– Дело не во мне, – отвечаю я.

Судя по выражению его лица, Нейтан приготовился защищаться, и на мгновение мне кажется, что он намерен все отрицать.

– Ты должен рассказать мне все, что знаешь.

– Я ничего не знал об Абигейл Лангдон, честное слово.

– Тогда расскажи о том, что знаешь.

Нейтан отставляет бутылку, которую держал в руках, и опирается локтями на разделяющую нас стойку.

– Сведения о моем усыновлении были засекречены. От меня все скрывали, хотя мне уже и исполнилось восемнадцать. Приемные мама с папой говорили, будто меня родила мать-одиночка, которая умерла во время родов. Им я сказал, что не стану во всем этом копаться, но в Кардиффский университет я пошел еще и потому, что там классный юрфак. Его студентов привлекают к безвозмездной работе над проектами, и четверо ребят помогали мне рассекречивать бумаги о моем усыновлении.

– И вы выиграли дело?

– Да, – отвечает Нейтан, потея больше, чем на своей пробежке. – Данные сообщили только мне. Я ничего никому не рассказывал и приехал сюда, чтобы понять, откуда я родом. Ты должен мне верить.

– И что же ты почувствовал?

– Отчаяние, – отвечает он. – Я люблю маму с папой и внезапно узнаю, кто я на самом деле… Я и представить такое не мог.

– А теперь твоя биологическая мать мертва.

Нейтан хмурится.

– Бен, я понятия не имею, что с ней случилось.

Я прищуриваюсь, а он говорит:

– Абигейл Лангдон – не моя биологическая мать.

Неожиданно я понимаю свою ошибку. Я мысленно возвращаюсь к вчерашнему разговору с Уиллом.

– Твоя мать – Джоузи Фэрчайлд.

Можно мне поиграть в саду? – спросила Алиса, доев хлопья.

– Еще совсем рано, – ответила Холли, взглянув на кухонные часы: время подходило к восьми.

– Пожалуйста! Я – тихонько, я не разбужу папу.

Холли улыбнулась.

– Как ты думаешь, у папы еще болит животик?

– Надеюсь, что сегодня ему будет намного лучше.

– Не люблю, когда у меня болит животик, – сказала Алиса, вытаскивая из-за задней двери резиновые сапожки. – Тогда мне можно есть только тосты, и то без меда.

– Это правда, – сказала Холли, сажая дочь на колени. – Ты собираешься кататься на велосипеде?

– Нет, я пойду в свой домик и сделаю для папы тосты.

– Только тихо, – предупредила Холли, когда Алиса слезла с ее колен и подошла к двери в сад.

– И еще, может, овсянку, – добавила Алиса, выходя.

– С голубикой и земляничным вареньем, – прокричала она на бегу.

Холли стояла и смотрела, как дочка открывает дверь своего домика. Обернувшись, она увидела, что по другую сторону кухни стоит Джейк.

– Каша с голубикой – неплохо, – сказал он.

– Алисин фирменный рецепт, – отозвалась Холли и шагнула к мужу, оставив заднюю дверь приоткрытой. – Тебе сегодня получше?

– Я пока немного не в форме, но с похмельем, кажется, справился.

– Завтрак?

– Похоже, Алиса его уже готовит.

Холли, улыбнувшись, взглянула на возившуюся в саду дочку.

– Я не уверена, что она использует нужные продукты.

Джейк плюхнулся на диванчик у окна и постучал в стекло. Алиса обернулась и помахала рукой.

– Тебе лучше, папа? – крикнула она.

– Намного.

– Я тебе овсянку готовлю. Ты придешь ко мне в домик кушать?

– Через минутку.

– Я могу принести тебе туда настоящую кашу, – предложила Холли.

– Это было бы здорово, – откликнулся Джейк, поднимаясь и доставая из холодильника молочный коктейль.

Он взял со спинки стула свитер и натянул его, а потом подыскал себе возле двери пару подходящих кроссовок.

– Ты сможешь отвезти ее сегодня в садик? – спросила Холли. – Я обещала встретиться с твоей мамой в Сент-Марнеме.

– Без проблем, – согласился Джейк. – Встреча с моей матерью – то еще удовольствие. Что-то отмечаете?

– Я хотела поблагодарить ее за субботний вечер, – объяснила Холли, начиная разогревать молоко.

