— Я тебя услышала…

Мир поддевает пальцами мой подбородок. Дышит часто и неровно, а я плыву взглядом по груди, шее и напряженным челюстям. Кажется, я даже слышу, как они скрипят от накатывающего презрения.

В уголке рта виднеется свежий взбугрившийся шрам. Я не видела его раньше. Только те, что тоньше и светлее — на переносице и у левой брови.

Янка рассказывала, что Ратмир иногда участвует в нелегальных боях, зарабатывая деньги на ставках кровожадных зрителей.

Сестра жутко переживает за брата — каждый бой переносит с успокоительными каплями, а отец уверенно считает, что именно так и закаляются настоящие мужчины, вместо того чтобы сидеть на шее у богатых родителей и клянчить копейку.

— В свою очередь хочу сказать, что совсем не бывать в вашем доме у меня не получится. Через две недели у Яны именины. Но раз ты отказался от предложения присутствовать на вечеринке, то надеюсь, что особых проблем не возникнет.

Ратмир смотрит, не моргая своими длинными чёрными ресницами, и внимательно выслушивает.

— Будет видно…

Я заканчиваю. Время застывает. Авдеев не торопится уходить и предоставлять мне свободу, продолжая нервировать и волновать так сильно, что за грудной клеткой побаливает.

Сердце сходит с ума: мечется и грохочет. Низ живота тяжелеет, наливаясь свинцом, а соски ноют от соприкосновения с мужским телом.

Мы впервые так близко друг к другу и так откровенно прижаты. Без единого сантиметра зазора. Чувствуя то, что, возможно, не стоило бы. И думая вовсе не о том, о чем нужно.

— Мир…

Теплая ладонь смыкается на моей шее. Глубокое дыхание греет кожу лица. Я заторможенно облизываю пересохшие губы, шокированная происходящим. Хочу отвести взгляд и увернуться, но пальцы сжимаются и сильнее фиксируют, перекрывая долю кислорода и вызывая новые приливы паники.

— Пожалуйста, хватит…

Ратмир вжимается в меня бёдрами, парализуя своими действиями и пресекая любые попытки на сопротивление.

Я думаю о том, что моргну, и видение растворится, но этого не происходит. Всё в реальности. Наяву.

Терпкий запах парфюма окутывает с головы и до ног, щекочет ноздри и раскачивает и без того нестабильное состояние.

Меня знобит. Зуб на зуб не попадает. Сколько раз я представляла подобную ситуацию, но во снах?

Наверное, сотни.

Правда, там я точно знала, как себя вести, и активно отвечала на любые движения, а сейчас пугливо втискиваюсь в мрамор, словно статуя с безвольно опущенными вдоль туловища.

Ратмир наклоняется ниже. Прижимается ртом к скуле и шумно выдыхает. Нужно поинтересоваться, что он делает, но вместо этого я зажмуриваюсь и добровольно размыкаю губы.

Пульс беспрерывно колотится. Колени подгибаются, а в уши врезается собственный протяжный стон, который мне не под силу сдержать.

Боже...

С плеча в очередной раз слетает лямка. Надо бы поправить и опомниться, но я замираю и чувствую сорвавшееся дыхание на своих губах, которое рассыпается по коже мелкими мурашками.

Лямка майки едет ниже, но уже с посторонней помощью, оголяя верх и заставляя скукожиться соски.

— Мир… Не надо…

Я охаю, когда крупная ладонь накрывает грудь и взвешивает полушарие. Получаю непривычно грубую ласку. Мысленно требую большего.

Жестами.

Стремительным жаром между ног.

И приглушенными искренними стонами.

Ратмир умело обводит большим пальцем сосок по часовой стрелке. Мажет губами по щеке и губам, отчего дрожь усиливается в сто раз.

Я не знаю, чего жду, но мозг превращаются в желе, а жесткие прикосновения делают неожиданно приятно и хорошо.

Авдеев хмыкает. Бодает лбом мой лоб. Вдруг размыкает руку на шее, а другой — прекращает трогать чувствительную грудь.

И, конечно же, не целует.

— Паршивая наследственность… — произносит с презрением.

Морок спадает молниеносно.

Я открываю глаза и смаргиваю подступающие слёзы, встречаясь с полосующим взглядом и сгорая от стыда и унижения.

