Она заплакала, тихо, обречённо. Роар притянул её к себе и обнял, поцеловал в макушку.

— Пойдём, маленькая, пойдём. Надо…

Митар спустился с ведьмой по лестнице на первый этаж, осмотрелся. В этой части дома было пусто.

— Иди туда, к Мите и Эке, — приказал он, понимая, что на ласку и уговоры сейчас нет времени, да и по другому кажется она не услышит, не осознает, насколько сейчас находится в беде. — Найди кого-то из них, скажи, что я отправил. Они тебя спрячут, пока всё не закончится, а потом отведут обратно. Хорошо?

Милена кивнула, не поднимая на него взгляд. Кажется Роар сейчас убил что-то очень хрупкое, что-то важное… что-то, что уже нельзя будет воскресить между ними.

Он сжал её руку, перед тем как отпустить, и она поплелась в сторону кухни, а митар вышел на двор.

Тут были уже домашние, почти все принудительно, стояли вдоль стен дома, не выходя на площадку перед домом, не подходя ближе к месту наказания. Митар был уверен, что если бы у них был выбор то большинство не стали бы на это смотреть.

Так же как и серые. Для них это должно было быть показательным наказанием. Девушки стояли на коленях вдоль перил рабочей части дома, и как хорошо, что Милена могла не присутствовать, потому что белым ведьмам разрешалось не присутствовать на наказаниях и казнях.

Митар прошёл к столбу. На дощатой площадке с кнутом в руке стоял Рэтар. Лицо его было спокойным, отрешённым, взгляд ледяной, пустой. При утреннем свете было видно, насколько феран устал, какие тёмные круги были под глазами. Он снова мучился бессонницей, которая отступила, пока он был с Хэлой, а сейчас изводила вновь. Хотя спать в эту ночь он бы не мог, даже если бы не страдал отсутствием сна.

Пока Роар бродил с Миленой по скрытым частям дома, великий и уже произнёс свою речь. Слушать и не хотелось — что правитель мог сказать? Что ему жаль, что он благодарен за спасение его жизни, но закон есть закон? Роара это выворачивало.

Из внешней башни, в которой был сейчас отряд сопровождающих великого эла воинов вышел Элгор, ведя под руку Хэлу.

Лицо бронара было таким же непроницаемым, как и лицо ферана, но Роар видел, что брат с невероятным усилием сдерживает гнев.

Хэла была бледной, на голове был платок, несколько прядей темных с сединой волос выбились из под него и попадали в глаза. Глаза были полны усталости, стали совсем тёмными. Рот был завязан, чтобы не смогла произнести слов заговора. На мгновение Роару показалось, что увидев Рэтара, лицо женщины просветлело, но вполне возможно ей просто было нужно, чтобы феран на неё хотя бы посмотрел. Однако взгляда его она не дождалась. Он был таким отстранённым и чужим, был непреклонным и сейчас Роар видел в нём танара. Вот так же тот всегда наказывал плетью или кнутом за проступки. Непроницаемый и неумолимый.

Роар столько раз стоял здесь, когда Рэтар, заступившись за мальчика, получал предназначенное ему наказание от Эаргана. Разве что столб для него не готовили, а ставили к перилам вдоль площадки. Столько раз он видел перед собой лицо тана, когда по его спине ходил кнут ферана, взамен спины маленького и, в очередной раз, натворившего дел Роара.

Митар непроизвольно зажмурился, вспоминая, и в голове взревел голос танара, призывающий к тому, чтобы Роар открыл глаза. И он открывал и видел перед собой лицо Рэтара, видел его глаза. И ни разу не один мускул на его лице не дрогнул, ни разу тан не заплакал, всегда взгляд был бесстрастен, спокоен, полон непоколебимости.

Элгор помог Хэле опуститься на колени. Привязал её руки к столбу. И митар увидел, что на ладонях Хэлы глубокие свежие кровоточащие порезы. В недоумении и ярости он глянул на брата, который распорол уверенным движением платье на спине ведьмы, а затем её нижнюю рубаху и молча сошёл с досок, встав рядом с Роаром.

— Это его люди сделали, — ответил брат, на немой полный ярости вопрос митара, — чтобы не натворила чего.

— И об этом не забыли, — тихо прохрипел Роар, смиряя себя.

С другой стороны от него стояли Мирган, Шерга, Гир.