– И извиниться за поведение ее сына.

– Уверена, она тебя уже простила.

– Молодец, что находишь для нее время.

Он так и стоял у двери.

– В субботу вечером вы тоже общались. Я видел, как вы с ней ходили в музыкальную комнату. Смотри, не превратись в ее закадычную подружку.

Холли, засыпавшая в молоко овсяные хлопья, не смотрела на мужа.

– Твоя мама спросила, не хочет ли Алиса учиться играть на рояле. Такой красивый инструмент, а стоит без дела.

– Подождем, пока она немного подрастет, – откликнулся Джейк. – Сейчас, по-моему, рановато. Очень мило с маминой стороны было это предложить, но, возможно, она просто посчитала для себя обязательным так сказать. Вообще-то ей не нравится, когда рояль кто-то трогает. Когда я был ребенком, мне даже приближаться к нему не разрешали.

Холли убавила на плите огонь и присела на подлокотник дивана.

– Потому что считалось, что со временем это будет рояль Лили?

Холли увидела, как муж стиснул ручку двери.

– Мы никогда не говорим о ней, – сказал он и, не добавив ни слова, вышел в сад.

Холли поставила дымящуюся миску с овсянкой на деревянный столик во дворе за домом. Посмотрев в сад, она увидела, что Джейк втиснулся в Алисин домик.

– Алиса, папе пора завтракать.

– Мы завтракаем у меня, – крикнула в ответ дочка. – Я сварила овсянку.

– Она наверняка очень вкусная, но я тоже приготовила папе завтрак. Через пять минут он вернется к тебе и вы еще немного поиграете.

В окошко домика Холли видела, что муж, не делая попыток встать, по-прежнему сидит к ней спиной.

– Джейк, я оставлю кашу тут.

Минутой позже Алиса вышла из домика, а за ней выбрался и Джейк.

– Папа, я поработаю в саду, пока ты будешь есть еще один завтрак с мамой, – объявила Алиса. – Когда кончишь, сможешь покачать меня на качелях.

Джейк поцеловал дочку в лоб и зашагал к столу.

Холли пристроилась напротив.

– Извини, что я вот так внезапно… – сказала она.

– Тебе мама рассказала?

Холли кивнула.

– Почему ты держал это в тайне от меня?

– Никакой тайны тут нет, просто в нашей семье о Лили никогда не говорят. Я знаю, это кажется жестоким, но, думаю, что для родителей удар был слишком тяжелым, особенно для мамы. Это она тебе в субботу вечером сказала?

– Да, – подтвердила Холли, глядя, как муж ест. – Очевидно, что ей и сейчас непереносимо больно. Теперь я ее лучше понимаю. Тебе стоило мне сказать.

– Это же не моя личная тайна.

– Это трагедия, с которой твоей семье пришлось жить столько лет. Я могла бы помочь.

Джейк пожал плечами.

– Иногда такое проще заблокировать.

– В твоей семье – да.

– Жестковато.

– Полагаешь? – откликнулась Холли, но, не желая затевать спор, замолчала.

– Ты скучаешь по ней? – спросила она после паузы.

– Это случилось очень давно. Я ее едва помню. Мне было тогда лет семь. Правда, я не забыл, в какое безумное отчаяние впала мама. Она неделями не выходила из своей комнаты. Дни шли за днями, а я все ее не видел. Я прокрадывался туда только затем, чтоб посмотреть на нее. Она, наверное, была на успокоительных; я точно не знаю. Только и делала, что спала. Я научился вести себя очень тихо.

– А твой отец?

– Его часто не бывало дома. Он, вероятно, справлялся по-своему. Я не помню. Но, думаю, он очень страдал. Можешь себе представить, что бы мы чувствовали, если бы что-то случилось с Алисой?

– Не надо. Не хочу даже представлять.

– Они нашли свой способ борьбы с болью – просто не упоминать о ней. Я поражен тем, что мама вообще рассказала тебе об этом. По-моему, она ни с кем этим не делилась. Как получилось, что разговор зашел о Лили?

– Да бог его знает. Мы с Алисой гуляли, кормили уток. Кэтрин смотрела на нас из окна, и позднее я спросила ее, почему она к нам не присоединилась. Она сказала, что пруд ее пугает, что она не может подходить к нему. Я спросила, почему, и она рассказала.