Иго крепостного рабства, которым, по словам писателя и философа А. С. Хомякова, была клеймена Россия, давило в пятидесятых годах всей своей тяжестью и оказывало свое растлевающее влияние на все принимаемые законы.

По Уложению 1857 г. уже при Александре II телесное наказание составляло для лиц непривилегированных (крестьян и мещан) необходимое дополнение всякого уголовного наказания, начиная от тяжкого уголовного и кончая легким исправительным.

При ссылке на каторжную работу назначалось публичное наказание от 30 до 100 ударов плетьми через палачей⁵⁵. Публичное наказание плетьми назначалось и при ссылке в Сибирь на поселение. При отдаче в арестантские роты назначалось от 50 до 100 ударов розгами через полицейских служителей. Розгами же заменялось и кратковременное тюремное заключение и арест.

Кроме того, для ссыльно-каторжных и военнослужащих существовали в Своде законов особые жестокие наказания шпицрутенами или прогнание сквозь строй. Число ударов шпицрутенами достигало ужасающей цифры — 5000–6000. Это наказание сопровождалось для каторжных приковыванием к тележке на время от одного года до трех лет⁵⁶.

Жестокость нравов, поддерживаемая и питаемая телесными наказаниями, в то время была повсюду. Побои и истязания повсеместно и в государстве, и в семье, и в школе признавались как единственное спасительное средство для всех преступников.

В самом конце 50-х годов в гимназиях Киевского округа пороли ежегодно от четверти до половины всех учеников.

В духовных учебных заведениях было еще хуже, и били артистически, с наслаждением, пороли «на воздусях», под колоколом, солеными розгами, давали по 300 и более ударов. Наказанных замертво на рогоже уносили в больницу, часто наказывали и десятого, полкласса, весь класс⁵⁷.

Известный писатель Н. Г. Помяловский за время учения в семинарии был высечен четыреста раз, и потом он часто спрашивал: «Пересечен я или еще недосечен?»

Такое жестокое воспитание детей было прежде обычно и в самых высших сферах. Так, Ламздорф, воспитатель императора Николая I позволял себе бить его линейками, шомполами, хватал мальчика за воротник или грудь и ударял его об стену так, что он почти лишался чувств. И это делалось не тайно, а записывалось в дневники⁵⁸. Многие преподаватели были так убеждены в необходимости и спасительности розог, что знаменитый хирург и педагог Н. И. Пирогов, несмотря на все свое отвращение к этому виду наказаний в школе и глубокого сознания огромного его вреда, не смог, однако, настоять на окончательном выведении розог из педагогической практики.

В развернувшейся в конце 50-х и начале 60-х годов XIX в. дискуссии по вопросам школьной дисциплины мнения относительно телесных наказаний разделились.

Профессора-юристы Петербургского университета В. Спасович и И. Андреевский⁵⁹ в письме в Министерство народного просвещения от 11 мая 1862 г., озаглавленном «Заметки о телесных наказаниях»⁶⁰, обратили внимание на то, что политика устрашения противоречит основам настоящей человеческой морали и культуры. Телесные наказания, утверждали, они, не выдерживают никакой критики.

Подобную позицию занимали и основоположник научной педагогики К. Д. Ушинский⁶¹, и его сподвижник Ф. Елеонский. Наряду с этим среди педагогов было немало сторонников телесных наказаний в школе.

Раз позор и страдания от битья не признавались в высших сословиях, в образованной среде, то что же проделывалось с низшими сословиями?

Безответных крепостных били кто, как и сколько хотел, недаром поэт сказал, что по народным спинам «прошли леса дремучие». Их били и помещики, и полиция, и бурмистры, и всякие управляющие. Не отставали и «благородные» дамы, изводившие побоями население «девичьих», били по форме — на конюшне, били и походя. Пороли всех без разбора: крепостному лакею всыпали за то, что не накормил вовремя барынину собачку, расфранченной барышниной камердинерше за то, что барин делает ей глазки⁶².

Обычно число ударов не считалось, но помещики могли назначать от 1000 до 5000 розог, что часто также бывало равносильно смертной казни.

Что касается самого властелина крепостного времени — барина, то его отношение к насилию прекрасно выражено Некрасовым в словах помещика Оболта-Оболдуева:

В имении Калантаровых (Ставропольская губерния) крестьян наказывали розгами, кнутом или плетью, зверски избивали кулаками и ногами. Порой такие кары кончались смертью избиваемых. Иногда наказания превращались в массовые экзекуции. «В декабре 1850 г. в течение трех дней производилось наказание до 76 человек, кои были разделены на три части. При наказании находились: земский исправник, участковый надзиратель и помещик Герасим Калантаров»⁶⁴.

Одним из самых распространенных видов издевательства над личностью крепостных крестьян была «постельная барщина», т. е. принуждение к сожительству или прямое насилие над крестьянками, в том числе и малолетними девочками. Нередко здесь жестокость переплеталась с извращенным сладострастием. Издатель-редактор журналов «Русская беседа» и «Сельское благоустройство» А. И. Кошелев рассказывает в своих «Записках», что в селе Смыкове Рязанской губернии поселился молодой помещик С., страстный охотник до женского пола и особенно до свеженьких девушек. «Он иначе не позволял свадьбы, как по личном фактическом испытании достоинств невесты. Родители одной девушки не согласились на это условие. Он приказал привести к себе и девушку, и ее родителей; приковал последних к стене и при них изнасильничал их дочь. Об этом много говорили в уезде, но предводитель не вышел из своего олимпийского спокойствия, и дело сошло с рук преблагополучно»⁶⁵. Жалобы крестьян на изнасилование женщин и растление малолетних не приводили ни к чему. В статье о положении крестьян Юго-Западного края во второй четверти XIX столетия приводится типичное заключение суда по такому делу: «Поелику помещик Н. до изнасилования и растления означенных девок не провинился и притом в поведении одобрен, то на основании 1169 ст. XV тома Свода законов оставить это дело свободным; а понеже означенные девки, по удостоверению свидетельствовавшего их лекаря и собственному сознанию, лишены девства и подверглись противозаконному сожитию, то представить духовной консистории подвергнуть их духовной эпитимии»⁶⁶. Воистину «у сильного всегда бессильный виноват»⁶⁷.

На некоторых казенных заводах и фабриках царил военно-каторжный режим и безотчетный произвол. На основании Горного положения⁶⁸ дисциплинарная власть горных начальников была совершенно безгранична. В 1848 г. возник даже особый вопрос о дефиците палачей, которые должны были осуществлять эти наказания, т. е. бить и пороть рабочих. Министр юстиции Панин 27 августа 1848 г. препроводил государственному секретарю специальную докладную записку по этому поводу⁶⁹. После рассмотрения вопроса в сенате и Государственном совете появился закон «О порядке назначения палачей на казенные заводы Восточной Сибири»⁷⁰. Закон рекомендовал использовать в качестве палачей преимущественно вольнонаемных. За отсутствием таковых разрешалось назначать палачами «способных к сему» ссыльных, подлежащих телесным наказаниям без ссылки на каторгу. Срок службы палача был установлен трехлетний, «если долее в оной оставаться не пожелает...» Даже накануне «воли», когда в разгаре была либеральная «весна» конца 50-х годов, на Юрюзанском заводе генерала Сухозанета людей засекали палками и розгами до смерти. Было даже возбуждено дело «О жестоком обращении с крестьянами Юрюзанского завода». Но Сухозанет избежал ответственности, раздав обильные взятки в центральном аппарате.