Преступления не имели достаточного количества разновидностей, чтобы истощить его энергию. Он был способным генералом, известным своей безрассудной храбростью и решительной стойкостью во всех тяготах военной жизни. Он писал стихи, изучал латынь и греческий, поддерживал ученых и художников и наслаждался их обществом. Особенно он любил Леона Баттиста Альберти, Леонардо до да Винчи, и поручил ему превратить собор Сан-Франческо в римский храм. Оставив готическую церковь XIII века нетронутой, Альберти украсил ее классическим фасадом по образцу арки Августа, возведенной в Римини 27 года до н. э.; он планировал покрыть хор куполом, но тот так и не был построен; в результате получился неприятный торс, названный современниками Tempio Malatestiano. Искусство, с помощью которого Сигизмондо облагородил интерьер, было паяцем язычества. На блестящей фреске Пьеро делла Франческа Сигизмондо изображен стоящим на коленях перед своим святым покровителем, но это был почти единственный христианский символ, оставшийся в церкви. В одной из капелл была похоронена Изотта, на могиле которой за двадцать лет до ее смерти была сделана надпись: «Изотте из Римини, в красоте и добродетели слава Италии». В другой капелле находились изображения Марса, Меркурия, Сатурна, Дианы и Венеры. Стены церкви были украшены мраморными рельефами высокого уровня, в основном работы Агостино ди Дуччо, изображающими сатиров, ангелов, поющих мальчиков, олицетворения искусств и наук, и украшены инициалами Сигизмондо и Изотты. Папа Пий II, любитель классики, охарактеризовал новое сооружение как «nobile templum… настолько наполненный языческими символами, что он казался святилищем не христиан, а неверных, поклоняющихся языческим божествам».14

По Мантуанскому миру (1459) Пий заставил Сигизмондо вернуть свои княжества Церкви. Когда же дерзкий деспот вновь ухватился за них, Пий издал буллу об отлучении, обвинив его в ереси, отцеубийстве, кровосмешении, прелюбодеянии, изнасиловании, лжесвидетельстве, государственной измене и святотатстве.15 Сигизмондо посмеялся над буллой, сказав, что она ничуть не уменьшила его удовольствия от еды и вина.16 Но терпение, оружие и стратегия ученого Папы оказались слишком велики для него; в 1463 году он преклонил колени в покаянии перед папским легатом, передал свое королевство Церкви и получил отпущение грехов. Все еще пылая энергией, он принял командование венецианской армией, одержал несколько побед над турками и вернулся на сайт Римини с тем, что казалось ему столь же ценным, как кости величайшего святого, — прахом философа Гемиста Плето, греческого платоника, который фактически предложил заменить христианство неоплатонической языческой верой. Сигизмондо похоронил свое сокровище в великолепной гробнице рядом со своим Темпио. Через три года (1468) он умер. Мы не должны забывать о нем, создавая образ Ренессанса.

Если Сигизмондо представлял то небольшое, но влиятельное меньшинство, которое более или менее открыто перестало принимать средневековое христианское вероучение, то нам достаточно проследовать по Адриатическому морю от Римини в Марки до Лорето, чтобы найти живой символ старой религии, все еще теплившейся в итальянских сердцах. Каждый год в эпоху Возрождения, как и в наше время, тысячи искренних паломников отправлялись в Лорето, чтобы посетить Casa Santa, или Святой дом, в котором, как им рассказывали, Мария, Иосиф и Иисус жили в Назарете и который, согласно чудесной легенде, был чудесным образом перенесен ангелами сначала в Далмацию (1291), а затем (1294) через Адриатику в лавровую рощу (лавровый сад) близ Реканати. Вокруг маленького каменного домика по эскизам Браманте была построена мраморная ширма, Андреа Сансовино добавил скульптурные украшения; а над Казой Джулиано да Майано и Джулиано да Сангалло возвели церковь под названием Сантуарио (1468f). На небольшом алтаре внутри Святого дома стояла фигура Марии с Младенцем из черного кедра, которую благочестие приписывало руке художника-евангелиста Луки. Сгоревшая в 1921 году, группа была заменена репродукцией, украшенной драгоценностями и драгоценными камнями; серебряные лампы горят перед ней днем и ночью. Это тоже было частью эпохи Возрождения.

