Николай любил не только внешний вид и форму, но и содержание книг; сам каллиграф, он тщательно переписывал свои переводы на пергаменте опытными писцами; листы были переплетены в малиновый бархат, закрепленный серебряными застежками. По мере того как количество его книг росло — в конечном счете до 824 латинских и 352 греческих рукописей — и они добавлялись к предыдущим папским коллекциям, возникла проблема размещения пяти тысяч томов — самого большого собрания книг в христианстве — таким образом, чтобы обеспечить их полную передачу потомкам. Строительство Ватиканской библиотеки было одной из самых заветных мечтаний Николая.

Он был не только ученым, но и строителем, и с самого начала своего понтификата он решил сделать Рим достойным того, чтобы возглавить весь мир. В 1450 году наступил юбилейный год; ожидалось сто тысяч гостей; они не должны были найти в Риме ветхие руины; престиж церкви и папства требовал, чтобы цитадель христианства предстала перед паломниками с «благородными зданиями, сочетающими вкус и красоту с благородными пропорциями», которые «в огромной степени способствовали бы возвышению кафедры святого Петра»; так Николай на смертном одре апологетически объяснил свою цель. Он восстановил стены и ворота города, отремонтировал акведук Acqua Vergine и поручил художнику соорудить декоративный фонтан в его устье. Он поручил Леону Баттисте Альберти спроектировать дворцы, общественные площади и просторные проспекты, защищенные от солнца и дождя портиками с аркадами. По его приказу были вымощены многие улицы, обновлены мосты, отремонтирован замок Сант-Анджело. Он ссужал деньгами именитых горожан, чтобы помочь им построить дворцы, которые бы стали украшением Рима. По его приказу Бернардо Росселлино отреставрировал Санта-Мария-Маджоре, Сан-Джованни-Латерано, Сан-Паоло и Сан-Лоренцо фуори ле мура за стенами и сорок церквей, которые Григорий I определил как станции креста.16 Он разработал величественные планы нового Ватиканского дворца, который вместе с садами должен был занимать весь Ватиканский холм и вмещать папу и его сотрудников, кардиналов и административные учреждения курии; он дожил до завершения строительства своих собственных покоев (позже занятых Александром VI и названных Appartamento Borgia), библиотеки (сейчас Pinacoteca Vaticana) и комнат или станций, которые позже украсил Рафаэль. Он привез Бенедетто Бонфигли из Перуджи и Андреа дель Кастаньо из Флоренции, чтобы они написали фрески — ныне утраченные — на стенах Ватикана; он убедил стареющего Фра Анджелико вернуться в Рим и написать в собственной капелле Папы истории святого Стефана и святого Лаврентия. Он планировал снести старую и разрушающуюся базилику Святого Петра и воздвигнуть над гробницей апостола самую величественную церковь в мире; за осуществление этой дерзкой цели взялся Юлий II.

Все это, как он надеялся, можно будет финансировать за счет доходов от юбилея. Николай объявил это праздником восстановленного мира и единства Церкви, и эти настроения пришлись по душе народам Европы. Миграция паломников из всех уголков латинского христианства была беспрецедентно велика; очевидцы сравнивали ее с передвижением мириад муравьев. Скопление людей в Риме было настолько сильным, что Папа ограничил максимальный срок пребывания посетителей пятью, потом тремя, потом двумя днями. Однажды двести человек погибли в давке, в результате которой многие были сброшены в Тибр; после этого Николай снес дома, чтобы расширить подходы к собору Святого Петра. Поскольку паломники приносили богатые подношения, финансовая отдача от юбилея превзошла все ожидания Папы и покрыла расходы на новые здания, а также на ученых и рукописи.17 Другие города Италии страдали от нехватки денег, потому что, как жаловался перугиец, «все стекалось в Рим»; но в Риме трактирщики, менялы и торговцы получали огромные прибыли, и Николай смог положить 100 000 флоринов (2 500 000 долларов?) в банк одного только Медичи.18 Страны за Альпами недовольно зашумели от притока золота в Италию.

Даже в Риме некоторое недовольство вызывало новое процветание. Управление городом Николаем было просвещенным и справедливым с его точки зрения, и он сделал уступку республиканским надеждам, назначив четырех граждан, которые должны были назначать всех муниципальных чиновников и контролировать все налоги, взимаемые в городе. Но сенаторы и дворяне, чье сословие управляло Римом во времена авиньонского папства и раскола, недовольны папским правительством, а население возмущено превращением Ватикана в дворцовую крепость, защищенную от таких нападений, какие изгнал из Рима Евгениус. Республиканские идеи, проповедуемые Арнольдом Брешианским и Кола ди Риенцо, по-прежнему будоражили умы. В год воцарения Николая один из ведущих бюргеров, Стефано Поркаро, произнес пламенную речь с требованием восстановить самоуправление. Николай отправил его в комфортную ссылку в качестве подесты Ананьи, но Поркаро нашел дорогу обратно в столицу и поднял крик о свободе перед возбужденной карнавальной толпой. Николай сослал его в Болонью, но оставил ему полную свободу, за исключением необходимости ежедневно являться к папскому легату. Тем не менее неустрашимый Стефано сумел организовать из Болоньи сложный заговор среди трехсот своих сторонников в Риме. В праздник Богоявления, пока папа и кардиналы служили мессу в соборе Святого Петра, на Ватикан должно было быть совершено нападение, его казна должна была быть захвачена, чтобы обеспечить средства для создания республики, а сам Николай должен был попасть в плен.19 Поркаро тайно покинул Болонью (26 декабря 1452 года) и присоединился к заговорщикам накануне запланированного нападения. Но его отсутствие в Болонье было замечено, и курьер доставил предупреждение в Ватикан. Стефано выследили, нашли и заключили в тюрьму, а 9 января он был обезглавлен в Сант-Анджело. Республиканцы осудили казнь как убийство, гуманисты — как чудовищную неверность благосклонному папе.

Николай был потрясен и изменился, узнав, что большая часть граждан считает его деспотом, каким бы благосклонным он ни был. Терзаемый подозрениями, озлобленный обидами, измученный подагрой, он быстро старел. Когда до него дошла весть о том, что турки вошли в Константинополь по трупам 50 000 христиан и превратили Святую Софию в мечеть (1453), вся слава его понтификата показалась ему суетной. Он обратился к европейским державам с призывом присоединиться к крестовому походу, чтобы отвоевать павшую цитадель восточного христианства; он призвал десятую часть всех доходов Западной Европы для финансирования этих усилий и заложил десятую часть папских, куриальных и других церковных доходов; и все войны между христианскими народами должны были прекратиться под страхом отлучения. Европа почти не слушала. Люди жаловались, что деньги, собранные предыдущими папами на крестовые походы, были использованы на другие цели; Венеция предпочитала торговое сотрудничество с турками; Милан воспользовался венецианскими трудностями, вновь захватив Брешию; Флоренция с удовлетворением смотрела на то, как Венеция теряет восточную торговлю.20 Николай склонился перед реальностью, и жажда жизни остыла в его жилах. Измученный тщетной дипломатией и наказанный за грехи своих предшественников, он умер в 1455 году, в возрасте пятидесяти восьми лет.

Он восстановил мир в Церкви, вернул порядок и великолепие Риму, основал величайшую из библиотек, примирил Церковь и эпоху Возрождения. Он не допускал войн, избегал кумовства, изо всех сил старался отвратить Италию от самоубийственных распрей. Сам он в условиях беспрецедентных доходов вел простую жизнь, любя Церковь и свои книги, и был экстравагантен только в своих подарках. Скорбящий летописец выразил чувства всей Италии, описав ученого Папу как «мудрого, справедливого, благожелательного, милостивого, миролюбивого, ласкового, благотворительного, скромного… наделенного всеми добродетелями».21 Это был вердикт любви, и Поркаро мог бы возразить; но мы можем оставить его в силе.

Разделение Италии определило последующие папские выборы: фракции, не сумев договориться об итальянце, выбрали испанского кардинала, Альфонсо Борджиа, который принял имя Каликста III. Ему было уже семьдесят семь лет; можно было рассчитывать, что он скоро умрет и даст кардиналам возможность сделать другой и, возможно, более выгодный выбор. Специалист по каноническому праву и дипломатии, он обладал юридическим складом ума и мало заботился о классической учености, которая восхищала Николая. Гуманисты, не имевшие коренных корней в Риме, зачахли во время его понтификата, за исключением того, что Валла, теперь уже вполне исправившийся, все еще оставался папским секретарем.