— Паря, я тя щас пилоткам сдам! — Густо, до тошноты, пахнуло чесноком и перегаром.
Лео скривился — он давно отвык от такого обращения. Его уважали, Вики вообще назвала их всех лерами и офицерами! Лео вздрогнул — никакую Вики он не знал.
— Я платил!
— Ну, паря, ты нарвался! — не выдержал кондуктор, замахиваясь кулаком, и зря. Лео машинально среагировал, ударив мужика под подбородок, расшибая костяшки пальцев, и вдогонку пнул, отбрасывая на противоположную, шедшую вдоль всего вагона скамью. Тут же все вокруг заорали, задергались, отодвигаясь от Лео подальше. Кто-то рванул к машинисту. Какой-то тип в рабочей кепке и явно чешущимися от скуки кулаками направился, опережая кочегара с ломом наперевес, к Лео. Тот рванул к задним дверям, выскакивая на ходу и молясь всем богам, чтобы не переломать ноги. Паровик, к счастью, медленно штурмовал гору и потому еле-еле полз по узкой, мощеной улочке. Правая нога все равно неудачно поскользнулась на неровных камнях. Лео, пытаясь устоять и не попасть под несущийся с горы паромобиль, дернулся… И словно невидимая рука его удержала, помогая выпрямиться и скакнуть на безопасный тротуар.
Лео потрясенно огляделся — мир вокруг него изменился. Текли куда-то голубые потоки воздуха, завихряясь вокруг пожилого мужчины в солидном пальто с медицинским саквояжем в руках. Скакали в классики светящиеся голубым мальчишки. Шли мимо мужчины в рабочей одежде и тоже светились — ровно, как воздух. И только девчонки в линялых цветастых платьях по щиколотку и серых передниках остались неизменными. Они под считалку и хлопки веселились в привезенной из восточных колоний игре, которую местные, не в силах выговорить мудреное ренальское слово, просто назвали резиночкой. Лео заметил — только девочки не светились. Это значило одно — ему впервые за все время повезло! Он вытянул выигрышный билет в лотерее, разыгранной судьбой. Он стал магом. Ему, сегодня с позором выгнанному с бумагопрядильной мануфактуры, теперь любые двери открыты. Он может поступить на службу в полицию или даже сразу в войска — там платили больше. Правда, придется перебираться в Тальму, но да ничего — займет у сестры денег на билет, а потом вернет с первого же жалования. Он, если дар его силен, даже может подать заявление на учебу в Университет по лерской квоте — так называлось бесплатное обучение для особо важных магов. Потом придется отработать на благо города, но! Но! Но! Он станет уважаемым человеком, уже никто не назовет его «паря», никто не вышвырнет из паровика за потерянный билет, никто не будет унижать. У него впервые появился шанс на приличную жизнь. Он, чуть прихрамывая на все же разболевшуюся из-за прыжка с паровика ногу, пошел вверх по улице — ему еще три остановки отмахать до дома, но эта такая мелочь! Главное сейчас — все хорошенько обдумать, чтобы не ошибиться с выбором. Наверное, надо собраться и поехать к сестре — она с год назад вышла замуж за местного фермера и теперь горя не знала, живя за Танцующим лесом.
Живот подводило. Дома есть было нечего — деньги закончились. Все жалование прошлой седьмицы он отдал Мойре — соседской девчонке с прядильной фабрики. Она жестко простыла на ночной смене, и ей потребовались деньги на лечение. Он не жалел, отнюдь: у него на фабрике весь день чайные девушки разносили по цехам сладкий чай — он бы продержался на нем седьмицу… Если бы его не уволили. Он нагрубил мастеру и тут же вылетел за ворота, потому что за воротами цеха толпы желающих на его место и за меньшие деньги. Ничего, это даже к лучшему — теперь он маг, и перед ним открыты все дороги.
