В рождественскую ночь всё пошло кувырком.

Это был наш любимый семейный праздник. Наполненный разговорами, вкусной едой и уютом. Мы любили включать старые тематические фильмы годов так восьмидесятых. И клянусь — меня это никогда не тяготило.

Утро этого года началось со скандала. Как всегда — по мелочи. Я привык к придиркам, но в этот раз отец отчего-то психанул и уехал. Мне показалось, что из-за меня, но по сути — просто нашёл ебанный повод слиться.

Мать готовила салаты и утку, звонила по номеру и натыкалась на автоматический голос оператора. Периодически давила и на меня, чтобы поехал помириться.

Ну ок. Мне не влом.

Я чудом узнал местонахождение от отцовской помощницы (к слову — уже бывшей). Добрался сквозь нечищеные дороги. Охуел. Захотел развидеть то, что увидел, но так и не смог.

За рёбрами бушевал такой Армагеддон, что впору было убивать. Яро и безжалостно. Сначала Дашку, затем отца, а напоследок и его шлюху. Почему первой подругу сестры — я так до сих пор и не осознал. Видимо, потому что ещё ни разу в жизни настолько не ошибался в людях.

Разминаю ладонью шею, выныривая из воспоминаний.

Входная дверь дома открывается. Дашу все рады видеть, а я по-прежнему считаю, что ей здесь не место. В башке полный диссонанс.

— Чёрного шоколада не было, но думаю, и молочный подойдёт.

Мать дружелюбно кивает, пропуская гостью внутрь.

— Конечно. Проходи, милая. Яна уже на кухне.

Увидев меня у ворот, родительница быстро обувается и спускается по ступеням. Лучезарно улыбаясь и расцветая, отчего я чувствую себя ещё большим подонком, потому что не просто покрываю отца, но и сам активно включаюсь в игру на том поле, где играть не стоит.

— Мир, надеюсь, ты останешься с нами на ужин? Я была бы счастлива.

В голосе такая надежда и мольба, что я в два счёта сдаюсь, не желая расстраивать хоть в чём-то единственного человека, который априори принимает и любит меня любым.

— Да, только с Ильей распетляю.

Ракитянский появляется на горизонте спустя десять минут. Зрачки по пять копеек, взгляд шальной.

— Ну что?

Спрыгивает с байка с дрожащими руками и влажными ладонями. Обоссался ли — уже не проверяю.

— Огнище, Мир! Только это… У меня пока бабла нет — смогу заплатить через две недели.

Притушенный гнев вспыхивает по нарастающей.

Забираю японца, тяну к гаражу. Вслух проклинаю Илью за проебанные три часа времени.

— Когда будут — тогда и являйся.

За спиной раздается возня.

— Мир, наши сегодня в «Бункере» собираются. Ты будешь?

— Нет.

— Анька расстроится.

Тихо усмехаюсь.

— Можешь утешить.

— К ней и на кривой козе не подъедешь. Да и ты вроде как её парень — нехорошо.

— Я ничейный. И сегодня правда не смогу — у нас ужин. Семейный. Всё, давай.

— Подруга Янки — тоже входит в число вашей семьи?

— Естественно.

— Тогда у меня для тебя плохие новости. Инцест запрещён и осуждается общественной моралью.

Показываю средний палец, закрываю гараж.

Потный и грязный возвращаюсь в дом, слыша девичьи голоса и улавливая какой-то нереально съедобный запах.

***

Наспех приняв душ и переодевшись в чистую одежду, не пахнущую потом и маслом, в каком-то странно-приподнятом настроении спускаюсь на первый этаж.

Слова Ракитянского на повторе крутятся в голове.

Ну посмотрел на Дашку, подумаешь. И что дальше, блядь? Это не означает абсолютно ничего особенного.

В моем случае так и вовсе вполне объяснимо. Попробуй удержи душевное равновесие, когда тебя штырит на эмоциональных качелях туда и обратно. На постоянку. Двадцать четыре на семь. Из симпатии в разочарование, из влечения в злость, из запретности во вседозволенность.

Какая-то чертовщина.

Ускоряюсь, когда съедобных запахов, дразнящие рецепторы, становится больше. Желудок настойчиво урчит и скручивает от голода.

Вообще-то я не планировал оставаться в родительском доме даже на ужин, а теперь размышляю — какой бы повод придумать, чтобы задержаться и на ночь, не вызвав при этом ни единого подозрения?

