А раз мне нечего терять, то… А, черт! Больно! Вот что значит быть в плохой физической форме!
Я прекрасно видел, что и как собирается сделать Курцевич, и план защиты и контратаки успел сложиться в моей голове, но вот ослабевшее тело отказывалось исполнять команды мозга с нужной скоростью. Я запоздал с защитным движением, и улорийский кнут ужалил меня в левый бок.
– Я сделаю из тебя кровавое месиво! Я выбью из тебя всю правду о смерти моего отца! Ты будешь умирать долго и страшно, будешь молить меня о пощаде! – что называется «Остапа понесло», младший Курцевич просто сумасшедший какой-то! Интересно, а сказочку «о бесчестном убийстве» отца он сам сочинил или кто помог?
Ко второму удару кнута я уже был готов – подставив под него обмотанную тканью левую руку, бросился вперед, одновременно замахиваясь каминными щипцами. Пан Анджей заблокировал мою атаку левой рукой, но это было не так важно, потому что я продолжил движение вперед и в следующий момент нанес удар головой ему в лицо. Есть!
Жаль, что двигался не только я. Один из гостей Курцевича быстро отреагировал на изменение ситуации, потому в следующий миг сильный удар в висок сбил меня с ног. А едва попытавшись подняться, я получил еще ногой по ребрам, потом опять по голове и по ногам. В общем, вскоре меня уже с упоением пинали три человека, причем Курцевич при этом еще безбожно сквернословил. Немногого же мне удалось достичь!
В голове стоял звон, в глазах потемнело, подняться не было никакой возможности. Всё, что я мог сделать, это поджать под себя ноги и закрыть голову руками.
Улорийцы вошли в раж и не собирались останавливаться. Я как раз уже эдак отстраненно подумал, что сознание вот-вот покинет меня, когда в дело вмешалась третья сторона.
– Прекратите, господа, прекратите! Пан Курцевич, мы с вами так не договаривались! – даже если бы я не узнал голос, по заполнившему камеру запаху крепкого табака смог бы понять, что имею дело с фрадштадтцем. В этом мире я пока не встречал более курящего народа. Именно подданные короля Георга бравировали своим пристрастием к табаку и активно продвигали табакокурение в качестве модного атрибута современного общества. Но это и не удивительно, учитывая тот факт, что из южных земель пока только Фрадштадт поставляет табак на рынки континента.
– Вы увезете его на Острова, и я останусь ни с чем! – попытался возразить Курцевич.
– Вам более чем щедро будет заплачено за это! Разве этого и самого факта пленения недостаточно для вашей мести?
– Пусть расскажет всю правду о смерти отца! Я не верю, что он победил его в честном бою, отец был знатным бойцом, не чета этому задохлику!
– Князь, – капитан Джонсон неожиданно обратился ко мне, – вы можете удовлетворить любопытство пана Анджея?
Пока мои тюремщики препирались меж собой, я переполз к стене и принял сидячее положение. Не слабо меня отделали, но, слава богу, обошлось без переломов.
– Ваш отец, пан Анджей, обладал поистине богатырским здоровьем. Я думал, что убил его еще в Ивангороде, но он сумел оправиться от тяжелейшей раны. Пришлось убивать его вторично. Но не волнуйтесь, он умер с оружием в руках, как и подобает настоящему воину.
– Ты лжешь, собака! – снова взвизгнул Курцевич-младший. – Ты не смог бы убить его в честном бою!
– Дай мне в руки шпагу, и я докажу тебе обратное!
После этого хозяин поместья в сердцах выкрикнул какое-то улорийское ругательство и, стараясь не встречаться взглядом с фрадштадтцем, порывисто выскочил из камеры. Двое друзей тут же последовали за ним, а вот надзиратель с факелами в обеих руках переместился поближе к выходу, но, поскольку Джонсон не спешил уходить, вынужден был остаться.
В планы фрадштадтца не входил разговор со мной при посторонних, поэтому капитан отнял факел у тюремщика, и тому не оставалось ничего иного, кроме как, неуклюже поклонившись, ретироваться из камеры.
Джонсон дождался, когда удаляющиеся шаги стихнут в коридоре, и только после этого поднял факел таким образом, чтобы можно было рассмотреть мое лицо.
