— Лера Элизабет, как вы себя чувствуете?

Она заставила себя открыть глаза и улыбнулась. Во всяком случае, она надеялась, что улыбка у неё получилась — она не чувствовала губ, не чувствовала их движений, все лицо онемело, как и большое, непослушное тело — оно где-то было, но отдельно от Лиз:

— Спасибо… Я чувствую себя… Замечательно… — язык заплетался, слова звучали невнятно, но отец Маркус довольно кивнул. Зато Андре крайне громко отложила в сторону отвертку и, кажется, разобранный фиксатор:

— Довольно глупо лгать о собственном самочувствии, лежа на больничной койке. — Она с укоризной посмотрела на Лиз.

Отец Маркус вступился за неё:

— Андре, мало кому нравится выглядеть слабым. Лера Элизабет боец, ей тяжело признаваться в недуге, временно отправившем её на больничную койку.

«Временно»! Это звучало, как насмешка, над умирающей Лиз. Хотя, в словах инквизитора скрывалась правда: временно — это до отправки на погост. Лиз прогнала прочь ненужные мысли — пока она еще жива.

— Пожалуйста… Позовите нотариуса… Это… Очень… Важно.

Отец Маркус прищурился, его алые глаза полыхнули гневом. Или обидой:

— Это неважно. Важно то, что вы идете на поправку. Вам дали новое, экспериментальное, крайне действенное лекарство — вы вылечитесь. Это совершенно точно, но вам нужны для этого силы. Так что сейчас кушать и отдыхать. В пекло нотариусов… — он крайне задумчиво и совсем невпопад, добавил, почти уничтожая зарождавшуюся в Лиз веру в излечение: — Кстати, вы не думали, что стоит сменить веру и сыграть свадьбу, пока все так просто? Грег обещал навестить вас в обед. Полагаю, Брок не откажется стать вашим свидетелем. Откажется — возьмем Брендона. Этот завсегда за любой кипиш, особенно незаконный. — Отец Маркус довольно улыбнулся, пугая Лиз. Он, что, её мысли читал?!

***

Вик вышла из городского морга и направилась в сторону управления — Брок, утром отсекший свои чувства, передаваемые через эфир, вновь открылся. Он был взволнован, напуган и, кажется, рвался доказать боксерскому мешку свою виновность. И как он раньше выживал? Одли заслужил орден за дружбу с Броком. Хотя, быть может, дело не в том, что ты испытываешь внутри, а как проявляешь свои чувства. Вик повезло их чувствовать напрямую в обществе, в котором принято свои настоящие чувства и мысли прятать. Быть может, Брок из-за её чувств тоже часто волнуется и переживает. Интересно даже, какой он её воспринимает. Или, наоборот, неинтересно — лучше не знать.

Налетел ветер, кидая в лицо пригоршню пропахшей летом пыли, и Вик повыше приподняла ворот своей шинели, прячась от его порывов. До управления можно было добраться с пересадкой на паровике, а можно было прогуляться. Вик выбрала последнее, несмотря на неприятный ветер — ей надо было подумать. Об Эване. О Броке. Об эфире. О странных случаях с Грегом и Броком. Необъяснимые эпизоды сомнамбулизма не давали ей покоя. Ладно бы, произошло только с Грегом, но ведь задело и Брока. Возможно, случится и снова. Вик, поддерживая ворот шинели рукой, потерла висок. Интересно, кому Эван отдаст это дело? Грег и Брок мимо — они, как пострадавшие, не имеют права заниматься этим расследованием. Одли занят Игрек-3 из Танцующего леса. Стилл? Вик не особо сработалась со Стиллом, но он не отрицал её право служить в полиции и прислушивался к её мнению. Больше всего Вик занимал вопрос: а допустят ли её саму до расследования из-за общего с Броком эфира?

В холле управления по-прежнему было тихо — сюда мало кто обращался, основной поток пострадавших шел с заявлениями в Центральный участок. Жаме скучал за стойкой, с умным видом занимаясь новомодным развлечением — он отгадывал напечатанный в газете кроссворд.