На кухне идиллия. Почти. Это если отбросить нюансы и ненадолго забыться — что я и делаю.

Сестра гремит посудой, мать возится у плиты, добавляя к идеально прожаренному стейку тимьян и чеснок, а Дашка — стоит у островка, вооружившись кондитерским мешком, наполненным топлённым шоколадом, и старательно рисует полосы на клубнике.

Пялиться на неё нежелательно, но я ненадолго зависаю.

Личико сосредоточено, волосы связаны лентой. Шея — доступная и голая. Хочется прямо сейчас ткнуться в неё носом и вдохнуть запах кожи.

— О, блудный сын! — громко восклицает Янка, заставляя меня отмереть. — Ты какими судьбами забрёл в отчий дом? Отмыться? Отогреться? Пожрать?

Стреляю уничтожающим взглядом в источник надоедливого жужжания и упираю ладони в столешницу. На языке крутится колкий ответ, но я концентрируюсь на другом, потому что задеваю боком бедро Дашки.

— Последнее. И будь так добра — поторопись.

— Ещё чего. Я к тебе кухаркой не нанималась.

Даша вытягивается струной и нервно сглатывает, потому что дистанция между нами явно критическая. Меня и самого потряхивает. Сейчас бы перемотать эту болтовню, подготовку, сам ужин... И перейти к чему-то более интересному.

— Вернулся бы насовсем! — возмущается мать. — Нет, я, конечно же, понимаю, что тебе нужно водить куда-то девушек, но необязательно жить при этом в неудобствах на постоянной основе. Ян, ты видела его квартиру?

— Не-а. А что там?

— Студия. Метров двадцать.

Блядь. Ну зачем же настолько утрировать?

— Тридцать восемь, — тут же поправляю.

— Неважно, — отмахивается родительница. — Негде развернуться. Ни тебе бассейна, ни спортзала. Район убитый. Подъезд — будто из фильмов ужасов.

Пользуясь занятостью родни — наклоняюсь и съедаю клубнику в шоколаде прямо из тонких аккуратных пальцев.

М-м… Охрененно вкусная и сладкая. Правда.

Подняв на меня свои чистые голубые глаза, Дашка смотрит с укором и осуждением, но как-то абсолютно по-доброму.

Жестами показывает, что испачкался в уголке губ. Качает головой, цокает языком. Гасит лёгкую невинную улыбку. А у меня сердце кубарем летит вниз, и дыхалку чем-то тяжёлым сплющивает.

Ни на что особо не надеясь, тихо прошу:

— Оближи.

Щёки покрываются заметным розовым румянцем, зрачки бегают из стороны в сторону. На Янку, на маму. Обратно.

На нас от них ноль внимания. Куда интереснее обсудить, как я живу. И кого вожу в гости. В женском воображении — ко мне ходят пачками, а по факту — пока никто. Кроме одной.

Быстро встав на носочки, Даша тянется к моим губам и вытирает шоколад указательным пальцем. Медлит, приоткрывает свои губы, после чего необыкновенно чувственно делает то, что попросил — облизывает.

Спонтанное представление длится от силы секунд десять, но мне с лихвой хватает, чтобы позволить разгулявшейся фантазии забраться в самые дебри.

Стремительный жар несётся по венам и устремляется к паху. Кислород на нуле, а возникшие вдруг ассоциации заставляют пульс зачастить сверх меры и прорезать виски.

— Что? — шепчет, смутившись.

Тряхнув головой, натыкаюсь на застывшего в арке отца. Лицо недовольное и перекошенное, фокус чётко на мне. Вообще-то он по жизни такой, но сейчас отчего-то кажется — спалил.

Стискиваю челюсти, выгибаю бровь. Мол: в чём дело?

Вижу мерзкую ухмылку и отзеркаливаю такую же в ответ.

Клянусь, до определённого возраста я был точно уверен в том, что мы с ним не родня по крови, и даже предлагал матери провести экспертизу, но не для того, чтобы кого-то этим разоблачить или ткнуть, а чисто для себя. Убедиться, выдохнуть. Возможно, смириться и остыть.

Порой необоснованные претензии и требования вызывали сначала ступор, а затем и протест. С годами понял одну ужасающую вещь: мы просто дохуя одинаковые. Если схватываемся, то до победного бодаясь, конкурируя и ломая друг друга. Испытывая при этом почти мазохистское удовольствие.