Поскольку я тебе нужна, и у меня есть набор навыков, чтобы помочь тебе, я это сделаю», — яростно говорю я. — Кроме того, я твоя жена, а это значит, что меня нельзя заставить давать показания против тебя — или наоборот — так что я идеальный сообщник. Это беспроигрышная ситуация».

Он удовлетворенно мычит и наклоняет голову, уткнувшись лицом в мое. — Ты прошла долгий путь за последние несколько месяцев, amor, — шепчет он, целуя меня в шею.

Удовлетворенный вздох срывается с моих губ. — Ты можешь быть очень убедительным, — хрипло говорю я, обхватив его лицо ладонями, чтобы прижать его к себе.

— Ты никому об этом не рассказывай. Его тон категоричен. — И если когда-нибудь наступит время, когда NCA придет за нами, ты солжешь и скажешь, что никогда не видела ни одного документа, электронного письма, квитанции, ничего. Все, что ты знаешь, это то, что я баловался импортом и экспортом. Ты спрячешь свой ум за очень убедительной глупой блондинкой и притворишься невежественной, ты меня понимаешь? Ты оставишь меня гнить в тюрьме и спасешь себя».