– Что, князь, не любят вас улорийцы?
– Чай, не красна девица, чтобы меня любить, – я осторожно ощупал руками лицо. Ерунда, ничего серьезного. Гораздо хуже набухший рубец на боку от кнута и ожог плеча от раскаленного железа.
– У меня здесь только двое своих людей, один из них постоянно дежурит поблизости от подземелья. И как только Курцевич с друзьями направился сюда, он побежал искать меня. К сожалению, скорость доставки информации оставляет желать лучшего.
– О, да! Скорость и информация – залог успеха! – сумничал я и тут же спохватился: как бы лишнего не сболтнуть. Не следует в моем положении блистать умом перед врагом.
– Очень тонко подмечено, – Джонсон взглянул на меня с неподдельным интересом, – как бы то ни было, в моих планах доставить вас к месту назначения в целости и сохранности. Я проведу с паном Анджеем разъяснительную беседу, думаю, подобное больше не повторится.
– Да уж постарайтесь, – усмехнулся я.
Похоже, этот фрадштадтец решил передо мной разыграть спектакль с плохим и хорошим полицейским. Не удивлюсь, если он специально выжидал, давая Курцевичу время вволю повеселиться. А может, даже заранее обговорил с ним роли. Да только без толку всё, нашел дурачка! Я ведь столько фильмов о полиции в свое время посмотрел, что такие приемчики на раз секу. Рассмеяться бы ему в лицо, показав всю ничтожность замысла, да смысл какой? Как это мне поможет? Ведь что бы ни пообещал «добрый полицейский», участь задержанного всё равно предрешена. Это в тех же фильмах любят повторять, мол, «чистосердечное признание облегчает наказание», но на практике к этой фразе часто добавляют окончание «но увеличивает срок». Так что позиции мои не улучшатся ни при каком раскладе.
Что же делать? А нужно искать какой-то неожиданный, нестандартный ход, который бы поставил в тупик противников и оставил мне надежду на спасение. Вот только как найти его, находясь в тюремной камере? Хотя… Хотя да, есть на самом деле такой ход, и в прямом, и в переносном смысле. А помочь его открыть помогут те самые каминные щипцы, про которые благополучно забыли улорийцы и которые я при переползании к стене аккуратно засунул под солому. Нужно только от посетителя избавиться.
– Что от меня нужно Фрадштадту? – прямо спросил я, вовсе не надеясь на какой-то продуктивный ответ.
– О! Можете мне поверить, – Джонсон издевательски рассмеялся мне в лицо, – вы способны рассказать нам много интересного. И вы расскажете!
– Послушайте, милейший, я воевал с Тимландом и Улорией, но никогда и пальцем не тронул ни одного фрадштадтца!
– Да при чем здесь тронул или не тронул? Не нужно было вам, господин Бодров, влезать в большую игру, не зная толком ее правил! Тем более не стоит играть против тех, кто не просто ведет игру, но пишет для нее правила! – то ли капитан забыл, что взялся играть роль «доброго полицейского», то ли затронутая тема настолько волновала его, но эту речь он произнес с такой злостью, словно желал указать зарвавшемуся школяру его место. – Сидели бы тихонько в своем замшелом царстве, пили бы водку с плюшками да слушали бы, что умные люди вам из-за моря говорят! Вот тогда были бы целы и невредимы, а так – получите по заслугам!
Совсем понесло товарища не в ту степь, водка с плюшками – глупость какая. Демонстрация поверхностного знания предмета. Вроде бы и изучал он Таридию, но по-быстрому, второпях, потому и путается в «основных терминах».
– Умные люди из-за моря наивно полагают, что все играют в их игры и по их правилам, – усмехнулся я, – им и в голову не приходит, что кто-то может просто жить своей жизнью в своей родной стране, не подозревая, что заморские игроки считают его территорию частью игровой доски, а его – фигурой!
– Такова жизнь, таковы правила!
– Плевал я на ваши правила, идите к черту!
– У нас будет много времени, чтобы поговорить об этом, князь! – лицо капитана расплылось в довольной улыбке.
– Иди к черту! – повторил я, всеми силами показывая, что мне надоел и разговор и собеседник.