Даже вечернее солнце, клонящееся к океану, жарило изо всех сил. По спине позли струйки пота. Лео стащил с себя пиджак, не понимая, что на него нашло, когда он утром так тепло оделся. Город вокруг него шумел и гремел. На площади с гиканьем бегали мальчишки, катавшие палкой железный обод тележного колеса. Одного из мальчишек, вихрастого Вилли, Лео хорошо знал. Сейчас была очередь Вилли катить обод, и у него получалось плохо — мальчишки вокруг улюлюкали и дразнили его. Семилетке, уже вернувшемуся с дневной смены на устричной консервной фабрике, было жутко обидно, он был готов расплакаться у всех на глазах. Лео не удержался и синим потоком выправил движение обода — тот ровно и быстро покатился, заставляя мальчишек давиться насмешками и замолкать. Вилли же радостно несся вперед, палкой чуть поправляя движение обода. Иногда так мало надо для счастья. Иногда так мало надо, чтобы забыть об усталости и закончившемся детстве — с утра опять на смену, весь день вскрывать острым ножом раковину за раковиной.
На площади Воротничков все было по-прежнему, изо дня в день, из года в год… Тут не менялось ничего. Днем еще приличная площадь торговала и бурлила, к вечеру сюда стекались из фабрик, ферм и мануфактур лишившиеся крова толпы рабочих и их семьи. Они устраивались в узких переулках, готовясь ко сну. По негласному соглашению с пилотками их не гоняли отсюда; они же, еще не совсем спившиеся и не готовые уползти в дебри трущоб, прибирали по утрам за собой и никогда не воровали — их от возвращения в сословие приличных людей удерживало одно жалование, одна заработная плата. Если повезет, если продержатся седьмицу на гроши, то смогут уйти отсюда, снимая крохотную комнату. Не повезет — к зиме переберутся в трущобы за Поля памяти, окончательно опускаясь. Продержаться уговаривали себя многие — часто лунами оставаясь тут на площади, веря, что в этот раз не повезло, но вот на следующей седьмице!..
Лео вздохнул — надо что-то решать, причем быстро, иначе пока выбирает, влегкую переселится сюда, на площадь — денег заплатить за следующую седьмицу за комнату у него нет. Он не приличный лер, который годами может посылать своего кредитора, пытающегося его выжить из жилья. Он кер, он отребье, с которым никто не церемонится. Его за один просроченный грош выкинут на улицу, потому что за ним стоит толпа желающих оказаться в тепле под крышей.
Живот голодно заурчал, а в глазах почему-то потемнело. Не от голода же. Ну, пусть не поел денёк — он парень, на нем еще седьмицу пахать можно, не кормя! Только от свежего запаха сладкой сдобы, витавшего в воздухе из местной пекарни, голову кружило так, что ноги отнимались.
Нер Бейкер, владелец бакалейной лавки, уже ушел домой, закрывая железными ставнями узкие витрины, в которых в корзинах были выставлены его товары. Сестры Нил зависли перед узким окошком двери — что уж они там разглядывали, голодный Лео не понял. Как на зло, площадь разрывалась криками медленно удаляющегося со своей тележкой продавца уличной еды:
— Жареная рыба! Картофель в клубнях! Стакан горохового супа, и все ваши заботы забыты!
Лео проглотил вязкую, подкатившую к горлу слюну. Он, даже зная, что в карманах ни летты, все же полез проверять брюки — вдруг повезет, и найдется захудалая, самая последняя монетка. Хотя бы половинка летты. Не нашлась.
Сестры Нил отошли от лавки, что-то тихо обсуждая. Лео замахал им и подошел, здороваясь:
— Привет, как дела?..
Они, младше его на лет пять, почему-то диковато посмотрели на него, не отвечая. К ним подскочила черная, как ночь, девчонка-карфианка лет шестнадцати, не больше. Лео не помнил, чтобы в их квартале поселилась такая — тонкая, как щепка, темнокожая, темноволосая, только белые белки глаз да мелкие, хищные зубы, которые она скалила в улыбке:
— Привет, Лео! Девочки, это Лео! Лео Байо, вы что, забыли?
Тина робко улыбнулась и поздоровалась, Эльза, более младшая, продолжала дичиться и прятаться за сестру. Впрочем, Лео понимал её — их папаша, когда напивался, нещадно гонял девчонок, забивая их чуть ли не до смерти. Мужчин Эльза откровенно боялась. Лео, только этим летом вымахавший на целый фут, пытался остановить и вразумить их папашу, но пока чаще всего сам был бит — Нил работал на скотобойне, одним ударом заваливая быка.
Карфианка продолжала щебетать, словно заговаривая всех:
— Лео, ты сегодня рано! Я тут сидела — вижу ты идешь! И говорю себе: «Ноа, никак нашего Лео выперли с фабрики, не иначе!»