На скамье для посетителей сидел молодой, приятной наружности мужчина — лет тридцати, может, чуть больше. В солидном сером пальто, сером же костюме с щегольскими, острыми складками на брюках. Его отполированные до блеска ботинки можно было использовать вместо зеркала. Дополняли образ белоснежный шарф, такие же гамаши и шляпа с узкими полями. Странно, что у этого франта не было при себе трости — главное упущение в модном нынче образе. Зато в руках, с надетыми белоснежными перчатками, был бумажный пакет. В подобные пакеты складывали распечатанные фиксограммы.

Мужчина при виде Вик резко поднялся, направляясь к ней и протягивая белоснежный квадратик визитки:

— Констебль Ренар-Хейг, можно вас на минутку? Я нер Эртон, репортер газеты «Седьмица Аквилиты».

Сердце Вик тревожно заныло — вспомнилась история прошлой седьмицы, когда её пытался шантажировать Фейн. Во истину, история любит повторяться! Вик внимательно вгляделась в лицо мужчины: белокурые волосы, скорее серые, чем голубые глаза, правильный нос, узкие губы, выраженные скулы, запавшие щеки — мужчина или ведет правильный образ жизни, или ему некогда питаться. Современные доктора советовали придерживаться умеренного голода, чтобы глаза приятно блестели, чтобы был румянец на щеках, чтобы энергия кипела. Исходя из их рекомендаций, здоровее керов в Тальме не было никого, только вот продолжительность жизни низшего класса была удручающе короткой. Наверное, на зло всем докторам и их рекомендациям.

Заметив, что Вик не торопится брать визитку, нер Эртон благожелательно добавил:

— Дело, ради которого я пришел, требует некоторой деликатности — речь идет о нере… О лере Броке Мюрае.

Вик заставила себя улыбнуться — она не ошиблась в намерениях этого Эртона. Она взяла визитку, лишь скользнув по ней взглядом и тут же убирая в карман шинели:

— Пройдемте в управление?

От такой чести Эртон тут же отказался — извиняюще улыбнулся:

— Может, выберем более приватное заведение?

Что может быть приватнее камеры для задержанных, Вик не знала, и Эртон продолжил:

— На Дубовой, на пересечении с Фиалковой есть хорошее заведение — «Жареный петух». Там в это время довольно безлюдно. Лучшего места поговорить сложно найти.

Вик пришлось согласиться — Брок и его спокойствие стоят несколько потерянных минут в обществе шантажиста:

— Хорошо. Давайте пройдемся до «Жареного петуха».

Стараясь быть приятным собеседником Эртон болтал за двоих — за себя и за молчавшую всю дорогу Вик.

Он замечал все: и хорошую погоду, и яркое солнце, и легкую сумасшедшинку Аквилиты, взволнованной приездом принца Анри, и много, много, много другого.

Вик в чем-то с ним была согласна: весеннее солнце, тепло его лучей, далекий цветочный аромат, набирающая цвет вишня были замечательными. Все портило общество Эртона.

Он болтал, шагая по улице, открывая дверь небольшого ресторанчика, пропуская Вик вперед в горьковато-пряную атмосферу небольшой залы для посетителей в антураже легкой старины: дубовые панели до середины стен, беленый потолок, резные балки, с которых свисали пучки трав, тяжелые столы с такими же стульями — сплошь мужскими, с высокими спинками и ручками по бокам, мешавшими женщинам ими пользоваться — ширина юбок не позволит на них расположиться, — со скамьями у затененных окон, скрывавших посетителей от любопытствующих прохожих. Даже помогая снять шинель и отправляя её на вешалку, даже помогая опуститься на жесткую, неудобную скамью, он продолжал рассказывать — сейчас о том, что…

— …этот ресторанчик очень популярен в Особом отделе.

Вик заставила себя вмешаться, поправляя его:

— Особого отдела больше нет.

Эртон, подергивая вверх брюки за складку у колен, чтобы удобно сесть на скамье напротив Вик, согласился:

— Сейчас есть Управление по особо важным делам. Только сути это не меняет: как были осы, так осы и остались. — Он поднял руку вверх, и тут же к ним с Вик подскочил официант — молодой парень в старинной рубашке, простых, мешковатых штанах и длинном, в пол, переднике. Он поздоровался и подал два меню: Эртону и Вик, заставляя её продираться через вычурный, с завитушками и острыми, как пики, кончиками букв готический шрифт.

Эртон, продолжая выполнять роль идеального сопровождающего, предложил: