2 декабря 1494 года горожане были созваны на заседание парламента, которое открыл большой колокол на башне Палаццо Веккьо. Синьория попросила и получила право назвать двадцать человек, которые назначат нового синьора и новых магистратов на год, после чего все должности должны были быть заполнены по жребию из реестра примерно трех тысяч мужчин, получивших право голоса. Двадцатка упразднила советы и агентства, которые при Медичи рассматривали и управляли государственными делами, и распределила между собой разнообразные функции. Они не имели достаточного опыта для выполнения этих задач, и их раздирали семейные фракции; новый правительственный механизм сломался, и хаос был неизбежен; торговля и промышленность колебались, люди были брошены на произвол судьбы, а на улицах собирались разъяренные толпы. Пьеро Каппони убедил Двадцатку, что порядок можно спасти, только пригласив Савонаролу в свои советы.

Монах созвал их в свой монастырь и изложил им амбициозную программу политических, экономических и моральных законов. Под его руководством и руководством Пьетро Содерини Двадцатка разработала новую конституцию, отчасти по образцу той, что так успешно поддерживала стабильность в Венеции. Большой совет (Maggior Consiglio) должен был формироваться из людей, которые — или их предки в предыдущих трех поколениях — занимали важный пост в государстве; эти первоначальные члены должны были выбирать двадцать восемь дополнительных членов совета в каждом году. Исполнительные органы власти должны были остаться в основном такими же, как при Медичи: синьория из восьми приоров и гонфалоньера, выбираемых Советом на два месяца, и различные комитеты — Двенадцать, Шестнадцать, Десять, Восемь — для управления, налогообложения и ведения войны. Введение полной демократии было отложено как нецелесообразное в обществе, все еще во многом неграмотном и подверженном волнам страстей; но Большой совет, насчитывавший почти три тысячи членов, считался представительным органом. Поскольку ни одна комната в Палаццо Веккьо не могла вместить такое большое собрание, Симоне Поллайуоло-II Кронака — был привлечен для переделки части интерьера в Зал Чинквеченто, или Зал Пятисот, где Совет мог собираться по частям; здесь, восемь лет спустя, Леонардо да Винчи и Микеланджело поручат расписать противоположные стены в знаменитом соперничестве. Благодаря влиянию и красноречию Савонаролы предложенная конституция получила общественное признание, и 10 июня 1495 года новая республика вступила в силу.

Началось все дружелюбно — с амнистии всем сторонникам свергнутого режима Медичи. С уважающей себя щедростью оно отменило все налоги, кроме десятипроцентного сбора с доходов от недвижимого имущества; купцы, доминировавшие в Совете, таким образом освободили торговлю от налогов и возложили все бремя на землевладельческую аристократию и бедняков, пользующихся землей. По настоянию Савонаролы правительство учредило monte di pietà, или государственную ссудную кассу, которая давала деньги в долг под пять-семь процентов и освобождала бедняков от зависимости от частных ростовщиков, которые взимали до тридцати процентов. Опять же по инициативе монаха Совет попытался реформировать нравы с помощью законов: он запретил скачки, грубые карнавальные песни, сквернословие и азартные игры; слуг поощряли доносить на хозяев, которые играли в азартные игры, а осужденных преступников наказывали пытками; богохульникам протыкали языки, а гомосексуалистов унижали безжалостными наказаниями. Чтобы помочь в проведении этих реформ, Савонарола организовал из мальчиков своей общины полицию нравов. Они обязались регулярно посещать церковь, избегать скачек, конкурсов, акробатических представлений, разгульных компаний, непристойной литературы, танцев и музыкальных школ, а также носить короткие волосы. Эти «группы надежды» бродили по улицам, собирая милостыню для церкви; они разгоняли компании, собравшиеся для азартных игр, и срывали с тел женщин то, что считали непристойной одеждой.

На какое-то время город принял эти реформы; многие женщины с энтузиазмом поддержали их, вели себя скромно, одевались просто и отложили свои украшения. Моральная революция преобразила ту Флоренцию, которая до этого была веселой Флоренцией Медичи. Люди пели на улицах гимны, а не вакхические песни. Церкви были переполнены, а милостыня раздавалась в невиданном количестве. Некоторые банкиры и купцы восстановили незаконно нажитое состояние.13 Савонарола призвал все население, богатых и бедных, отказаться от безделья и роскоши, усердно трудиться и подавать хороший пример своей жизнью. «Ваша реформа, — говорил он, — должна начинаться с вещей духа… Ваше мирское благо должно служить вашему моральному и религиозному благополучию, от которого оно зависит. И если вы слышали, что «государствами не управляют патеры», помните, что это правило тиранов… правило для угнетения, а не для освобождения города. Если вы хотите иметь хорошее правительство, вы должны вернуть его Богу».14 Он предлагал Флоренции думать о своем правительстве как о невидимом царе — Самом Христе; и при такой теократии он предсказывал Утопию: «О Флоренция! Тогда ты будешь богата духовными и мирскими благами; ты добьешься реформации Рима, Италии, всех стран; крылья твоего величия будут простираться над миром».15 И по правде, Флоренция еще редко была так счастлива. Это был светлый момент в суматошной истории добродетели.

