Минуты спустя они увезли мистера Талисбрука на каталке, а ей Молли велела убраться в его комнате. Коррин отправилась в кладовку в конце коридора. Внутри была свалка: старые матрасы и подушки вперемешку с тряпками и бутылками с дезинфекционными средствами. Она вытащила швабру и ведро, а потом нашла пару толстых резиновых перчаток, еще нераспакованных. Теперь они будут ее.

В комнате мистера Талисбрука Коррин открыла окно, чтобы проветрить. Налив в ведро воды и щедро плеснув туда дезинфекционного средства, она, отворачиваясь, принялась оттирать пол, и ей стало полегче, когда зловоние сменилось лимонным химическим запахом.

Оставив пол сохнуть, она вернулась в комнату снять постельное белье. А вынеся его в холл, увидела, что Молли говорит по телефону. Если та решилась среди ночи позвонить родственникам, значит, дела плохи. Коррин побрела обратно в спальню и оглядела скромные пожитки мистера Талисбрука. Стопка книг в мягких обложках, ручка, которой он каждый день заполнял кроссворды, поцарапанная коробка из-под печенья «Виктория» со старыми письмами и пачка шоколадного печенья на тумбочке у кровати. В буфете лежала неначатая коробка с песочным печеньем «Уокер», которую ему прислала племянница на Рождество. За этим она придет позже. На стене висели две фотографии в рамках. На первой был мистер Талисбрук, видимо, со своей женой – снимку было лет двадцать, не меньше. Он выглядел счастливым, и Коррин понадеялась, что вдовствовал он недолго. На второй – женщина с новорожденным. Коррин как-то видела ее среди посетителей. Наверное, это внучка мистера Талисбрука. Сейчас ребенок был уже постарше – месяцев девяти, наверное. Женщина тогда еще спросила, не хочет ли Коррин подержать младенца. Ей безумно этого хотелось, но в итоге она покачала головой и сказала, что надо идти работать.

Перед тем как выйти из комнаты, Коррин еще раз подошла к тумбочке и открыла верхний ящик. Спереди валялись три однофунтовые монетки, а под утренним кроссвордом лежала банкнота в десять фунтов. Засунув деньги себе в карман, Коррин пожелала мистеру Талисбруку всего наилучшего.

Восновном преступления, но еще и истории, задевающие человеческие эмоции? – со смехом спрашиваю я Дэни, когда мы едем по Северной кольцевой.

– Вся работа полиции связана с людьми, – откликается она. – Мне нравится думать, что главная моя забота – преступления, но время от времени от меня требуется и эмоциональный труд, затрагивающий душу.

– Мы еще сделаем из тебя писателя, – говорю я, когда мы поворачиваем к автостраде.

– Что за вечеринка сегодня? – спрашивает Дэни.

– У моих соседей годовщина свадьбы.

– Ты с ними дружишь?

– С Холли – да, еще со школы. И с Джейком мы ладим. Я – крестный их дочери, Алисы.

– Удобно, что они живут по соседству.

– Это точно. Мне нравится возиться с Алисой, но хорошо, что вечером ее можно вернуть родителям, – говорю я. – В прошлые выходные я провел с ней два часа, и все это время мы играли в прятки. Под конец я никак не мог ее найти. Поискал минут десять, все больше пугаясь, а потом крикнул, чтоб она выходила. Она не откликалась всего две-три минуты, но за это время я чуть с ума не сошел.

– И где она была?

– Закрылась в шкафу в глубине кухни и не могла выбраться, – отвечаю я. – Потом она все-таки откликнулась, и я кинулся вниз, чтобы ее вызволить. Ее эта история привела в восторг, а у меня еще с полчаса все внутри дрожало. Если бы я был отцом, я бы только и делал, что охранял жизнь своего ребенка!

– Ты будешь прекрасным отцом, – говорит Дэни.

– Не уверен. Во всяком случае, не в ближайшее время. А ты? Дети запланированы?

– У меня? – переспрашивает Дэни, потянувшись к обручальному кольцу. – Нет, не думаю. Мы женаты меньше полугода. С детьми пока стоит подождать.

– Сначала карьера? – спрашиваю я.

– Типа того.

Я жду продолжения, но она явно не желает развивать эту тему.

– Ты ведь понимаешь, что я не спасу тебя от штрафов за превышение скорости? – говорит Дэни, когда мы сворачиваем на M1 в сторону Йоркшира.

