– А ведь вы работаете на крупнейшем новостном канале страны, – добавляет Барнздейл.

– Детектив, я сыт по горло историями на первых полосах. Можете не сомневаться: у меня нет никакого желания снова появиться в заголовках.

– Вы не хотели бы вернуться и снова сесть? – предлагает Каш, положив руку на мамино кресло.

Я соглашаюсь и, сев, наклоняюсь к констеблю.

– Если вы отказываетесь показать мне письма, то, может, хотя бы скажете, чего мама хотела от Лангдон?

Каш бросает взгляд на начальницу, которая неловко водит руками по своей прямой юбке, словно разглаживая невидимые складки.

– Насколько нам известно, – начинает Каш, – в доме женщины, известной под именем Дэми Портер, нашли два письма. Первое лежало в конверте, адресованном Дэми Портер, но было обращено непосредственно к Абигейл Лангдон. Автор письма называет себя Клэр Харпер. Мы, безусловно, сличим почерк, но у нас нет основания считать, что письмо поддельное. Автор дает понять, что знает, кто такая Лангдон, но не стремится вмешиваться в ее новую жизнь.

Я молча киваю.

– Ваша мама, – продолжает Каш, – пишет о непереносимой боли, которую она испытала, потеряв ребенка таким ужасным образом, и спрашивает напрямую, почему именно Ник и Саймон Вокс были выбраны в качестве жертв. Она пишет Лангдон, что только когда у той будет свой ребенок, она, возможно, поймет, какие страдания причинила.

Каш останавливается и поворачивается к начальнице. Барнздейл продолжает ее рассказ.

– Нам представляется, что цель первого письма – добиться доверия Лангдон. Автор настойчиво повторяет, что сохранит в тайне адрес и новое имя Лангдон. В конце она пишет о том, какое эмоциональное воздействие произвело на нее и на вас то, что девочки сделали. И просит Лангдон рассказать, как это отразилось на ее собственной судьбе.

Барнздейл снова смотрит на меня, но я молчу.

– Второе письмо, – опять вступает Каш, внимательно наблюдая за мной, – похоже, было отправлено вскоре после того, как ваша мать получила ответ на первое. Миссис Харпер подробнее пишет о вашем брате: о том, чего его лишили, и о том, как могла бы – по ее мнению – сложиться его жизнь. Она предполагает, что Лангдон живет в постоянном страхе, и заверяет, что ее она может не бояться. Но еще она упоминает требование, которое, по нашему мнению, содержалось в ответе Лангдон на первое письмо…

Детектив явно колеблется.

– Мы, разумеется, интерпретируем только письма одной стороны, но создается впечатление, что Лангдон потребовала от вашей матери двадцать пять тысяч фунтов в обмен на тайны, которыми была готова поделиться.

– Двадцать пять тысяч! – восклицаю я, отталкивая стоящую передо мной скамейку для ног. – Невообразимо! Да как она вообще смела требовать деньги после того, что сделала?

– Ваша мать ясно дала понять, что не собирается покупать информацию, – говорит Барнздейл. – Мистер Харпер, есть ли у вас письма, которые ваша мать могла получить от Лангдон?

– Нет, мне ничего такого не попадалось, – говорю я, снова вставая. – Какая наглость – требовать деньги! Должно быть, все, что мы о ней знаем, это правда.

– Что вы имеете в виду? – спрашивает Барнздейл спокойно.

– Я имею в виду, что она была заводилой, что все было сделано по ее инициативе, что она подчинила себе Джоузи Фэрчайлд и вовлекла ее в свои безумные планы. Что она была дьяволом во плоти! – От злости я почти кричу.

– Это все домыслы прессы, которые сейчас нам никак не помогут. Лангдон и Фэрчайлд получили одинаковые сроки.

– Она вымогала у мамы деньги! Какого черта ее вообще освободили?!

– Мистер Харпер, в связи с ужасающими событиями, случившимися в Хадли двадцать лет назад, я выражаю вам глубочайшие соболезнования от своего имени и от имени всей лондонской полиции…

Я стою, не двигаясь, и смотрю на детектива, пока она подбирает слова.

