За эти долгие годы она свершила множество деяний, прославивших её в народе. И, шаг за шагом, воительница поднялась по ступенькам каждого почётного ранга, коими мерили авантюристов. Бронза, серебро, платина, а в какой-то момент её жетон был выплавлен из орихалка, что добывался из костей высших инфернумских отродьев.
Фюляхто, как и её команда, неизменно следующая за ней с самого начала, обрела известность и добрую славу на просторах Империи, став одной из её элит. Молва говорила о них, барды слагали песни, а дворяне приглашали к себе на службу. Но всё это закончилось в роковой для них день.
Опыт битв, неукротимое рвение и желание доказать всем вокруг, что они – подлинные легенды, давали уже немолодым воинам надежду на то, что их знаменитая авантюрная команда действительно готова ко встрече с чем-то, уничтожение чего навсегда вписало бы их имена в историю. И оттого они решились отправиться на охоту за объявившимся порождением скверной гордыни, являвшимся драконом.
Погоня за ним была изматывающей, трудной и с каждым прошедшим днём знаменующейся новой выжженной деревней или же новой разгромленной крепостью. Тысячи людей погибли за то время, что они его преследовали. И не было никому пощады во всёсжигающе-гибельном, искажающем пламени чудовища, кое решило выйти из спячки, дабы вновь утолить свою безумную жажду подчинять и уничтожать.
Но всё-таки древний монстр был нагнан, и всё-таки с ним состоялось битва. Правда, она была не равна. Ведь их противник, существо иной мощи и природы, наглядно показал в жестокой и кровавой бойне, что порой обстоятельства сильнее личных желаний.
Тогда Фюляхто потеряла всю свою команду. Её братья, её сёстры, все они, которые решили отправиться за своей боевой сестрой на поле брани и в логово гибели, были растерзаны, убиты и сожжены.
Всё её обожжённое тело в оплавленных доспехах было почти мертво, сил в ней больше не оставалось, и смысла сражаться для неё уже не виделось. Но она была воительницей. Всё детство её воспитывали не бояться смерти и не отступать в тот миг, когда выхода нет. И в кругу павших друзей, с которыми она разделила многое своё горе и ещё больше радости, напротив твари, что посмела их всех так изуверски у неё отнять, что-то внутри её души резко изменилось.
Энергетический источник в повреждённой голове наконец-то развился, осуществил свою эволюцию и даровал контроль над энергией жизни столь властный, что его хватило, дабы она встала и бросилась на крылатую тварь в последний раз. И поверженная дева, подобно взрывчатке, стала разрывать мощную инфернальную грудь надменного и горделивого отродья своими свирепыми ударами, оборачивающимися взрывами.
Когда же в монструозном туловище инормирной воли зияла огромная дыра, внутри которой покоилось чудовищное, разорванное сердце, тело воительницы сделало свой последний вдох и рухнуло прямо в кипящую от греха, фиолетовую кровь Инфернума. И как бы не было парадоксально, Фюляхто не умерла в тот злополучный день, ибо её пульсирующий источник энергии, претерпевающий различные метаморфозы, стремился выжить, несмотря ни на что, а потому в течение тех многих часов, что она провела без сознания, он адаптировался, подстраивая под эту адаптацию и плоть своей носительницы.
В тот же момент, когда средоточие энергий в изменённом теле этой женщины обрело оконченный вид третьей формы, что нарекалась «очагом», её человечьи веки открылись, смотря на всё вокруг с того мгновения как-то иначе, отражая порой фиалковый блеск.
Но нет, она не стала другой, и не была подвержена влиянию злостной инферны, однако же что-то в ней окончательно сломалось и перестроилось. Она лишилась всех, кто был для неё семьёй, и невзирая на то, что получила ту силу, о которой и мечтать никогда не могла, осталась по-настоящему одинокой.
И, тем не менее, так она по праву стала наёмником мифрилового ранга, удостоилась титула «Героя», дарованного ей лично Императором за проклятый подвиг, и согласилась на его же предложение стать Маршалом войск человеческой Империи, заняв пустующее место, на котором пребывала и до сих пор.
Фюляхто «Неразрушимая», как назвали её в народных сказаниях за то, что тело у неё считалось невосприимчивым к огню и ядам; одна из тех, что стали легендами человечества. Но, однако же, внутри, в самом центре духа своего, давно уже была она разрушена; и каждый вновь прожитый, ненавистный день презирала она себя за то, что не смогла спасти хотя бы тех немногих людей, что, к её вящему несчастью, оказались для неё самыми важными на свете.
…
По левую руку от Императора сидел тот, кого немыслимо давно нарекли, а затем испокон веков свято продолжали нарекать, – «первый представитель божьего замысла».
Мужчина среднего возраста, темноволосый, по-простому коротко стриженный, обладающий глазами совершенно непримечательного, серого цвета. Смотря на него, можно было бы сказать, что это, непременно, самый обыкновенный человек. Однако же всё это было лишь ширмой, ведь в действительности он являлся самым могущественным гостем в этом скрытом от ненужных свидетелей, маленьком переговорном помещении.
Аллягэ Соматос, собственное имя и название рода для которого были не важны, ибо привык менять их, как нечто непостоянное, жил в этом Мире или же существовал по милости своего Божества уже тысячи циклов. Пожалуй, его личность и его дух были настолько древними, что можно без превратностей рассказать, как он видел первые попытки людей образовать племена, как кровь проливалась в борьбе дикарей, и как на землю ступила своей нежной поступью та, ради которой он был готов убить себя или кого-то другого в бессмысленном до того мига бытии.
«Она» увидела тогда в нём что-то, выбрала его среди сотен иных душ, и нарекла свои «голосом». А он верой и страстной преданностью служил ей, радуясь всегда, каждый раз, как ребёнок, её проявлениям в виде шёпота или же миражей, напоминающих женское, бесподобное и умиротворённое лицо, виденное им однажды.
А когда подошёл срок его жизни к концу, «она» переродила его в новом теле, кое принадлежало только что родившемуся первенцу.
И так продолжалось из раза в раз. Люди сменяли друг друга, Императоры жили, умирали, и на трон восходили следующие носители святой фамилии. Войны пред ним начинались и заканчивались, а в некоторых из них погибал и он сам. Однако неизменно, как и прежде, дух его снова воскресал в новорождённом теле, помня себя прошлого, а ещё – всецело ту, ради которой вновь стоит жить и служить неистово.
За прожитые годы этот неуспокоившийся человек, будто бы старый и забытый, давно канувший для всех в забвение паук, охватил своей бескрайней, жуткой паутиной всю Империю. Можно сказать, он знал обо всём, что происходит в ней и на её улицах, и многое происходило по его невидимой указке. Он решал, какие законы издавать, именно он решал, кого наказывать, а кого помиловать, и только он принимал решение о том, кому из преемников династической крови править.
Впрочем, всё, что он делал, делалось им лишь ради света над людским народом, ради Богини, кою он любил и по просьбе или же велению которой гибли те неугодные, коим счёта уже нет. Всё, что он делал, делалось потому, что «она» должна была быть по-настоящему довольна, а навсегда закрепившийся за ним сан «Единого Первожреца» отлично помогал в этом многообразии необходимых к исполнению, очень важных дел.
…
Напротив же Императора, заняв место докладчика, как-то по-спокойному грозно расположился необыкновенно мускулистый, крепко сложенный, крайне плечистый и высокий, а также облачённый в бордовый, покрытый будто бы живой чешуёй, довольно красивый и прочный доспех, сурового вида зверолюд из небезызвестного, медвежьего племени. И личность его было спорной…
Говоря откровенно, этот последний здешний «гость» был противоречивым даже по меркам своего лохматого и буйного народа, одним из старейшин которого он являлся по праву силы, а также статуса главы клана, тянущего за собой дурные и разные слухи.
Звали его знаменитым на все имперские земли, ропотным именем Энисхютэс, ибо боялись его и не смели перечить ему даже уважаемые среди медвежьей крови, могучие соплеменники. И причины на то были. Ведь даже род его, старинный Саркас, был вырезан из истории мирской и просто перестал существовать, когда посмел отречься от потомка своего и вызвать его жестокий гнев.