В двадцати милях от Адриатики, на полпути между Лорето и Римини, притаившись на живописном отроге Апеннин, маленькое княжество Урбино — сорок миль в квадрате — в пятнадцатом веке было одним из самых цивилизованных центров на земле. За двести лет до этого эта удачная территория перешла во владение семьи Монтефельтри, которая сделала состояние как кондотьеры и потратила его так же мудро, как и заработала. В замечательное тридцативосьмилетнее правление (1444–82) Федериго да Монтефельтро управлял Урбино с умением и справедливостью, равных которым не было даже у Лоренцо Великолепного. Он начал свою карьеру с благоразумия, став учеником Витторино да Фельтре, и его жизнь стала лучшей похвалой этому благородному учителю. Управляя Урбино, он нанимался генералом в Неаполь, Милан, Флоренцию и церковь. Он не проиграл ни одного сражения и ни разу не позволил войне коснуться его собственной земли. Он захватил город, подделав письмо, и разграбил Вольтерру с излишней тщательностью; при этом он считался самым милосердным полководцем того времени. В гражданской жизни он был человеком высокой чести и верности. Он зарабатывал достаточно как кондотьер, чтобы управлять своим государством, не облагая свой народ непосильными налогами; он ходил среди них безоружным и беззащитным, уверенный в их горячей преданности. Каждое утро он давал аудиенцию в саду, открытом со всех сторон, любому, кто желал с ним поговорить; после обеда он выносил приговор на латинском языке. Он помогал обездоленным, одаривал девочек-сирот, наполнял свои амбары во время изобилия, дешево продавал зерно во время дефицита и прощал долги обнищавшим покупателям. Он был хорошим мужем, хорошим отцом, щедрым другом.

В 1468 году он построил для себя, своего двора и пятисот членов своего правительства дворец, который служил не столько бастионом обороны, сколько центром управления и цитаделью литературы и искусств. Лучано Лаурана, далматинец, спроектировал его настолько хорошо, что Лоренцо Медичи послал Баччо Понтелли сделать его чертежи. Фасад в четыре этажа, с четырьмя накладными арками в центре и башней с машикулями по бокам; внутренний кортик с изящными аркадами; комнаты, ныне большей частью голые, но все еще демонстрирующие своей неизменной резьбой и великолепными каминами вкус и роскошь того времени; это был центр двора, где Кастильоне вылепил своего Придворного. Больше всего Федериго восхищали комнаты, в которых он собирал свою библиотеку и общался с художниками, учеными и поэтами, пользовавшимися его дружбой и покровительством. Сам он был самым разносторонне образованным человеком в государстве. Он предпочитал Аристотеля Платону и досконально знал «Этику», «Политику» и «Физику». Он ставил историю выше философии, несомненно, считая, что может больше узнать о жизни, изучая историю человеческого поведения, чем прослеживая паутину человеческих теорий. Он любил классику, не отказываясь от христианства; он читал Отцов и схоластиков и каждый день служил мессу; как в мире, так и на войне, он был рапирой для Сигизмондо Малатеста. Его библиотека была так же хорошо укомплектована патристической и средневековой литературой, как и классическими произведениями. В течение четырнадцати лет он держал тридцать переписчиков греческих и латинских манускриптов, пока его библиотека не стала самой полной в Италии за пределами Ватикана. Он договорился со своим библиотекарем Веспасиано да Бистиччи, что ни одна печатная книга не должна попасть в коллекцию; ведь они считали книгу произведением искусства в переплете, надписи и иллюстрации, а также проводником идей; и почти каждая книга во дворце была тщательно переписана от руки на пергаменте, иллюстрирована миниатюрами и переплетена в малиновую кожу с серебряными застежками.

Миниатюрная живопись была любимым искусством в Урбино. Ватиканская библиотека, которая приобрела коллекцию Федериго, особо отмечает два тома «Библии Урбино», которые герцог поручил Веспасиано и другим иллюстрировать, попросив их, по словам Веспасиано, «сделать эту превосходнейшую из всех книг настолько богатой и достойной, насколько это возможно».17 Для украшения стен дворца Федериго привлек гобеленовых ткачей и художников Юстуса ван Гента из Фландрии, Педро Берругете из Испании, Паоло Уччелло из Флоренции, Пьеро делла Франческа из Борго Сан Сеполькро и Мелоццо да Форли; здесь Мелоццо написал две свои лучшие картины (одна сейчас в Лондоне, другая в Берлине), показывающие развитие «наук» (то есть литературы и философии) при дворе Урбино, а также великолепный портрет Федериго. От этих живописцев, а также от Франчиа и Перуджино исходил толчок к развитию собственной школы Урбино, возглавляемой отцом Рафаэля. Когда Цезарь Борджиа присвоил художественные сокровища дворца в 1502 году, они были оценены в 150 000 дукатов (1 875 000 долларов?).18