Когда Папа вновь обрел самообладание, он созвал консисторию кардиналов (19 июня 1497 года), принял их соболезнования, сказал, что «любил герцога Гандии больше всех на свете», и приписал этот удар — «самый тяжелый, который мог постигнуть» его — Богу в наказание за его грехи. Он продолжил: «Мы, со своей стороны, намерены исправить свою жизнь и реформировать церковь….. Отныне бенефиции будут даваться только достойным людям и в соответствии с голосами кардиналов. Мы отказываемся от всякого кумовства. Мы начнем реформу с себя, и так пройдем по всем ступеням Церкви, пока вся работа не будет завершена».53 Для разработки программы реформы был назначен комитет из шести кардиналов. Он усердно трудился и представил Александру буллу о реформе, настолько превосходную, что если бы ее положения были приведены в исполнение, они могли бы спасти Церковь как от Реформации, так и от Контрреформации. Но когда перед Александром встал вопрос о том, как доходы папства, без платы за церковные назначения, могут финансировать папское правительство, он не нашел приемлемого ответа. Тем временем Людовик XII готовил второе французское вторжение в Италию, и вскоре Цезарь Борджиа предложил отвоевать папские государства у их непокорных «викариев». Мечта о мощной политической структуре, которая дала бы Церкви физическое и финансовое влияние на мятежный и изменчивый мир, поглотила дух Папы; он откладывал реформы со дня на день; наконец, он забыл о них под впечатлением от успехов сына, который завоевывал для него королевство и делал его королем во всех смыслах.

У Александра было много причин гордиться своим теперь уже старшим сыном. Цезарь был светловолос и бородат, как и многие италийцы, остроглаз, высок и прям, силен и не ведал страха. О нем, как и о Леонардо, рассказывали, что он мог голыми руками свернуть подкову. Он дико скакал на резвых лошадях, собранных для его конюшни; на охоту он ходил с жадностью гончей, нюхающей кровь. Во время юбилея он поразил толпу, обезглавив быка одним ударом во время боя быков на римской площади; 2 января 1502 года во время официальной корриды, устроенной им на площади Сан-Пьетро, он въехал в загон вместе с девятью другими испанцами и в одиночку атаковал пикой более свирепого из двух быков, выпущенных на волю; Раздевшись, он некоторое время играл на тореро; затем, достаточно доказав свою храбрость и мастерство, он оставил арену профессионалам.54 Он ввел этот вид спорта в Романье, а также в Риме; но после того, как несколько матадоров-любителей получили раны, он был отправлен обратно в Испанию.

Считать его людоедом — значит сильно заблуждаться. Один из современников назвал его «молодым человеком большого и непревзойденного ума и прекрасного нрава, жизнерадостным, даже веселым и всегда в хорошем расположении духа»;55 Другой описывал его как «намного превосходящего по внешности и остроумию своего брата герцога Гандийского».56 Мужчины отмечали его изящество манер, простую, но дорогую одежду, властный взгляд и атмосферу человека, чувствующего, что он унаследовал весь мир. Женщины восхищались им, но не любили его; они знали, что он легко относится к ним и легко отбрасывает их в сторону. Он изучал право в университете Перуджи, и этого было достаточно, чтобы отточить природную проницательность его ума. Он не жалел времени на книги и «культуру», хотя, как и все, время от времени писал стихи; позже он завел в своем штате поэта. Он был разборчив в искусстве; когда кардинал Раффаэлло Риарио отказался купить амура, потому что это был не антиквариат, а работа неизвестного флорентийского юноши Микеланджело Буонарроти, Цезарь дал за него хорошую цену.

Он явно не был создан для церковной карьеры, но Александр, имея в своем распоряжении епископства, а не княжества, сделал его архиепископом Валенсии (1492), а затем кардиналом (1493). Никто не воспринимал такие назначения как религиозные; они служили средством обеспечения дохода для молодых людей, имевших влиятельных родственников, которых можно было подготовить к практическому управлению церковным имуществом и персоналом. Цезарь принимал мелкие ордена, но так и не стал священником. Поскольку каноническое право не допускало бастардов к кардинальскому званию, Александр в булле от 19 сентября 1493 года объявил его законным сыном Ваноццы и д'Ариньяно. Это было неудобно тем, что в булле от 16 августа 1482 года Сикст IV назвал Цезаря сыном «Родриго, епископа и вице-канцлера». Публика подмигивала и улыбалась, привыкшая к тому, что юридические выдумки прикрывают несвоевременные истины.

