Все закивали.

— Оань, — обратилась Хэла к серой. — Я с харагами погуляю и птенца заберу.

— Хорошо, — отозвалась девушка. — Он молодец, думаю, если сегодня день протянет, то и дальше справится. Хочу прям посмотреть, как он летает.

— Я могу на ночь его забрать, чтобы ты поспала.

— Нет, Хэла, оставь, мне не в тягость и, — она посмотрела на девушек, — если он своим писком не мешает никому, то… Ну, а если мешает, я могу и у служак поспать, им точно не в тягость, ни я, ни птенец. И сплетничают они меньше.

Чёрная ведьма недовольно покачала головой и вышла из комнаты.

— Ну и? — ткнула Грета Донну.

— А я-то что? — шёпотом возмутилась та.

— Оань, ну благодарности тебе мешок, — надулась Анья.

— Да, — фыркнула девушка и посадила птенца в корзину. — Вы галдите, а я виновата!

— Всё, перестаньте, — повысила голос Карлина и никто не решил ослушаться. — Работать всем, живо!

Но, выйдя во двор, они увидели невероятное создание. Милена видела наверное что-то подобное только в иллюстрациях художников, которые рисовали сказочных созданий. Тут вся живность была удивительной, но это… кто-то из образовавшейся толпы домашних с придыханием произнёс: “алаган”.

В воротах стояла Хэла и гладила невероятно красивого зверя, похожего телом на оленя или лошадь, но мордой всё же на то ли кошку, то ли волка или собаку. Чёрный, огненная длинная грива… хвост такой же, словно горит, длинный до земли… рога, небольшие, уши с кисточками. Красавец! Или красавица?

И снова Милену кольнула зависть, что Хэле так всё это легко. А почему ей вот не легко? Девушка бы даже не подошла к такому зверю, потому что испугалась бы до чёртиков. Но восхищения это не убавило.

— Хэла, как ты не боишься? — спросила она, когда увязалась с чёрной ведьмой выгуливать хараг и себя заодно.

— Не боюсь чего?

— Вот этого зверя, например. Он же огромный, — пояснила Мила. — И хараг, и тоор. Я даже мимо них прохожу и меня в дрожь кидает, а ты гладишь их, говоришь с ними. Ты смелая.

— Я? — Хэла рассмеялась. — Нет, детка, я трусиха страшная. Если бы у меня не было силы, то наверное я бы не подошла… хотя не знаю. Я всегда любила животных. С лошадьми меня связало то, что дедушка мой был ветеринаром. А потом на пенсии работал на конюшне и я там была вместо детского сада. Я бы тащила домой и кошек, и собак, и птиц раненых, но я была вся загружена по полной — учёба, пение, рисование, танцы, музыкальная школа…

Хэла вздохнула.

— А потом раз — и я уже мама и у меня дети. Хотя, когда стала жить сама, оторвалась, да, — две собаки, две кошки, попугаи в клетке, рыбки в аквариуме, — она грустно улыбнулась и добавила, — были.

— Хэла, — Милене захотелось её обнять.

— Но тут мне вот смотри, как повезло — хараги у меня есть, фицры меня обожают, тооры прям прелесть, не понимаю чего вообще все считают их неудобными, они просто с лошадьми характерными не сталкивались, — и женщина повела головой. — Вот была у меня одна — то все делает как богиня, а то — "ты кто такой, давай до свидания!" и даже внимания на тебя не обращает, не то, что работать хочет. Прыгать? Пффф — сама прыгай, если тебе надо.

И она захихикала своим воспоминаниям.

— Ты, кстати, привыкай к тоорам-то, а то вот дом в Зарну перевозят, а ты как собираешься — пешком пойдёшь?

— А надо будет ехать? — Милена встала, как вкопанная.

— А то, — улыбнулась Хэла.

— Боже, — белую ведьму начало заполнять предчувствие жуткой катастрофы. — А скоро? И почему мы едем в Зарну?

— Феран распорядился, — ответила женщина. — Дней через десять, уже даже меньше.

— Хэла, а то, что ты сказала про ферана и себя, — Милена все-таки решилась спросить.

— И ты туда же? — вздохнула Хэла и закатила глаза, пошла от Милены.

— Прости, — девушка побежала за ней. — Мы с тобой говорили об этом и ты мне сказала, что у тебя и него не может быть ничего, но ведь Хэла, девочки говорят, что он от тебя глаз не может оторвать и он тебя спас…

Хэла тяжело вздохнула.