– …но Абигейл Лангдон отбыла положенный срок, и у нас нет оснований считать, что за прошедшее десятилетие она как-либо нарушила условия своего освобождения. За эти годы, проживая под именем Дэми Портер в Фарсли, на окраине Лидса, Лангдон смогла успешно вписаться в местное сообщество. Она снимала небольшую квартирку и работала в торговом центре, где ею были вполне довольны. Сегодня мы должны сосредоточиться на том, что эту женщину убили, и, судя по тому, что удалось выяснить полиции Западного Йоркшира, нельзя исключить вероятность связи между ее смертью и смертью вашего брата.

Тут Барнздейл несколько меняет тон.

– Мистер Харпер, скажите пожалуйста, вы когда-нибудь бывали в Фарсли?

Никогда. Следующий вопрос.

– В рамках нашего расследования, мистер Харпер, – продолжает Барнздейл гнуть свою линию, – я вынуждена спросить о ваших перемещениях за последние сорок восемь часов.

– Я что – уже подозреваемый?

Детектив молчит, терпеливо дожидаясь моего ответа.

– Все это время я был в Лондоне и его окрестностях. Либо здесь, в Хадли, либо на работе. Вчера я провел весь вечер с друзьями. При необходимости это может подтвердить куча народу.

– Благодарю вас, – отвечает она коротко. – В дальнейшем нам могут потребоваться от вас конкретные имена.

Каш кладет руку на подлокотник моего кресла и наклоняется вперед. Я возвращаюсь и снова сажусь.

– У вас есть какие-нибудь догадки о том, как ваша мама смогла раскрыть новую личность Лангдон? – спрашивает она.

– Никаких, – отвечаю я. – Если бы я узнал, что она намерена связаться с Лангдон, я бы сделал все, чтобы помешать этому.

– За последние десять лет, – замечает Барнздейл, – мы дважды выносили судебные запреты касательно все более настойчивых попыток средств массовой информации раскрыть настоящую личность Дэми Портер.

– Наш сайт таких запретов не получал, – возражаю я.

И на мгновение замолкаю. Я пытаюсь перестать думать о Мадлен и о том, что ей известно об истории нашей семьи.

– В любом случае запреты были вынесены намного позже маминой смерти.

– Это не значит, что новое имя Лангдон не было известно журналистам до кончины вашей матери.

– Мне оно известно не было.

Я смотрю в глаза Барнздейл.

– Десять лет назад ваши коллеги заключили, что моя мама вышла на пути перед поездом, отправлявшимся в 8:06 к вокзалу Ватерлоо.

Я понижаю голос и чуть наклоняюсь вперед.

– Если бы я в то время знал, где Лангдон, я бы сам ее убил.

Краем глаза я вижу, что Каш изучает собственное отражение в своих начищенных ботинках.

– Но на самом деле, – продолжаю я, – я не имел ни малейшего представления ни о том, где находится Абигейл Лангдон, ни о том, что мама переписывалась с ней, до того, как вы мне об этом сказали.

Я снова встаю и направляюсь к двери гостиной.

– И я полагаю, что больше нам говорить не о чем. Абигейл Лангдон была жестокой детоубийцей. Миллионы людей желали ей смерти. Любой мог узнать, кто она такая, и, насколько я понимаю, помимо двух писем десятилетней давности ничто не связывает ее смерть с моей семьей или с Хадли.

Я открываю дверь. Каш было встает, но Барнздейл и не думает подниматься с места.

– Подождите минутку, мистер Харпер, – произносит она негромко. – Хоть вы и говорите, будто это убийство не связано напрямую ни с вами, ни с Хадли, я полагаю, что это не так.

Ястою на краю Хадли-Коммон, стараясь осмыслить то, что мне сказали полицейские. Проводив глазами их медленно отъезжающий автомобиль, я машинально перевожу взгляд на заросший вход в рощу. Кажется, что случившееся с Ником и Саймоном так и не покинуло Хадли.

Я поворачиваюсь и иду к саду Кранфилдов.

– Голова болит? – спрашивает мистер Кранфилд, когда я подхожу к нему.

Я чувствую себя нашкодившим школьником, вернувшимся туда, где набезобразничал. Я отвечаю, что бывали утра и получше.

– Вы ведь уже кончили убираться, правда? – спрашиваю я, когда сосед в знак приветствия хлопает меня по плечу.