В 1497 году, вскоре после смерти Джованни, Цезарь отправился в Неаполь в качестве папского легата, и ему довелось короновать короля. Возможно, прикосновение короны будоражило его кровь. По возвращении в Рим он умолял папу позволить ему отказаться от церковной карьеры. Освободить его от нее можно было только через откровенное признание Александра коллегии кардиналов, что Цезарь — его незаконнорожденный сын; так и было сделано, и назначение юного бастарда на кардинальский пост было должным образом признано недействительным (17 августа 1498 года).57 Восстановив свою незаконнорожденность, Цезарь с увлечением включился в политическую игру.

Александр надеялся, что Федериго III, король Неаполя, примет Цезаря в качестве мужа для своей дочери Карлотты, но у Федериго были другие вкусы. Глубоко оскорбленный, Папа обратился к Франции, надеясь заручиться ее помощью в возвращении папских земель. Такая возможность представилась, когда Людовик XII попросил аннулировать брак, который был навязан ему в юности и который, по его утверждению, так и не был заключен. В октябре 1498 года Александр отправил Цезаря во Францию с указом о разводе для короля и 200 000 дукатов, на которые можно было сватать невесту. Довольный разводом и еще более довольный папским разрешением на брак с Анной Бретанской, вдовой Карла VIII, Людовик предложил Цезарю руку Шарлотты д'Альбре, сестры короля Наваррского; кроме того, он сделал Цезаря герцогом Валентинуа и Диуа, двух французских территорий, на которые папство имело некоторые законные притязания. В мае 1499 года новый герцог — Валентино, как его отныне называли в Италии, — женился на доброй, красивой и богатой Шарлотте, и Рим, извещенный об этом Александром, зажег костры ликования по поводу брака своего принца. Этот брак обязывал папство к союзу с королем, который открыто планировал вторгнуться в Италию и захватить Милан и Неаполь. Александр был так же виновен в 1499 году, как Лодовико и Савонарола в 1494-м. Этот союз свел на нет все труды Священной лиги, которую Александр помог сформировать в 1495 году, и подготовил почву для войн Юлия II. Цезарь Борджиа был среди знатных людей, сопровождавших Людовика XII в Милан 6 октября 1499 года; Кастильоне, который был там, описал герцога Валентино как самого высокого и красивого мужчину во всей величественной свите короля.58 Его гордость соответствовала его внешности. На его перстне была надпись: Fays ce que dois, advien que pourra — «Делай, что должен, что бы ни случилось». На его мече были выгравированы сцены из жизни Юлия Цезаря и два девиза: на одной стороне — Alea iacta est — «Жребий брошен»; на другой — Aut Caesar aut nullus — «Либо Цезарь, либо никто».59

В этом смелом юноше и счастливом воине Александр наконец-то нашел полководца, которого давно искал, чтобы возглавить вооруженные силы Церкви в деле отвоевания папских государств. Людовик предоставил три сотни французских копий, набрал четыре тысячи гасконцев и швейцарцев, а также две тысячи итальянских наемников. Это была небольшая армия, с которой можно было одолеть дюжину деспотов, но Цезарь жаждал приключений. Чтобы добавить духовности к военному оружию, папа издал буллу, торжественно объявив, что Катерина Сфорца и ее сын Оттавиано владеют Имолой и Форли — Пандольфо Малатеста владеет Римини — Джулио Варано владеет Камерино — Асторре Манфреди владеет Фаэнцей — Гуидобальдо владеет Урбино — Джованни Сфорца владеет Пезаром — только благодаря узурпации земель, собственности и прав, давно принадлежащих по закону и справедливости церкви; что все они были тиранами, злоупотреблявшими своей властью и эксплуатировавшими своих подданных, и что теперь они должны уйти в отставку или быть изгнаны силой.60 Возможно, как утверждают некоторые, Александр мечтал сварить эти княжества в королевство для своего сына; это маловероятно, поскольку Александр должен был знать, что ни его преемники, ни другие государства Италии не станут долго терпеть узурпацию, более незаконную и нежелательную, чем та, которую она заменила бы. Сам Цезарь, возможно, мечтал о таком завершении; Макиавелли надеялся на это и радовался бы, видя, как столь сильная рука объединяет всю Италию и изгоняет всех захватчиков. Но до конца жизни Цезарь утверждал, что у него нет другой цели, кроме завоевания государств Церкви для Церкви, и он будет довольствоваться тем, что станет правителем Романьи в качестве вассала папы.61