Последовавшее за этим хаотичное междуцарствие выявило нравы времени. Данте написал итальянским кардиналам, призывая их бороться за итальянского папу и возвращение в Рим; но только шесть из двадцати трех кардиналов были итальянцами, и когда конклав собрался в запертой комнате* в Карпентрасе, близ Авиньона, он был окружен гасконским населением, которое кричало: «Смерть итальянским кардиналам!». Дома этих прелатов подверглись нападению и разрушению; толпа подожгла здание, в котором размещался конклав; кардиналы пробили проход в задней стене и бежали от огня и толпы. В течение двух лет больше не предпринималось никаких попыток избрать папу. Наконец в Лионе, под защитой французских солдат, кардиналы возвели на папский престол человека семидесяти двух лет от роду, от которого можно было ожидать скорой смерти, но которому суждено было править Церковью в течение восемнадцати лет с суровым рвением, ненасытной жадностью и императорской волей. Иоанн XXII родился в Кагоре на юге Франции, сын сапожника; это был второй случай, когда сын сапожника, благодаря удивительной демократии авторитарной Церкви, поднялся на самый высокий пост в христианстве; путь ему указал Урбан IV (1261–4). Нанятый в качестве учителя для детей французского короля Неаполя, Иоанн изучал гражданское и каноническое право с такой способностью, что король взял его в услужение. По рекомендации короля Бонифаций VIII сделал его епископом Фрежюса, а Климент V возвел его на Авиньонскую кафедру. В Карпентрасе золото Роберта Неаполитанского заставило умолкнуть патриотизм итальянских кардиналов, и сын сапожника стал одним из сильнейших пап.

Он проявил способности, которые редко сочетаются: ученость и административное мастерство. Под его руководством авиньонское папство создало компетентную, хотя и коррумпированную, бюрократическую организацию и фискальный аппарат, который потряс завистливые канцелярии Европы своей способностью собирать доходы. Иоанн принял участие в дюжине крупных конфликтов, требовавших средств; как и его предшественник, он продавал бенефиции, но не краснея; разными способами этот выходец из банкирского города Кагор так пополнил папскую казну, что к моменту его смерти в ней хранилось 18 000 000 золотых флоринов (450 000 000 долларов) и 7 000 000 в пластинах и драгоценностях.2 Он объяснил, что папская курия потеряла большую часть своих доходов от Италии и должна была заново создавать свои офисы, персонал и службы. Похоже, Иоанн считал, что сможет лучше служить Богу, если привлечет на свою сторону Маммону. Его личные привычки склонялись к воздержанной простоте.3

Между тем он покровительствовал обучению, участвовал в создании медицинских школ в Перудже и Кагоре, помогал университетам, основал латинский колледж в Армении, способствовал изучению восточных языков, боролся с алхимией и магией, проводил дни и ночи в схоластических занятиях и закончил жизнь богословом, подозреваемым в ереси. Возможно, чтобы остановить распространение мистицизма, претендующего на прямой контакт с Богом, Иоанн осмелился учить, что никто — даже Богородица — не может достичь Блаженного видения до Страшного суда. Среди специалистов по эсхатологии поднялась буря протеста; Парижский университет осудил взгляды Папы, церковный синод в Венсене — как ересь, а Филипп VI Французский приказал ему исправить свое богословие.4 Хитроумный человек, которому не было и года, ускользнул от всех, умерев (1334).

Преемник Иоанна был человеком более мягкого нрава. Бенедикт XII, сын пекаря, старался быть не только папой, но и христианином; он не поддался искушению распределять должности между своими родственниками; он заслужил почетную враждебность, даруя бенефиции за заслуги, а не за плату; он пресекал взяточничество и коррупцию во всех отраслях церковного управления; он отдалил от себя мендикантские ордена, приказав им исправиться; он никогда не был известен жестокостью или пролитием крови на войне. Все силы коррупции радовались его ранней смерти (1342).

Климент VI, родом из знатного дома в Лимузене, привык к роскоши, веселью и искусству и не мог понять, почему папа должен быть строгим, когда папская казна полна. Почти все, кто приходил к нему за назначениями, получали их; никто, по его словам, не должен уходить от него неудовлетворенным. Он объявил, что любой бедный священнослужитель, который придет к нему в течение ближайших двух месяцев, получит его щедрость; по свидетельству очевидца, таких пришло 100 000 человек.5 Он дарил богатые подарки художникам и поэтам, содержал конюшню, равную любой в христианстве, свободно допускал женщин ко двору, наслаждался их прелестями и проявлял с ними галльскую галантность. Графиня Тюренн была так близка к нему, что продавала церковные преференции с небрежной оглаской.6 Услышав о добром характере Климента, римляне отправили к нему посольство с приглашением поселиться в Риме. Ему не понравилась эта перспектива, но он успокоил их, объявив, что юбилеи, которые Бонифаций VIII установил в 1300 году для каждых ста лет, должны отмечаться каждые полвека. Рим обрадовался этой новости, сместил Риенцо и возобновил свое политическое подчинение папе.

При Клименте VI Авиньон стал столицей не только религии, но и политики, культуры, удовольствий и коррупции латинского мира. Теперь административный механизм церкви принял окончательную форму: Апостольская палата (camera apostolica), ведавшая финансами и возглавляемая папским камергером (camerarius), который по своему достоинству уступал только папе; папская канцелярия (cancelleria), семь учреждений которой под руководством кардинала-вице-канцлера занимались сложной перепиской престола; Папская судебная система, состоящая из прелатов и мирян, сведущих в каноническом праве, и включающая Консисторию — папу и его кардиналов, выступающих в качестве апелляционного суда; и Апостольская пенитенциария — коллегия духовенства, занимавшаяся вопросами брачных послаблений, отлучения и интердикта, а также выслушивавшая исповеди тех, кто искал папского отпущения грехов.

Для размещения папы и его помощников, этих министерств и ведомств, их персонала и слуг Бенедикт XII начал, а Урбан V завершил строительство огромного Дворца пап, представляющего собой скопление готических зданий — жилых покоев, залов совета, капелл и офисов, — окруженных двумя дворами и обнесенных мощными валами, высота, ширина и массивные башни которых говорят о том, что в случае осады папы не будут полагаться на чудо для своей защиты. Бенедикт XII пригласил Джотто приехать и украсить дворец и прилегающий собор; Джотто собирался приехать, но умер; и в 1338 году Бенедикт вызвал из Сиены Симоне Мартини, чьи фрески, ныне стертые с лица земли, ознаменовали зенит живописи в Авиньоне. Вокруг этого дворца, в меньших дворцах, особняках, доходных домах и лачугах, собралось огромное количество прелатов, посланников, юристов, купцов, художников, поэтов, слуг, солдат, нищих и проституток всех сортов — от культурных куртизанок до трактирных барышень. В основном здесь обитали епископы in partibus infidelium, назначенные в монастыри, перешедшие в руки нехристиан.

Мы, привыкшие к колоссальным цифрам, можем представить, сколько денег требовалось для содержания этого сложного административного учреждения и его окружения. Несколько источников дохода были почти иссякли: Италия, покинутая папством, почти ничего не присылала; Германия, враждовавшая с Иоанном XXII, посылала половину своей обычной дани; Франция, державшая Церковь почти в своей власти, присваивала для светских целей большую часть французских церковных доходов и брала у папства большие займы для финансирования Столетней войны; Англия строго ограничивала поступление денег в Церковь, которая фактически была союзницей Франции. Чтобы справиться со сложившейся ситуацией, авиньонские папы были вынуждены осваивать каждую кроху доходов. Каждый епископ или аббат, назначенный папой или светским князем, передавал в курию в качестве инаугурационного взноса треть своего предполагаемого дохода за год и выплачивал изнурительные вознаграждения многочисленным посредникам, которые поддерживали его выдвижение. Если он становился архиепископом, то должен был заплатить значительную сумму за архиепископский паллиум — круглую ленту из белой шерсти, надеваемую поверх мантии в качестве знака отличия его должности. Когда избирался новый понтифик, каждый церковный бенефиций или должность посылали ему весь свой доход за год (аннаты), а затем десятую часть своего дохода за каждый год; время от времени ожидались дополнительные добровольные взносы. После смерти любого кардинала, архиепископа, епископа или аббата его личные вещи и имущество переходили к папству. В промежутке между смертью и назначением нового ставленника папы получали доходы и оплачивали расходы бенефиция; их обвиняли в намеренном увеличении этого промежутка. Каждый церковный ставленник нес ответственность за долги, не выплаченные его предшественниками. Поскольку епископы и аббаты во многих случаях были феодальными владельцами владений, полученных в удел от короля, они должны были платить ему дань и обеспечивать его солдатами, так что многим было трудно выполнять свои церковные и светские обязательства; а поскольку папские поборы были более суровыми, чем государственные, мы видим, что иерархия иногда поддерживала короля против папы. Авиньонские понтифики почти полностью игнорировали древние права соборных глав или монашеских советов выбирать епископов или аббатов; и эти обойденные коллаторы присоединились к накапливающемуся недовольству. Дела, рассматриваемые в папской судебной системе, обычно требовали дорогостоящей помощи адвокатов, которые должны были платить ежегодную пошлину за лицензию на ведение дел в папских судах. За каждое решение или услугу, полученную от курии, полагался подарок в знак благодарности; даже разрешение на рукоположение приходилось покупать. Светские правительства Европы с трепетом и яростью взирали на фискальный механизм пап.7