Туземцы прибыли ровно к назначенному сроку. Все, как договаривались: три вождя в сопровождении полусотни всадников. Вместо приветствия переговорщики демонстративно сложили на расстеленные перед входом в шатер шкуры свои кремневые ружья фрадштадтского образца, луки со стрелами и небольшие топорики на топорищах примерно метровой длины, используемые рунгазейскими воинами в ближнем бою. Ножи остались при своих владельцах.

Нам пришлось ответить тем же – в отдельную кучку легли таридийские шпаги и пистолеты, после чего по пять человек с каждой стороны вошли в шатер. Первые в истории таридийско-хошонские переговоры начались.

Со мной пошли Игнат, Шалимов, толмач Иван Веретенников и унтер-офицер Сотников из шалимовской команды охраны. Первоначально планировалось взять Иванникова, но капитан Шалимов настоял на присутствии в шатре еще одного опытного бойца. На всякий случай. Так что моему верному секретарю оставалось лишь кусать локти, ожидая снаружи.

Вход в шатер располагался со стороны озера, и, по обоюдному согласию, воины из сопровождения вождей хошонов расположились по одну сторону переговорного сооружения, таридийцы – по другую, непосредственно перед входом никто не маячил.

Со стороны туземцев внутрь вошли сами вожди Хулуз, Аген и Юмиту плюс два дюжих охранника.

Сколько на самом деле у хошонов было вождей, пока оставалось для нас тайной, покрытой мраком. Вроде бы единый народ на самом деле состоял из нескольких десятков племен, делившихся на сотни родов. При этом центр принятия общих решений сегодня мог состоять из пятерых самых авторитетных вождей, а уже завтра эта могучая кучка могла легко расшириться до девяти-десяти человек. Информации о воинственных туземцах у нас пока было слишком мало, потому какие-то закономерности таких трансформаций управленческой среды еще не были выявлены.

Глядя на обветренные, смуглые лица вождей с широкими скулами и миндалевидными глазами, я напряженно размышлял об имеющихся у них полномочиях говорить от имени всего своего народа. Будет ли данное ими слово иметь силу среди всех хошонов или завтра выяснится, что эти товарищи действовали на свой страх и риск? Как же тяжело пытаться договариваться с обладателями совершенно чуждого нам менталитета! Но пробовать все равно нужно.

– Я приветствую великих вождей хошонского народа, – начал я, дождавшись, когда рассевшиеся полукругом оппоненты набьют табаком и раскурят свои глиняные трубки, – и в знак своего безмерного уважения преподношу эти скромные подарки.

Переведя мои слова, Веретенников выложил перед туземцами три ружья с богато отделанными прикладами, десяток ножей в красивых ножнах, пять пистолетов сомнительного качества, зато яркостью исполнения явно заслуживающих места в оружейных коллекциях. Плюс зеркальца, бусы, узорные шерстяные одеяла – по большому счету безделушки, призванные произвести впечатление на дикарей.

Ни один мускул не дрогнул на лицах вождей, но вот в глазах заплясали-таки алчные огонечки! Хулуз, который уселся посередке, надо полагать, на правах старшего в этой троице, медленно, словно нехотя, повернул голову налево и буркнул что-то невнятное охраннику. Тот молча сунул ему в руку кожаный мешочек, который и был не слишком вежливо брошен на пол точнехонько к моей правой руке. Сопровождалось сие действо непроницаемыми лицами всей туземной компании и дружным выпусканием струй табачного дыма прямо в нашу сторону.

Хамят парни, однако. Плохое начало, посмотрим, как будет дальше.

– Это бесценный дар нашего народа Повелителю Стужи, – перевел толмач бурчание Хулуза. – Этот табак в тысячу раз лучше и крепче того, что курят сыны Повелителя Большой Воды, и курить его способны только великие воины.

Сидящий по правую руку от меня Игнат осторожно развязал закрывающую горло мешочка веревку и заглянул внутрь.

– Ну и гадость, – ему пришлось невольно отшатнуться, когда в нос ударил неприятный запах, – хуже табака воняет!

Хошоны дружно усмехнулись и снова направили в нашу сторону табачное облако.

– Голова у меня от этой дряни кружится, – пробормотал стоящий за моей спиной Шалимов.