— А у тебя что? — повела она головой и посмотрела на белую ведьму.

— Не знаю, — бесполезно было скрывать от Хэлы эти мысли. — Я уже ничего не знаю и ничего не понимаю. Как в бреду. Словно я…

— Кто? — Хэла остановилась и заглянула в лицо девушки.

— Не знаю, — та пожала плечами, кажется покраснела. — Бабушка, мамина мама, я не часто с ней виделась, раз пять за всю жизнь, мама с ней не общалась, но она называла маму "прошмандовкой" и мне с сестрой такую же судьбу пророчила. Мне это слово прям в голову въелось и я теперь думаю, а вдруг я такая, как мама?..

И она уткнулась взглядом в мёрзлую землю, покрытую инеем.

— Боже, Милка моя, — Хэла прыснула со смеху, — солнышко, слова-то какие! Уж не знаю, что там у тебя мама такого натворила, что заслужила подобное обращение, хотя за тебя я бы ей тоже наваляла, так она тебя застращала, ужас просто.

— Она меня не очень любила, — решилась сказать Мила. — Говорила мне что из-за меня умер мой брат.

— Это как? — нахмурилась женщина, став серьёзной.

— Ну, я одна из близнецов. Только брат мой родился мёртвым, а я выжила и мама всегда меня в этом обвиняла, мол я у него силы забрала, — Милена шмыгнула носом, стараясь не расплакаться. — Говорила, что я несчастья приношу. И папу я убила.

— А папу-то почему?

— Потому что он меня ехал забирать, с вечеринки, а был дождь, гололёд, и авария случилась, и папа погиб, — и слёзы всё-таки потекли по щекам девушки. — Мама последнее, что мне сказала, перед тем как я тут оказалась, что лучше бы я умерла вместо него.

— Вот же мама у тебя дура, прости господи, — Хэла обняла Милену и поцеловала её в висок. — Ты ни в чём не виновата, поняла? Ни в чём! И никакая ты не прошмандовка, блин, слово-то какое, бррр! Ну, с чего ты так о себе решила думать начать, а? Глупышка моя!

— Потому что не могу с собой совладать. Я же столько всего нажелала тебе, столько всего наговорила вслух, Хэла! Я тебе сказала пропасть пропадом, — она прошептала это страшным шепотом, — потому что приревновала к тому как ты Роара лечила… и ему тоже пожелала… ох, Хэла!

— Ох, крошка, — Хэла вздохнула, а белая ведьма зашлась плачем, потом осела наземь, а ведьма села перед ней на колени. — Так, Милена…

— Нет, нет, я очень плохая. Я ведь люблю его, правда, мне кажется, что очень люблю, а сказала такое. И потом, потом… я… ой, Хэла, я с Элгором целовалась… и не соображала ничего, он такой, ну, не знаю, другой был. Сначала, как обычно, а потом другой, хороший… понимаешь?

— Так. Всё, — и Хэла села перед Милой. — Тихо! Милочка, заинька моя, глупая, неразумная. Я же говорила тебе про чувства, говорила?

Девушка закивала, утыкаясь рукавами платья в глаза, вытирая слёзы.

— Не можешь ты рассчитывать на то, на что другие могут, — проговорила женщина. — Ты белая ведьма, ты сокровище, но ты призыв, ты не для них. Они связаны своими законами, понимаешь? Даже если и Роар может любит тебя, ты же понимаешь, что он никогда не станет твоим, кем? Парнем? Женихом? Мужем?

Она привычно повела головой, плечом.

— Милен, нам этого не видать, понимаешь? — горестно вздохнула Хэла. — Ты не можешь думать о счастливой семейной жизни, не будет этого. Он тебя может на руках носить, пылинки с тебя сдувать, спать с тобой, души в тебе не чаять, но коли найдёт ему феран жену — то будет у него жена, слышишь? Дети у него будут, потому что наследники нужны его роду, а для этого благородная кровь должна быть, даже дети наложниц ни на что рассчитывать не могут, кроме как уйти, когда им захочется, куда им захочется.

И Милена понимала, понимала, и больно становилось от этого понимания, так невыносимо больно, и отчаяние грызло с силой и жестокостью.

— А уж что про серых говорить? — и чёрная ведьма сжала руку девушки. — В нас кровь по их мнению плохая, гиблая, про́клятая… Ты или соглашаешься быть с ним на этих условиях, или не соглашаешься, а тогда запрещаешь себе страдать, запрещаешь себе ревновать, запрещаешь себе желать не весть чего.