– Ваш отец не пришел?

Я качаю головой.

– Вместо отца Ник встретил Саймона, и они вместе вернулись домой на автобусе. А в Хадли-Коммон их ждали Лангдон и Фэрчайлд.

Я тру лицо ладонями.

– Отец должен был быть с Ником.

Ранним субботним утром я при свете уличных фонарей иду вдоль края парка к своей машине. Когда я включаю экран телефона, на нем высвечивается время: 03:00. Я хочу попасть в Фарсли до того, как обо всем пронюхают общенациональные газеты. С реки дует ветерок, и я застегиваю пуговицы на рубашке и молнию на куртке.

Тут я замечаю фигуру, идущую через парк от Нижней улицы.

– Это ты, Бен? – раздается голос.

Я вглядываюсь в темноту и вижу, что ко мне направляется Нейтан Бевин. Да уж, повезло так повезло…

– Ранний старт или поздний финиш? – спрашивает он.

– Да вот уезжаю, – отвечаю я. – А у тебя поздний финиш?

– Вообще-то мы закрываемся в два, но бывает, что гости засиживаются и позже. Потом наскоро убираемся и идем по домам.

– Долгий получается день.

– Мне это нравится. По пятницам у нас всегда подбирается хорошая компания, – отвечает он, уже стоя возле моей машины. – Я тебя сегодня высматривал, но так и не увидел.

– Работа засосала, – объясняю я. – Начинаю писать кое-что новое, надо было продвинуться в расследовании.

– Значит, ты поэтому уезжаешь? – спрашивает он.

Наш разговор все больше напоминает допрос. С Нейтаном оно всегда так.

– Ну, типа да.

– Что ж такого нового может происходить посреди ночи?

– Ты удивишься, – говорю я, – но у меня впереди дальняя дорога, и я хочу успеть до пробок.

– Успеть раньше всех?

– Можно и так сказать, – говорю я.

– Что-то интересное?

Его настойчивость меня просто восхищает.

– Я только начинаю. На этой стадии никогда нельзя предсказать, как повернется история.

Я оглядываюсь по сторонам в надежде увидеть Каш. Я же сказал ей, что выеду в три.

– Надо бы тебя отпустить, – говорю я Нейтану. – Устал же, наверное.

– С ног валюсь, – отвечает Нейтан, – но к этому привыкаешь. Макса сейчас нет дома, так что утром я собираюсь поваляться подольше. Отец оставит его у себя еще на одну ночь, чтобы мы с Сарой могли пойти к Ричардсонам.

– Здорово, – откликаюсь я.

– Джейку респект, что Макс пробудет у него подольше.

– Это же его сын.

– Угу. Но Сара говорит, у него молоденькая подружка. Думаю, она не в восторге.

– Я же сказал тебе вчера, что почти его не знаю.

– Ну да, – отвечает Нейтан. – Я тут поспрашивал – его никто особо не знает. Или просто не хотят говорить.

– Похоже, ты сильно им озаботился. Если беспокоишься, обсуди это с Сарой.

– Вовсе я не беспокоюсь. Просто интересно, что было до моего приезда.

– Уверен, Сара скажет тебе все, что по ее мнению тебе следует знать.

– Надеюсь, – отвечает он.

И тут я с облегчением вижу идущую к нам Каш.

– Вместе едете? – спрашивает Нейтан.

На ней синие джинсы и черный свитер.

– Дэни, – быстро говорит Каш Нейтану, прежде чем я успеваю ее представить.

Я объясняю, что мы готовим историю для нашего сайта.

– Так ты работаешь с Беном?

– Я фрилансер, – тут же отвечает она.

– Одна из лучших, – добавляю я, перехватив ее взгляд.

– И чем конкретно ты занимаешься? – спрашивает Нейтан.

– В основном преступлениями, – отвечает Каш, – но мне нравятся и истории, задевающие человеческие эмоции.

Я уже отпираю машину, а Нейтан все не отстает.

– Уезжаете из Лондона?

– Едем на север, – отвечаю я, – но я обещал Холли вернуться к вечеринке. Отыщу тебя там.

– Смотри не пропусти ее, – говорит он, отступая в сторону.

Я вижу, как он идет в темноте к дому Сары.

Коррин, вздрогнув, откинулась в кресле. Через мгновение ее голова опять поникла, а глаза закрылись. Затем из коридора опять донесся глухой удар – она выпрямилась и вытянула шею. Спать на посту не полагалось, но ей не удалось поспать днем, да и что еще можно делать всю ночь? Посмотрев на часы, Коррин увидела, что еще нет и четырех. Она, чуть наклонившись, выглянула в коридор. Все двери закрыты, свет нигде не горит. Она прислушалась, но не услышала ничего, кроме громкого храпа миссис Хинчлифф из комнаты номер четыре.

Коррин взбила лежащие за спиной подушки и повертелась, пытаясь устроиться поудобнее. Опустила голову на подголовник, но тут же встрепенулась: на нее пахнуло вчерашним ужином. Интернат отвратительным образом накапливал вонь. Все запахи застаивались в нем надолго – многодневная смесь тушеной капусты и мочи.

Подперев голову рукой, она закрыла глаза и все же задремала. Ее смена началась накануне в шесть вечера: она убрала посуду после ужина, а потом принялась укладывать жильцов спать. «Давайте я отведу вас в вашу комнату?» – эту фразу Молли велела ей говорить ежедневно каждому. Коррин не терпелось разложить постояльцев по кроватям. В холле всегда кто-то засиживался – из тех, кому хотелось поболтать. Одни и те же истории, вечер за вечером. В основном – о родных. Старики рассказывали ей, какие у них чудесные и успешные, добрые и знаменитые дети или внуки. Коррин это казалось пустым хвастовством. Никто из обитателей интерната, по-видимому, не отдавал себе отчета в том, что именно эти самые родные и держат их в «Солнечном море», лишь изредка навещая. Тем не менее старикам хотелось говорить только о родне – своей или ее.

Со временем Коррин принялась сочинять собственные истории. Иногда она говорила, что ее родители погибли в автомобильной катастрофе, а иногда – в железнодорожной. Было приятно ощущать сочувствие, видеть теплоту в чужих глазах. Ей почти всегда удавалось выжать слезу у этих простаков, хотя однажды какой-то въедливый старикан и спросил у нее о месте катастрофы. В молодости он имел какое-то отношение к безопасности на железных дорогах. Паддингтон, ответила она с замиранием сердца. К счастью, он это скушал и выразил свои соболезнования. Мало того: он проникся к ней теплыми чувствами и даже подарил на Рождество коробку конфет. Когда в следующий раз новая постоялица спросила ее о семье, Коррин сказала, что родители погибли в авиакатастрофе над Локерби[9], но что она не любит об этом вспоминать. Под конец недели старушенция сунула ей в руку десятку, и Коррин не могла поверить своему счастью. В следующий раз она рассказала о сестре, погибшей при бомбардировке Лондона, и разбогатела на двадцатку. Потом ее мать задавило было деревом во время Великого урагана[10], но очередной настырный старикашка углубился в подробности, и она сообразила, что даты не совсем сходятся. Когда через неделю у него случился инфаркт, Коррин вздохнула с облегчением.

Внезапно включился сигнал тревоги, и она, очнувшись, снова выглянула в коридор. Лампочка мигала возле комнаты номер семь; мистер Талисбрук – вроде бы такая у него была фамилия. Она потянулась в кресле и едва успела подняться, как из другого коридора примчалась Молли.

– Молли, по-моему, это мистер Талисбрук из седьмой. Как раз шла к нему, – торопливо сказала Коррин.

Молли не обратила на нее никакого внимания.

Она ненавидела Молли.

Открыв дверь номера семь, она наблюдала за ринувшейся вперед Молли. Мистер Талисбрук лежал на полу ванной со спущенными пижамными штанами, и Коррин чуть не вырвало от вони. Она стояла у двери, вдыхая воздух из коридора, пока Молли пыталась привести старика в чувство. Когда та велела ей вызвать скорую, Коррин обрадовалась предлогу уйти подальше.

Женщина на том конце линии сказала, что парамедики в пятнадцати минутах езды, и Коррин решила подождать у входа, чтобы впустить их. Когда скорая приехала – на пять минут раньше обещанного, – Коррин с разочарованием отметила, что оба парамедика – женщины.