— Что ты хочешь знать?

— Что?

Карие глаза цвета виски снова поднимаются и встречаются с моими.

— О том, что я оборотень, — уточняет она. — Если для тебя все это ново, то я уверена, что у тебя есть много вопросов.

Я судорожно сглатываю, не зная, с чего даже начать.

— Как мне это остановить?

— Ты не можешь, — отвечает она, и у меня сводит живот. — Твой волк — часть тебя, нравится тебе это или нет. Чем скорее ты примешь это и интегрируешься, тем лучше для тебя.

Я хмурюсь в замешательстве.

— Что это вообще значит?

— Это означает, что вы становитесь единым целым. Вы разделяете пространство в своем мозгу. Как только вы полностью интегрируетесь, ты получишь полный контроль над своей животной стороной. Ты сможешь сдерживать своего волка, когда захочешь, или выпускать его, когда тебе нужно.

— Значит, просто откажусь от своей человечности и позволю ему взять верх? — я усмехаюсь, сарказм слышен в моем тоне.

Она слегка качает головой, снова прикусывая нижнюю губу. Черт, каждый раз, когда она это делает, мне хочется пересечь комнату, освободить ее губу и впиться в нее своими собственными зубами.

— Это не так работает, — вздыхает она. — Ты останешься собой, просто… больше. Поверь мне, ты не захочешь иметь волка, который не полностью интегрирован. Большинство оборотней овладевают своим волком, но некоторым из них это никогда не удается, и результаты могут быть катастрофическими. Просто спроси мою тетю.

— Да, я обязательно сделаю это, как только ты выпустишь меня отсюда, — ворчу я.

Ее губы растягиваются в улыбке, глаза искрятся озорством.

— Это мило, что ты думаешь, что я отпущу тебя.

— Почему бы и нет? — я стреляю в ответ. — Я позволил тебе уйти, не так ли?

— Только после нескольких недель разума.

— Пожалуйста, — усмехаюсь я. — Ты же знаешь, что получила все, что отдала.

Уголок ее рта приподнимается, когда мы долгое мгновение смотрим друг на друга. Возможно, это просто наш первый честный разговор, и он… приятный. На секунду я почти забываю, что меня держат пленником в этой камере и мы двое не в ладах друг с другом.

Ее улыбка исчезает, горло подергивается от судорожного сглатывания, когда ее взгляд снова опускается в пол.

— Что произошло после того, как я ушла? — тихо спрашивает она.

Моя грудь сжимается, когда калейдоскоп кровавых воспоминаний проносится в моем мозгу.

— Уверен, ты можешь догадаться, — бормочу я.

Она снова поднимает взгляд на меня, ее глаза медленно блуждают по моему телу, останавливаясь на засохшей крови и все еще заживающих синяках, покрывающих мою медно-коричневую кожу.

— Что ж, это объясняет, почему ты ужасно выглядишь, — замечает она. — Но, похоже, Арес, по крайней мере, дал тебе чистую одежду.

Я резко киваю. Должно быть, так зовут рыжеволосого мудака, который бросил меня в эту камеру, по пути изрыгая всевозможные угрозы нанесения телесных повреждений. Казалось, он особенно любил Эйвери, если судить по его бессвязным обещаниям возмездия за ее похищение, что только заставило меня презирать его еще больше. Не то чтобы у меня было какое-то право ревновать. Все, что было между ней и мной, было всего лишь результатом ее заточения; извращенной игрой, которая зашла слишком далеко.

— Я не собираюсь говорить, что ты не заслужил попробовать собственное лекарство, — продолжает она, заправляя выбившуюся прядь волос за ухо, — но, по крайней мере, ты смог выбраться.

Я ворчу в знак согласия, снова встречаясь с ней взглядом. Золотой вихрь вспыхивает в ее радужках, сопровождаемый резким ощущением щемления в моей груди.

Черт возьми, почему я одновременно хочу лишить эту девушку жизни и трахнуть ее до бесчувствия?

— Мой папа сказал, что я не его, — выпаливаю я.

Она в замешательстве сводит брови.

— Что?

Я со вздохом провожу рукой по волосам.

— Ты сказала, что это генетическое, верно? Ну, мужчина, которого я считал своим отцом, сказал, что это не так. После того, как я превратился в… это. Так что, я думаю, кем бы ни был мой настоящий отец, он, должно быть, был одним из вас.

Она медленно кивает, покусывая внутреннюю сторону щеки, пока обдумывает мое признание.

— Это могла быть твоя мама, — предполагает она, пожимая плечами.

— Нет, если только оборотни не умирают от рака.

Она судорожно втягивает воздух, глаза сочувственно округляются.

— Прости, — шепчет она.

Я качаю головой, ворча:

— Это было так давно.

Между нами повисает еще одна долгая пауза, пока я ковыряю кончик ногтя, отслаивая засохшую кровь.

— Знаешь, из-за нее все это началось, — бормочу я. — Когда она была на смертном одре, она начала что-то бормотать о существовании оборотней, и мой отец ухватился за это. После ее смерти он поставил перед собой задачу выяснить правду.

— И ты просто слепо согласился с этим? — спрашивает она, скривив губы от отвращения.

— Он был всем, что у меня осталось. Мы так много переезжали, что я так и не смог ни с кем сблизиться.

Я не знаю, какого черта я вдруг открываю свою душу человеку, держащему меня в плену, но что-то в этой девушке вызывает у меня желание раскрыть свои секреты. Может быть, это просто какая-то врожденная потребность избавиться от них перед моей неизбежной кончиной.

— Зачем ты пришел сюда, Кэм? — спрашивает она, наклоняя голову, чтобы изучить мое лицо, как будто она каким-то образом найдет там ответы. — Ты должен был знать, что добром для тебя это не кончится.

— Я не знаю, — признаюсь я.

Эйвери прерывисто выдыхает, перенося свой вес и отталкиваясь от пола. Она отряхивает шорты, поворачивается, чтобы положить руку на дверную ручку, и оглядывается на меня через плечо. Ее губы приоткрываются, как будто она хочет что-то сказать, но затем она захлопывает рот, печально качает головой и открывает дверь, чтобы уйти.

Как только дверь за ней закрывается, в моей груди зарождается безысходная боль, вызывающая трогательное желание, чтобы она вернулась. Нет никакой гарантии, что она когда-нибудь это сделает. В следующий раз, когда откроется дверь, в нее может войти мой палач, но я воспользовался этим шансом, придя сюда. По крайней мере, я смог получить некоторые ответы, которые искал.

Жаль, что это только верхушка айсберга в той гребаной катастрофе, в которую превратилась моя жизнь. Проблема с поиском правды в том, что нет способа подготовиться к суровому укусу реальности, который приходит вместе с ней, и теперь, когда она вонзила в меня свои зубы, даже сверхъестественное исцеление не может стереть шрам.

28

— Это правда? — спрашивает Мэдд, когда я переступаю порог конференц-зала, его сердитый взгляд прикован ко мне.

Он встает со своего места, с убийственным видом обходя стол в моем направлении. Остальные члены руководства отдела безопасности сидят вокруг него, все с опаской наблюдают, как мой брат топает туда, где я стою сразу за дверью. Как удачно начать эту встречу.

— Арес только что сказал, что сегодня привел одного из охотников, и ты пошла туда, чтобы разобраться с ним самому, — фыркает мой брат, явно взбешенный тем, что его оставили в неведении. — Неужели он…

— Просто оставь его в покое, Мэдд, — вмешиваюсь я, становясь перед ним, чтобы загородить выход.

Он резко останавливается передо мной, приподнимая бровь.

— Ты издеваешься надо мной, да?

Я складываю руки на груди и вызывающе вздергиваю подбородок, стоя на своем.

— Нет, как я уже сказала Аресу, я не хочу, чтобы кто-то еще заходил туда.

— А кто умер и оставил тебя за главную? — он рычит, его верхняя губа отворачивается, обнажая зубы.

Мое тщательно выстроенное самообладание дает трещину под снисходительностью в его тоне. Мэдд, может, и одержим идеей отомстить охотникам за то, что они похитили меня, но, черт возьми, я та, кого похитили. Это должно быть моим решением. Он может взять свое плохое отношение и засунуть его подальше.