Коррин замерла, прижав газету к груди. За прошедший двадцать один год она возненавидела Абигейл. Как по-другому сложилась бы ее жизнь, если бы они не встретились! Если бы она отвернулась от Абигейл в тот день, когда стояла одиноко в очереди за обедом, сжимая в руке школьные талоны на питание, а в ушах у нее неумолчно звенели насмешки одноклассников. Но она ухватилась за эту мимолетную дружбу: минутный триумф, пришедший на смену жгучему стыду. И с тех самых пор она дорого платит за этот момент.

В последний раз она видела Абигейл в тот день, когда они покинули здание суда как осужденные убийцы. О том, где после выхода из тюрьмы поселилась Абигейл, ходили самые разные слухи, но ее они никогда не интересовали. Подруга подчинила ее себе и вовлекла в ужасный водоворот событий только для того, чтобы мстить.

…После освобождения Коррин сознательно не пользовалась интернетом. Она не регистрировалась в социальных сетях, и у нее не было смартфона. Смартфоны были даже у некоторых обитателей «Солнечного моря», но Коррин не имела ни малейшего желания кому-то или куда-то звонить. Она никогда не искала информацию ни об Абигейл Лангдон, ни о Джоузи Фэрчайлд. Они для нее больше не существовали.

Теперь на какое-то мгновение она снова ощутила порыв той мимолетной дружбы. Любви, которую подарила ей Абигейл. Они вдвоем – против всего мира. Обещание всегда стоять друг за друга. Никто не знал такой любви, какая была у них.

Абигейл мертва.

Зарезана.

Единственный друг, который был в ее жизни.

Коррин читала дальше.

Детоубийца жила в Фарсли, на окраине Лидса. Работая в местном торговом центре, она снимала квартирку над рестораном восточной кухни на центральной улице. В этой квартире Лангдон проводила ночи, и здесь ее настиг убийца.

Коррин вздрогнула. Ее поразило, что жизнь Абигейл оказалась такой же унылой, как и ее собственная. Живя в одиночестве и опасаясь разоблачения, Коррин чувствовала, что главным в ее существовании было сожаление. На работе ее хотя бы окружали люди, какую бы тоску это на нее ни наводило. Спала она днем, чувствуя себя от этого более защищенной: не нужно было оставаться в темноте одной. Нож под подушкой давал ощущение безопасности. Но была ли она в безопасности?

В Хадли, где они, будучи подростками, совершили свое ужасное преступление, их по-прежнему ненавидят. Из родителей мальчиков здесь осталась только мать Саймона – Элизабет Вокс, но она была недоступна для комментариев. Ее сосед сказал корреспонденту «Сан он Санди»: «Тому, что сделали Лангдон и Фэрчайлд, никогда не будет прощения. Они украли две жизни и разрушили много других. Ее смерть всех обрадует. Надеюсь, Фэрчайлд будет следующей».

Скомкав газету, Коррин, подгоняемая пронзительными криками чаек, поспешила обратно через парк, домой. Возле зала игровых автоматов она выкинула газету в урну – не хотела, чтобы это было у нее в квартире. Отыскав в сумке ключи, она открыла дверь и, быстро поднявшись наверх, включила в гостиной телевизор и нашла новостной канал. С экрана на нее смотрело лицо Абигейл.

Потом оно сменилось ее собственным.

– Способ убийства Лангдон дал повод для гипотезы о том, что это месть за убийство школьников Ника Харпера и Саймона Вокса, – сказал ведущий. – Вопрос, которым должна задаваться полиция, звучит так: почему именно сейчас?

Этот вопрос не особенно интересовал Коррин. Для нее смерти Саймона и Ника случились словно бы вчера. Ее мучило совсем другое.

Станет ли Джоузи следующей?

Выглянув ранним воскресным утром за дверь полицейского участка, я вижу, что на тротуаре толкутся три фотографа и группа с телекамерой. У меня падает сердце. Я верю Мадлен, которая говорит, что мы лишь последовали за «Сан он Санди», но им-то кто слил информацию? Неужели Барнздейл? Она несколько раз угрожала отравить мне жизнь, так, может, это выбранный ею отчаянный способ натравить меня на семью Воксов?