– За восемьдесят меня не оштрафуют[11].

– Ты говоришь, как мой папа, а он был полицейским. И по мне это больше похоже на восемьдесят пять.

С демонстративным вздохом я послушно снимаю ногу с педали газа.

– Нечего дуться, – смеется она. – Тебя просто засекут камеры.

– Я не дуюсь – просто расслабил нижнюю губу, – отвечаю я, и, снова смеясь, мы пересекаем M25 – одинокая машина ранним субботним утром.

– Твоего отца ведь не штрафовали за превышение?

– Мы не выше закона, – говорит Дэни.

Я бросаю на нее быстрый взгляд, и она закатывает глаза.

– Ну хорошо! Разве что чуть реже придираются к неправильной парковке, вот и все.

– Уверен, что во времена твоего отца компромиссов было больше.

– Наверняка, но времена изменились.

Несколько минут мы молча едем по пустынной дороге. Наконец Дэни снова поворачивается ко мне.

– Расскажи об Элизабет Вокс, – просит она.

Я взглядываю на свою спутницу. Ее лицо ярко освещается неоновыми огнями очередной бензоколонки.

– Это меня Дэни спрашивает или констебль Каш?

– А есть разница?

– Я хочу тебе доверять, – отвечаю я, – но чтобы сегодня нам повезло, все должно быть «не под запись».

– Я согласна.

Я вижу, что она улыбается.

– А детектив Барнздейл?

– Бен, мы же договорились, что разговор неофициальный. Расскажешь мне про миссис Вокс?

– Ты ведь с ней встретилась? – спрашиваю я, чуть помедлив.

– Сразу после разговора с тобой.

– И?

– Я первая спросила.

– Мне она всегда нравилась. Ей пришлось несладко.

– Это я поняла, – отвечает Дэни. – И она не любит полицию. Я думала, что это с тобой нелегко, но потом встретила ее.

– Материнская боль всегда острее, как ее ни прячь. Да еще история с ее мужем…

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Дэни.

– Когда он исчез, полицейских это абсолютно не заинтересовало. К тому времени он уже два года бродяжничал, так что его уход из Хадли их не касался. Через полтора года его нашли мертвым. Ты тут ни при чем, но миссис Вокс винит полицию.

Дэни молча кивает, а потом говорит:

– Не люблю уличать кого-то во лжи, но она устроила настоящий спектакль, твердя, будто ей ничего неизвестно ни про Дэми Портер, ни про Фарсли. А по-моему, она о ней знала – либо от твоей мамы, либо от того, кто сказал твоей маме.

Я чувствую на себе испытующий взгляд Дэни.

– Ведь знала, да? Когда она тебе сказала?

– Вчера утром, – признаюсь я. – Когда мы с ней завтракали. Но в Фарсли она была лишь однажды.

– Она была в Фарсли?

– Это ничего не значит, – поспешно добавляю я. – Она съездила туда на один день. В основном из-за Саймона: мать пыталась ощутить связь с сыном. Но меня не оставляет мысль, что она что-то недоговаривает.

– Продолжай, – говорит Дэни.

– До того как убили Ника и Саймона, о Лангдон и Фэрчайлд ходили слухи, что они тусуются с парнями постарше.

– Тебе это миссис Вокс рассказала?

– Да нет, просто мальчишеские сплетни. Но у меня сложилось впечатление, что эти слухи дошли до школы, может, даже до ее мужа. И когда я вчера говорил с миссис Вокс, мне показалось, будто она что-то скрывает. Я подумал – она может защищать память Питера.

– Директор и школьницы? Такое случается.

– Я не это имею в виду. Он мог знать об этих слухах – вот я о чем. Питер Вокс был хорошим человеком, в этом я уверен.

– Ты его знал? – спрашивает Дэни.

Да у нее просто дар ловко задавать простые вопросы.

– Нет, но я знаю, что он был именно таким.

– Потому что так тебе сказала Элизабет Вокс.

Холли крепко закрыла глаза, выровняла дыхание и медленно повернулась, прикидываясь крепко спящей. Лежащий рядом муж уже явно проснулся и теперь смотрел на нее. Она почувствовала, как он коснулся ее руки, ощутила его дыхание на своей шее и сдвинулась на самый край кровати. Когда спустя мгновение из соседней спальни донесся крик дочери, Холли испытала огромное облегчение и тут же рассердилась на себя.