— Начинайте, достопочтенный феран, — отдал приказ великий.

Рэтар кивнул, Хэла закрыла глаза. Кнут со свистом проделал дугу и врезался в спину чёрной ведьмы…

Кажется это было самое долгое наказание в его жизни. Даже вот тогда в детстве, когда пороли Рэтара, Тёрка, Миргана, Шерга, Войра или его самого, всё не тянулось так долго и так невыносимо болезненно.

Роар конечно понимал насколько это тяжело Рэтару. Он распорол Хэле спину в кровь, но только первыми несколькими ударами, дальше бил мягче, но от каждого удара Роару самому было нестерпимо и хотелось закрыть её собой. А что было с фераном даже представить было невозможно.

Хэла не издала ни звука, только по щекам от боли текли слёзы, глаза она тоже не открыла, жмурилась, сжимала кулаки, отчего кровь из ран текла сильнее, капая на доски. Так и не потеряла сознание, а лучше бы потеряла.

Когда просвистел тринадцатый удар великий поднял руку:

— Довольно, — проговорил он. — Всё же я справедлив и благодарен.

С этими словами он кивнул ферану, встал и ушёл в дом.

— Просто задницу отморозил, — зло прошипел Мирган, сквозь стиснутые в немом гневе зубы.

Рэтар развернулся и тоже ушёл в дом.

— Иди за великим, — кивнул Элгор Роару.

— Я, — хотел возразить митар, потому что надо было помочь тут.

— Иди, — на плечо легла рука Миргана. — Не заставляй ферана делать это.

— Хорошо, — согласился Роар и переглянувшись с Элгором, отвязывающим Хэлу от столба, пошёл в дом.

Пиршество было как обычно шумным и бурным, особенно громким стало, когда внесли приготовленного дарлана. Весь двор с таким триумфальным возгласом принялся поздравлять великого с удачей на охоте, что словно вообще не было никакой ведьмы, не было никакой порки, не было почти убитого великого…

Рэтар на этот раз не сидел за главным столом, сказав, правителю, что “палач за столом не к добру” он пересел на край стола и был там, наравне с командирами отрядов, которые присутствовали на этом прощальном пиру.

Кажется поведение ферана великого задело, но после того, как внесли главное блюдо, преподнесли шкуру зверя, а Джэлт Дэянг поднял чашу за силу, здоровье, мудрость и долгие тиры правления эла, и тот кажется вообще забыл о Рэтаре, улыбаясь и принимая хвалу.

Роар и Элгор были внутри всего этого уже совершенно неконтролируемого разгула. Девицы облепили и митара, и бронара. Они кажется размножились и уже совсем потеряли стыд и гордость.

В былое время Роара это бы подстегнуло, увлекло и он пустился во все тяжкие, но сейчас смотрел на них и становилось отвратительно и омерзительно, хотя улыбался и делал вид, что доволен.

Митар исподтишка глянул в сторону Рэтара, возле которого сидела наложница великого эла. Хотя сказать "сидела возле" было бы не совсем правильно — она висела на феране Изарии, и с виду уже порядком цнельный Рэтар не просто ничего с этим не делал, он ей потакал.

Роар нахмурился, перевёл взгляд на великого. Тот видел происходящее между Рэтаром и его наложницей, одобрительно улыбнулся, потом переключился на какую-то ферниту, которая стояла рядом с ним и что-то шептала на ухо. Митар встретился взглядом с братом, потом глянул снова на Рэтара, но тот уже уходил за утаскивающей его из залы наложницей. И вот это нужно было остановить, но Роар не успел, потому как Элгор удалился следом.

Бронар спешно утащил из залы одну из обхаживающих его девиц, и Роар не смог уже позволить себе покинуть застолье, потому что без хозяев это всё оставлять было нельзя.

Только бы Рэтар не поддался на вызов. Он же этого себе никогда не простит. Но если наложница скажет эла, что ничего не было… или… а может Элгор не просто так ушёл?

Пришлось заглушить тяжёлые мысли, снова улыбнуться через силу и продолжить любезничать и делать вид, что счастлив видеть и участвовать во всём происходящем. Радуясь тому, что раз остался в зале один из всех Горанов, то теперь есть уважительная причина, чтобы все эти сидящие рядом с ним девицы не рассчитывали на то, что он покинет зал, удовлетворяя их похотливые желания.