Безжалостные слова набатом отстукивают в моей голове. Наказывают и ранят. Я обхватываю себя руками за плечи, пряча грудь, а Ратмир отступает и разворачивается, громко хлопая дверью и, наконец, приводя меня в чувство.

***

Услышав шум в прихожей, закрываю учебник и подхватываюсь с кровати. Я давно не та маленькая девочка, которая жила с бабушкой и сутками напролёт ждала приезда мамы, но за недельное отсутствие всё же соскучилась.

— Привет, Даш, — хором звучат голоса.

На пороге стоит мама, а за ней — дядя Олег с чемоданами в обеих руках наперевес.

Улыбаются. Счастливы. Сейчас и в моменте.

— С возвращением!

Я нахожу спиной опору и складываю руки на груди. В квартире чисто. Пахнет ужином. Я долго готовилась.

— Спасибо, — кивает Авдеев-старший. — Ты как, Даш? Всё хорошо?

Мужчина быстро проходится взглядом по моему лицу и хмурится. Он старше мамы почти на десять лет. Высокий, крепкий, но выглядит моложе своего возраста — максимум на сорок, а не сорок пять. Владеет холдинговой угледобывающей компанией, которая входит в топ крупнейших компаний страны.

— Да, всё хорошо.

Я говорю почти правду. Почти, потому что разговор с Ратмиром состоялся рано утром, а я до сих пор не пришла в себя.

При Янке вела себя невозмутимо. Готовила тосты. Болтала без умолку. Когда спустился Мир — даже бровью не повела. И вовсе не расстроилась, когда он категорически отказался присоединиться к нам за завтраком.

Зато потом, оставшись наедине с собой, я только и делала, что прокручивала в голове все озвученные им слова. На максимум — касания и ласки. При каждом воспоминании грудь мучительно тянула, а внизу живота бушевало пламя.

Можно было пожаловаться Олегу Вячеславовичу на сына. Тот бы включился и поставил Ратмира на место. Вот только я не хочу — ни наказывать, ни делиться сокровенным с кем-либо. Сама справлюсь.

— Понял.

Любовник моей мамы смотрит на наручные часы и заметно ускоряется. Время вышло — теперь пора возвращаться в семью. И так каждый раз вот уже на протяжении четырех лет.

— Я уехал, — произносит Авдеев и, склонившись над мамой, коротко целует её в щёку. — До встречи, Ксюш.

После недолгой возни, во время которой я опускаю глаза в пол, входная дверь хлопает. Мама вернулась. Она полностью в моем распоряжении. И судя по светящемуся лицу, тоже соскучилась и рада видеть.

— Я тебе такие крутые шмотки купила, Даш! Обалдеешь!

Скинув ботинки в прихожей, и бросив на вешалку пальто, мама закатывает один из громоздких чемоданов в гостиную и принимается открывать молнию.

Если раньше, после долгих ограничений и нищеты, всё это было в диковинку, то сейчас — нет. Привычно и обыденно.

Я вспоминаю слова Ратмира, сказанные не в пылу ссоры, а вполне осознанно, и понимаю, что они невольно задели за живое. Неправильность ситуации зашкаливает.

— Ну же! Открывай!

Внутри коробки лежит сумка с изящной цепочкой и золотистой магнитной застёжкой с инициалами LV. Дорогая вещь. Я знаю примерные ценники.

— Спасибо, мам.

— Это ещё не всё!

Чемодан доверху наполнен многочисленными покупками. Там и новые джинсы, и кожаная куртка, и футболки, и аксессуары, и косметика. Приходится перемерить всю одежду и продефилировать по гостиной, крутясь во все стороны и изображая восторг.

После вручения подарков мама хвастается и своими приобретениями. Она у меня стройная и красивая. Всегда была, а сейчас — особенно. С появлением дяди Олега стала выглядеть только лучше, когда смогла позволить себе высыпаться, качественно питаться и посещать салоны красоты.

— Мам, как думаешь, у вас с Авдеевым надолго? — неожиданно выпаливаю давно интересующий меня вопрос.

С радостного лица тут же спадают все положительные эмоции. Тело напрягается. Тухнет озорной блестящий взгляд. Мне хочется прикусить язык, но уже поздно что-либо менять.

Эту тему мы никогда всерьез не обсуждали, но не потому, что обходили острые углы, а потому что наши отношения нельзя было назвать откровенно-близкими.