– Терпи, Федя, – тихонько ответил я, делая вид, будто мне нравится запах, и жестом приказывая Игнату убрать подарок подальше.

– Я думал, – степенно протянул самый молодой из хошонов Аген, на правой щеке которого красовался огромный шрам в виде косого креста, – что Повелитель Стужи раскурит трубку с нами.

Ага, сейчас. Я с силой выдохнул через нос, отгоняя снова потянувшиеся ко мне струйки дыма. Ну и запашок! Действительно, редкостная дрянь. Хорошо еще, что входной полог не опущен, а то что-то дымовое отверстие в потолке сооружения кажется слишком узким, не справляется с задымленностью в помещении. А может, просто этот дым слишком тяжелый, вот и стелется понизу. Задохнуться мы не задохнемся, но пассивно накуримся по полной программе.

– Повелитель Стужи сам решает, когда ему курить, а когда не курить, – холодно ответил я. – Благодарю вождей за дорогой подарок! И предлагаю перейти к делам.

Следующие полчаса я заливался соловьем, в красках рисуя перспективы мирного сосуществования наших народов, рассказывал, как хошоны будут богатеть без войн и походов на торговле с нами. Я изображал заинтересованность в их мехах и тканях. По правде говоря, и то и другое было дрянного качества, но после доработки могло идти в Старый Свет в качестве заморской экзотики. Кроме того, я вполне искренне надеялся на поставки нам хошонами мяса. Ну а мы на обмен могли предложить огромный перечень товаров: зерно, множество товаров мануфактурного производства от хорошо выделанной кожи до металлических изделий, алкоголь, порох и, конечно же, оружие. Причем мы готовы торговать честно, а не расплачиваться всяким хламом вроде бус из цветного стекла, как зачастую делают фрадштадтцы, ошибочно называемые туземцами сынами Повелителя Большой Воды.

Проклятые хошоны словно маски нацепили, лишь при упоминании оружия снова промелькнул интерес в глазах, но и только. А может, они накурились этой своей дряни и вовсе не слушают меня? Вон, у них уже и лица приобрели какой-то лиловый оттенок. Эх, знать бы заранее, что они тут курильню устроят, поставили бы условием запрет на курение. Или просто на свежем воздухе провели бы переговоры. А здесь хоть вход и не закрыт, но очень уж неохотно выползает наружу сизый дым.

– Ванька, ты чего запинаешься постоянно? – как-то странно, нараспев произнес я, поворачивая голову в сторону переводчика, ранее не замеченного в косноязычии.

Мир на мгновение смазался, словно зрение не поспело за движением головы, после чего приобрел привычные очертания, только лица хошонов при этом из лиловых стали коричневыми. Но эта метаморфоза осталась на втором плане, потому как я обнаружил остекленевший взгляд и стекающую с уголка губ слюну у сидящего рядом Игната, а располагавшийся далее Веретенников снова и снова пытался повторить уже произнесенную фразу, отчаянно жестикулируя при этом руками, словно это должно было помочь ему вытолкнуть из гортани застрявшие слова. Вот это номер! Да эти клоуны намеренно обкуривают нас!

Не с коноплей ли табачок смешан случаем? Хотя вряд ли. Курением травки я никогда не увлекался, но что-то не припомню, чтобы баловавшиеся этим делом знакомые рассказывали о таких эффектах. Скорее всего, здесь мы имеем дело с каким-то хошонским ноу-хау, которое не воздействует на привычных к нему туземцев, зато превращает в овощи бледнолицых пришельцев из-за океана. А почему меня не так сильно зацепило «чудодейственным» дымом? Так ведь я-то человек двадцать первого века, мой организм еще не такими запахами закален.

Как там дела у Шалимова и Сотникова, уже было неважно – если я начну озираться по сторонам, это может стать сигналом к началу действий для противника, так что рассчитывать нужно только на себя.

Резко встряхнув головой, я вернул картинке реальные цвета – оказалось, что лица у моих оппонентов не лиловые и не коричневые и уже не такие невозмутимые, как мне казалось еще минуту назад. Теперь на них без труда читалось предвкушение победы, при этом взгляды Агена, Хулуза и Юмиту были устремлены на меня одного.