Но человеческая природа осталась. Люди не добродетельны от природы, и социальный порядок держится неустойчиво в условиях открытого или тайного конфликта эго, семей, классов, рас и вероисповеданий. Влиятельный элемент флорентийского общества жаждал таверн, борделей и игорных залов как выхода инстинктам или источника наживы. Пацци, Нерли, Каппони, младшая ветвь Медичи и другие аристократы, которые добились отставки Пьеро, были в ярости от того, что власть перешла в руки монаха. Остатки партии Пьеро выжили и ждали шанса восстановить его и свое состояние. Францисканцы с религиозным рвением боролись с доминиканцем Савонаролой, а небольшая группа скептиков призывала наслать чуму на оба их дома. Эти разнообразные враги нового ордена сходились в том, что сатирически называли его сторонников плакальщиками (Piagnoni), ибо многие плакали на проповедях Савонаролы), кривляками (Collitorti), лицемерами (Stropiccioni), молитвенниками (Masticapaternostri), а сами получали эти титулы, называя своих противников, от ярости их враждебности, бешеными собаками (Arrabiati). В начале 1496 года аррабиати удалось избрать своего кандидата в гонфалоньеры, Филиппо Корбицци. Собрав в Палаццо Веккьо совет церковников, он вызвал к себе Савонаролу и обвинил его в политической деятельности, неподобающей монаху; несколько церковников, в том числе один из его собственного доминиканского ордена, присоединились к обвинению. Он ответил: «Ныне исполнились слова Господа: «Сыновья матери моей воюют против меня»… Заниматься делами мира сего… не является преступлением для монаха, если только он не участвует в них без какой-либо высшей цели и не стремится содействовать делу религии».16 Они потребовали от него сказать, вдохновлены ли его проповеди Богом, но он отказался отвечать. Он вернулся в свою келью еще более печальным человеком.

Он мог бы одолеть своих врагов, если бы внешние дела были ему благосклонны. Флорентийцы, превозносившие свободу, были в ярости от того, что Пиза требовала и обеспечивала ее. Даже Савонарола не осмелился защитить мятежный город, а каноник собора, заметивший, что пизанцы тоже имеют право быть свободными, был жестоко наказан синьором Пьяньоне. Савонарола обещал вернуть Пизу Флоренции и опрометчиво утверждал, что держит Пизу в своей руке; но он был, как презрительно сказал Макиавелли, пророком без оружия. Когда Карл VIII был изгнан из Италии, Пиза укрепила свою независимость союзом с Миланом и Венецией, а флорентийцы оплакивали, что Савонарола привязал их к падающей звезде Карла и что они одни не участвовали в славном изгнании французов из Италии.17Прежде чем покинуть флорентийские крепости Сарзана и Пьетра Санта, французские коменданты продали одну из них Генуе, а другую — Лукке. Монтепульчано, Ареццо, Вольтерра и другие флорентийские владения были взбудоражены освободительными движениями; некогда гордый и могущественный город, казалось, был на грани потери почти всех своих окраинных владений и всех торговых выходов через Арно, Адриатику и дороги на Милан и Рим. Торговля страдала, налоговые поступления падали. Совет пытался финансировать войну с Пизой за счет принудительных займов у богатых горожан, предлагая им взамен государственные облигации; но по мере приближения банкротства стоимость этих облигаций снижалась до восьмидесяти — пятидесяти — десяти процентов от номинальной стоимости. В 1496 году казна была исчерпана, и правительство, подражая Лоренцо, заняло деньги из фонда, доверенного государству для обеспечения приданого бедным невестам. В управлении государственными средствами, будь то Аррабиати или Пьяньони, росли и ширились коррупция и некомпетентность. Франческо Валори, назначенный гонфалоньером (январь 1497 года) большинством голосов в Совете, привел в бешенство «бешеных псов», исключив их из всех магистратур, отказав им в членстве в Совете, если они просрочили налоги, не позволив никому, кроме Пьяньони, выступать в Совете и изгнав из Флоренции любого францисканского монаха, проповедующего против Савонаролы. В течение одиннадцати месяцев в 1496 году дожди шли почти ежедневно, уничтожая урожай в тесных внутренних районах; в 1497 году люди умирали от голода на улицах. Правительство открыло пункты помощи, чтобы обеспечить бедняков зерном; в толпах просителей женщины погибали. Медичи замышляли восстановить Пьеро; пять лидеров были обнаружены и приговорены к смерти (1497); в апелляции к Совету, гарантированной конституцией, им было отказано; их казнили через несколько часов после вынесения приговора; многие флорентийцы противопоставляли фракционность, насилие и суровость Республики порядку и миру времен Лоренцо. Враждебные толпы неоднократно устраивали демонстрации перед монастырем Савонаролы; Пиньони и Аррабиати побивали друг друга камнями на улицах. В день Вознесения 1497 года проповедь монаха была прервана бунтом, в ходе которого враги пытались схватить его, но были отбиты его друзьями. Гонфалоньер предложил синьории изгнать его, чтобы успокоить город, и это предложение было отклонено с перевесом в один голос. На фоне этого горького краха своей мечты Савонарола столкнулся с самой сильной властью в Италии и бросил ей вызов.