Совершенно обессиленный, я готовлюсь к тому, что на меня сейчас набросятся с вопросами. Однако совсем уже было собравшись выйти на улицу, я оглядываюсь и замечаю мужчину, сидящего на голой деревянной скамейке, где ночью сидел я сам. Он выглядит старше, чем тогда, когда я видел его в последний раз, – слегка взъерошенный, небритый, с поседевшими, давно не стриженными волосами. Я с удивлением отмечаю, как мало эмоций сейчас испытываю.

– Ты постарел, – говорю я отцу.

– Бен! – восклицает он, вскакивая и направляясь ко мне.

Я делаю шаг назад.

– Сильвия увидела тебя в новостях. Я ехал сюда всю ночь. Это тебе, – говорит отец, протягивая мне кружку остывшего чая.

– И еще вот это, – продолжает он, порывшись в кармане куртки и вытащив из него зубную щетку и тюбик пасты. – Я не знал, сколько тебя тут промурыжат.

– Я живу всего в десяти минутах отсюда, – отвечаю я.

– Да, конечно. Я просто не знал…

Он медленно наклоняется и кладет щетку на скамью у себя за спиной.

– Ну ты как – держишься? – спрашивает он, снова поворачиваясь ко мне.

– Что ты здесь делаешь?

– Хотел посмотреть, не нужно ли тебе чего-нибудь.

– Не нужно.

– Или не могу ли я чем-то помочь.

– Не можешь, – устало отвечаю я.

Я продвигаюсь вперед, вынуждая его отступить к скамье. Он опирается о нее рукой, чтобы сохранить равновесие.

– Десять лет спустя ты вдруг сваливаешься мне на голову и предлагаешь помощь. С чего ты взял, что я от тебя что-то приму? Думал, я встречу тебя с распростертыми объятиями?

– Но я же не знал, что тебе может понадобиться, – защищается он.

Я ловлю на себе взгляд дежурного сержанта.

– Мне от тебя ничего не нужно, – отвечаю я, тесня отца к выходу. – Всю мою жизнь ты заявляешься нежданно-негаданно и вечно с какой-нибудь дрянью.

Я хватаю зубную щетку и тычу ею ему в грудь.

– В последний раз, когда мы виделись, ты сам меня прогнал. Не позволил даже сесть рядом, – говорит он.

– Это были мамины похороны. Когда мы в тебе нуждались, тебя никогда не было. Так зачем бы ты мне понадобился на ее похоронах?

– Но теперь-то я здесь.

– Зря потратил время. Появляешься, только услышав плохие новости.

– Ты несправедлив, Бен.

– Несправедлив?! – отвечаю я, впервые повысив голос. – Когда ты должен был быть здесь, в тот единственный день, когда твое дурацкое присутствие могло что-то изменить, где ты тогда был? Где ты был?!

Я почти неосознанно сжимаю кулаки. Отец, вздрогнув, съеживается.

– Где ты был? – кричу я.

Я чувствую, как меня берут за руку.

– Вам нужно пройти со мной, – говорит Дэни Каш, стоя у меня за спиной вместе с дежурным сержантом.

Я не двигаюсь с места.

– Бен, – говорит Дэни, – пойдем со мной. Я могу вывести тебя через заднюю дверь.

Я смотрю на отца, сжавшегося в углу полицейского участка.

Дэни проводит меня к пожарному выходу, и я оказываюсь на задах здания полиции. Легкие наполняются утренним воздухом, и Дэни молча ждет, пока я сделаю несколько глубоких вдохов.

– Извини, – говорю я. – Я не должен был так бурно реагировать.

– Ты считаешь, он тебя подвел?

Я смеюсь.

– И не раз, черт возьми. Многое я мог бы ему простить, – говорю я, прижимая ладони к глазам, – но Ника не прощу никогда. Если бы я знал, что он в тот день не придет, я пошел бы с Ником. И мы бы сразу вернулись домой.

Я поворачиваюсь к Дэни, и она стирает слезу с моей щеки.

– Я никогда его не прощу. Никогда.

– Для начала прости себя, – говорит Дэни, но я отвожу взгляд в сторону.

Некоторое время мы оба молчим, а потом Дэни говорит:

– Давай я отвезу тебя домой. Ты выглядишь разбитым.

– Такое бывает после ночного допроса в полиции.

Идя к полицейскому «форду-фокусу», Дэни произносит: