– Я всегда рано встаю. Мне нравится по максимуму использовать дневное время. А мой муж – сова, что естественным образом ограничивает наше общение.

Я молчу. Холли добавляет в свой кофе молоко и делает первый глоток.

– Мистер Харпер… – начинает Кэтрин.

– Зовите меня Бен, пожалуйста.

– Холли попросила меня встретиться с вами, чтобы вы могли задать мне несколько вопросов о моем муже.

Холли взглядывает на свекровь.

– Бен знает…

Ее голос прерывается.

– Тогда вот с этого я, пожалуй, и начну.

– Спасибо, – отвечаю я.

– С моей стороны было бы неправильно назвать наш брак браком по расчету, – говорит Кэтрин, положив руку на подлокотник дивана. – Наши отношения устраивали нас обоих. Между нами существовала привязанность, и в некоторые моменты я даже готова была назвать себя счастливой.

Кэтрин останавливается и, наклонившись вперед, обращается непосредственно к Холли.

– Я знала, что из себя представляет Фрэнсис: он не упускал ни одной возможности. Но я никогда – до сих пор – не думала, что он способен взять женщину силой. Этого я себе никогда не прощу. Никогда.

Холли закрывает глаза.

– Я страшно в нем ошиблась.

– Мог ли Фрэнсис поступать так и с другими женщинами? – спрашиваю я.

Кэтрин вздрагивает.

– Думаю, да. Хотя мне плохо от одной мысли об этом.

– Может, вы читали, что Абигейл Лангдон, девочка – теперь уже женщина, – осужденная за убийство моего брата, на прошлой неделе и сама была убита?

Кэтрин медленно наливает себе чашку черного кофе и снова откидывается в угол дивана.

– Я читала.

– У полиции есть версия, что перед тем, как Лангдон и Фэрчайлд стали убийцами, их совратил какой-то мужчина или группа мужчин.

Я вглядываюсь в лицо Кэтрин: где хоть какая-нибудь реакция, промельк узнавания, намек на признание? Но она остается бесстрастной.

– Можно показать вам фотографию? – спрашиваю я.

– Конечно, – соглашается Кэтрин, и я достаю из кармана снимок Фрэнсиса Ричардсона с девочками.

Передавая его Кэтрин, я говорю:

– Тут с краю можно заметить…

– Я вижу.

Ее темно-карие глаза внимательно изучают снимок. Затем Кэтрин кладет его на кофейный столик из черного мрамора и подталкивает в мою сторону.

– Что вы об этом скажете? – спрашиваю я.

– Вы хотите знать мое мнение о том, состоял ли мой муж в сексуальных отношениях с этими девочками? Мне нечего сказать по этому поводу. Извините.

– Вы считаете это невозможным? – уточняю я.

– У меня нет оснований полагать, что их взаимоотношения выходили за пределы того, что мы видим на этой фотографии. Празднование победы в школьном матче по регби. Слишком бурное – да. Неподобающее – возможно. Но не более того.

Холли поднимает глаза и впивается взглядом в Кэтрин.

– Я не знаю, связывало ли что-то Фрэнсиса именно с этими двумя ученицами, – продолжает Кэтрин, стиснув явственно дрожащие руки, – но он стал отцом ребенка другой шестнадцатилетней девочки. Которая и сама была почти ребенком.

После столь ошеломляющего заявления Кэтрин тянется к кувшину с ледяной водой, стоящему на серебряном подносе в центре кофейного столика. Наполнив три стакана, она берет один себе, а потом подкладывает под спину алую подушку.

– Мы с Фрэнсисом обручились в тот день, когда мне исполнился двадцать один год, – говорит Кэтрин. – Но вообще-то наш брак был запланирован давным-давно. Наши отцы были знакомы много лет и мечтали породниться с тех самых пор, как я появилась на свет. Возможно, ими руководило стремление объединить родовитость и богатство. Или элементарная мужская спесь.

К моменту нашей помолвки Фрэнсис, пробыв десять лет на военной службе, перешел на работу в министерство обороны. После свадьбы он намеревался уволиться в запас и начать новую карьеру в какой-нибудь компании в Сити. Ему была нужна идеальная жена, которую можно представлять инвесторам и которая сумеет играть роль хозяйки на корпоративных вечеринках.

Я не хочу сказать, что у нас совсем не было романа, но он оказался очень быстротечным, почти скоропалительным. Спустя полтора месяца мы обручились, а еще через три недели он заявил, что свадьбу надо ускорить. Мы планировали многомесячную помолвку, однако вдруг выяснилось, что свадьбу придется сыграть всего через пять недель. Фрэнсис отказывался называть причину, а когда я заговорила об этом с отцом, тот посоветовал с благодарностью согласиться на предложенный план. Как и все остальные, он решил, что я беременна. Но это было не так.

Накануне свадьбы Фрэнсис пришел к нам в дом. В горькие моменты жизни я всегда пыталась понять, почему он ждал до последнего вечера. Может быть, чтобы у меня не оставалось времени передумать? Или он просто поддался той порочной стороне своей натуры, которая заставляет его пользоваться любой неприятной ситуацией для установления собственного контроля? Мы сидели в кабинете моего отца, и наш разговор носил сугубо деловой характер. Забеременела шестнадцатилетняя девочка. Ее отец работал в усадьбе родителей Фрэнсиса, и семья девочки жила там же в сторожке. Отец Фрэнсиса взялся все уладить, откупиться от семьи. Ребенок должен был родиться через два месяца, и мы с Фрэнсисом обязывались сразу забрать его.

Фрэнсису был тогда тридцать один год.

Когда Коррин кралась по заросшей тропинке вдоль верхней стороны рощи, мимо прогрохотал поезд. Осторожно пробравшись через заросли чертополоха, она остановилась у основания холма и посмотрела на венчавшую его площадку, воспоминание о которой столько лет преследовало ее. Подросший подлесок покрыл склон новыми деревцами.

Обогнув холм, она нашла ложбинку, в которой он скрывался в тот день много лет назад. Теперь ее прикрывал разросшийся куст боярышника. Все было подготовлено еще неделей раньше, но тогда из леса вышел только один мальчик. А он настаивал, что их должно быть два: им с Абигейл обеим предстояло доказать свою преданность.

Семь дней спустя все снова было на месте.

Когда они, пританцовывая, удалялись от стоявшего возле Хадли-Коммон автобуса, Джоузи прямо-таки ощущала охватившее Абигейл нетерпеливое предвкушение.

Погоня в душном лесу.

Ножи, спрятанные под плющом, обвившим холм.

Когда мальчики встали на колени, Абигейл не медлила ни секунды. Издав крик восторга, она вонзила нож.

У Джоузи был момент колебания. В направленном на нее взгляде Ника Харпера читались страх и замешательство, сравнимые только с ее собственными чувствами.

Окрик из укрытия. Удар ее ножа. Абигейл, которая нажимает на ее руку, чтобы лезвие вошло поглубже.

Он стоял над ними, пока они уродовали тела. И Джоузи чувствовала исходившее от него возбуждение. Его уверенность, что теперь они с Абигейл принадлежат ему навеки.

Вчера вечером она под покровом темноты осмелилась покинуть эллинг «Павлин» и прошла через Сент-Марнем к его дому. Она стояла под деревьями, дрожа от холода и вглядываясь сквозь туман в освещенные окна. Услышав, как открылась входная дверь, и поняв, что он остался в одиночестве, она вся подобралась, почувствовав, что нужный момент настал.

Опустив капюшон, Коррин перебежала через открытое пространство и помчалась по дорожке к его дому. Шторы на окнах фасада были раздвинуты, и она застыла, смотря внутрь. Он, непоколебимо уверенный в себе, прошел через комнату к креслу, – от одного вида этого человека Коррин бросило в дрожь.

Его твердые пальцы, держащие стакан, касались ее кожи.

Его сильные руки, которыми он приглаживает свои волосы, гладили ее плечи.

Его ноги, которые он элегантно закинул одна на другую, прижимались к ее бедрам.

Его смотрящие сейчас в окно глаза видели каждое ее движение.

Она повернулась и бросилась обратно под деревья, ища убежища в темноте их полога. Пробираясь по лесу, она поняла, что должна вернуться только тогда, когда сможет выдвинуть ему свой ультиматум.

Она пробралась обратно в лодочный сарай и в мучительном желании согреться закуталась в висевшие на стене спасательные жилеты. Дрожа от страха, она просидела без сна всю ночь.